Наталья Аверкиева - Selbstopfermänner: под крылом божественного ветра
Густава не было. Он колесил по Америке и должен был вернуться буквально на днях. А Георг обрадовался и с удовольствием поддержал идею погулять.
— Куда ты? — заглянула в глаза Сьюзен, когда я начал обуваться.
— С парнями хочу посидеть. Обсудить надо кое-что. У меня есть несколько идей для их нового альбома.
— Ты надолго?
— Не знаю, — честно признался я. — Буду поздно и скорее всего пьяный.
— Я не лягу без тебя, — обвила мою шею руками.
— Не стоит меня ждать, — чмокнул ее в щеку.
Путь к дому Георга я зачем-то проложил через район, где жила мама. Это было совсем не по пути, но незагруженная дорога манила сделать крюк, а сердце гулко стучало и тоскливо тянуло. Глаза то и дело отвлекались на тротуары, выискивая тонкую фигурку с большой коляской. В это время Мари обычно гуляла с близнецами. Только не тут. По Унтер ден Линден, в тени лип. Стоит ли говорить, что совершенно незаметно для меня машина сама прикатила на улицу Лип, мне осталось лишь скромно подчиниться воле всевышнего. Снизив скорость до минимума, авто медленно поплыло вдоль бордюра, словно издеваясь надо мной. Мари всегда садилась на одной и той же скамейке, под одним и тем же деревом, почти посередине длинного зеленого коридора. Иногда, в особо хорошие дни, она почти на целый день уходила в Тиргартен. Бродила по аллеям парка или валялась с детьми на многочисленных лужайках. Глупо надеяться, что в столь чудесный день, она будет торчать на лавочке в одном из самых оживленных мест Берлина.
— Мари! — воскликнул я, узнав не столько ее, сколько коляску с мальчишками. На лице сама собой расползлась довольная улыбка. — Мари… — Я покрутил головой, прикидывая, где бы тут бросить машину.
С трудом через четверть часа найдя место для парковки, я чуть ли не бегом кинулся по бульвару, боясь, что Мари могла уйти домой. Нет, она все так же сидела на лавочке и читала книгу. Выровняв дыхание и сделав вид, что просто прогуливаюсь, я неторопливо направился к ней.
— Разрешите с вами познакомиться? — плюхнулся рядом, кладя руку на спинку лавочки за ее спиной.
Мари вздрогнула и повернулась ко мне явно с желанием послать. Однако ее губы тут же растянулись в счастливой улыбке.
— Том, — протянула она ласково и в знак приветствия потерлась щекой о мое плечо.
Я притянул ее к себе за шею и чмокнул в висок.
— Как ты здесь оказался?
— Эээээ, — протянул я, закатывая глаза. — Если я совру, что просто проезжал мимо… прогуливался… случайно решил сократить путь до дома… Ты мне поверишь?
Она отзеркалила меня — точно так же улыбнулась и игриво закатила глаза:
— Конечно. Ты же знаешь, я всегда тебе верю.
— Ну, тогда вот. Как вы? — Я заглянул в коляску, где спали дети.
— Если я тебе скажу, что мы по тебе скучаем, нам тебя не хватает, а без твоих сказок мы не можем заснуть, ты мне поверишь?
— Конечно, нет. Потому что ты всегда мне льстишь.
— Тогда вот.
— Но мне нравится, когда ты так врешь. Можешь продолжать.
Она засмеялась. Я смотрел на нее, видел искорки в глазах и не мог в это поверить. Мари действительно оживала. Сейчас она была искренней, счастливой, и, кажется, она мне обрадовалась по-настоящему.
Мы болтали с ней, как в прежние времена, меряя шагами аллеи. Я рассказывал Мари о своих делах и планах, пожаловался на вероломное вторжение Сьюзен в мою жизнь вчера вечером. Посоветовался насчет изданий, в которых можно было бы попиарить моих ребят из группы.
— А ты можешь помониторить русские сми? Я думаю, может заняться еще русским рынком? Просто ты язык знаешь, лучше разбираешься в ситуации. Сможешь собрать сведенья и сделать маркетинговое исследование?
— Конечно, смогу, — радостно согласилась она. — Свяжусь со знакомыми, сделаю запросы. Только это не завтра, естественно, будет.
— Я не тороплю тебя. Как сделаешь, так сделаешь. А я бы за работу тебе заплатил.
— Спятил? — недовольно вытаращила она глаза.
— Почему? Тебе же нужны деньги. Работа должна быть оплачена.
— Том, перестань. Учитывая, сколько ты делаешь для нас, я на тебя до конца своих дней бесплатно работать должна.
— Кстати, насчет работы…
— Нет пока никакой работы. Лето — мертвый сезон. Я иностранка, да еще с двумя детьми. Мне ужасно неудобно обременять твоих родителей.
— Думаю, маме только в радость.
Она покачала головой и тихо буркнула:
— Если до конца сентября так и не найду работу, то уеду к родителям в Канаду. Не могу быть приживалкой, совесть не позволяет. К тому же я все равно безумно боюсь Югендамт. Мне иногда кажется, что они следят за мной и ждут момента, чтобы я оступилась.
— Есть хорошая квартира в пригороде Берлина. На тот район полномочия местного Югендамта не распространяются. Но, Мари, тут тебя защитят мои родители, а там ты опять будешь одна...
— Хм, — усмехнулась она. — Что сделают твои родители, когда к нам в дверь будет ломиться вооруженный отряд полиции?
— Ничего… — вздохнул я, понимая, что она абсолютно права. — Но перебиваться случайными заработками — не дело. Может, ко мне на студию пойдешь? Давай…
— А Билл? Нет, Том, прости, не могу. Я сейчас в таком состоянии, что вцеплюсь ему в рожу без лишних вопросов. Мы тут с мамой в прошлые выходные ездили в супермаркет за продуктами, и я там парня увидела. Со спины — вылитый Билл. Знаешь, какая у меня была первая мысль? — Я отрицательно мотнул головой. — Что ж я ногти-то подстригла? Хотелось прям налететь и разбить морду. Я не могу… Так меня переклинило… Мама смотрит, а меня трясет, я с места не могу сдвинуться.
Я обнял ее и погладил по спине:
— Все будет хорошо, Мари. Это все пройдет. Ты просто на него слишком сильно обижена. — Взял ее лицо в ладони и осторожно вытер слезинки. — Не трать на него силы. Сколько ты с ним носилась? Сколько угождала нашей звезде? Сколько под него подстраивалась? Сколько его прощала? И сейчас прости. От всей души прости и пусть убирается.
— Я не могу пока. Слишком больно. — Слезы заскользили по щекам.
— Ну вот, — улыбнулся, тиская ее, как ребенка. — Я испортил тебе настроение.
— Невозможно испортить то, чего нет. Пойдем, скоро дети проснутся, а у меня с собой нет еды, — она поднялась.
Я посмотрел на небо и улыбнулся, раскинув руки в стороны:
— Посмотри, какой красивый мир. Посмотри, как он радуется тебе и улыбается. Ты счастливый человек, Мари. У тебя есть дети, семья, друзья, которые тебя любят. У тебя есть крыша над головой, и мама заставляет тебя есть. А вот голодающие дети Африки… А ну-ка немедленно изобрази на лице счастье! Помнишь, как ты мне заявила, что «для того, чтобы любить большие, надо иметь большой»?
Мари моментально вспыхнула красным, губы сжались, сдерживая улыбку.
— И еще так при всех сантиметром потрясла! Я готов был сквозь землю провалиться!
— Ты мне это будешь всю жизнь вспоминать? — Она протянула мне руку.
— Я просто хочу, чтобы ты улыбалась. — Я ухватился за нее и тоже встал. Мари задумчиво посмотрела куда-то в сторону и передернула плечами:
— Я такой дурой была.
— Ты была самой клёвой девчонкой на свете. Ты была самой лучшей из всех, кого я знал до тебя! — Накрыл ее ладонь второй рукой.
— Была? — обидчиво выпятила губку.
— Есть, — улыбнулся я.
Мари кокетливо хлопнула ресничками и зашагала вперед. Так-то лучше. Я осмотрелся. Купил ей мороженое у ближайшей лоточницы. Мари удивленно приняла его. Я забрал у нее коляску, чтобы ей было удобно есть. Мари расцвела, как ребенок, на которого мама наконец-то обратила внимание.
— С работой не обещаю, но подумаю, что можно сделать.
Она медленно облизала шарик. Пробежалась кончиком языка по испачканным губам и довольно улыбнулась.
— В конце концов, — смотрел я на ее пухлые блестящие губы, — от Билла на студии толку мало, а мне нужен умный человек в команде…
Мари, словно дразня меня, прошлась языком по кромке вафельки и мороженого. Я с ужасом почувствовал, как кровь стремительно прилила к низу живота.
— Нужен кто-то, на кого бы я смог оставить офис, пока мотаюсь на гастроли с группой… — каким-то блеющим голосом закончил я мысль.
Она втянула в себя шарик и выпустила его обратно в рожок. Губы были перемазаны в белом. Джинсы отчаянно жали. («Если вы действительно муж фрау Ефимовой, то должны знать, в какой позе она предпочитает заниматься сексом», — пристальный взгляд в глаза. Разваливаюсь на стуле и с насмешкой смотрю на бератора: — «Мари любит доминировать, поэтому иногда я позволяю ей быть сверху». — Облизываю ее масляным взглядом, тереблю языком пирсинг в губе, ты тоже на это поведешься, сука, все ведутся, все кончают, и ты кончишь. Я знаю, как она любит. Билл как-то говорил.) Я тряхнул головой. Мари смотрела мне прямо в глаза.
— Скажи, Том, а зачем ты всё это делаешь для меня?
