Татьяна Соломатина - От мужского лица (сборник)
— Согласен… Но неужели всё впустую?
— А не впустую — это как? Ты сам-то представлял хоть раз — как это: «не впустую»?
— Представлял.
— И что представлял?
— …
— Пауза затянулась. Что, простых слов не находишь, что ли?
— Нахожу. Всё как в первый раз…
— Что всё?
— Ну, всё через душу, через сердце, через любовь, если хочешь…
— Я не могу ничего хотеть. Через любовь, говоришь?! В этом месте поподробнее, пожалуйста.
— …
— Ещё одна такая пауза — и можно признавать невменяемым. От ответственности, правда, не освобождает — жизнь-то твоя!
— Хорошо, хорошо. Это как вещество. Всё взвешено по мере. И страсть, и единение душ, насколько возможно — скромность, чуткое понимание, красота… Но…
— В обоюдном режиме, разумеется? Ты-то сам как насчёт чуткого понимания, скромности и так далее?
— …
— Всё! Невменяем!
— Да нет!
— Так да или нет?! А то трудно переводить на английский!
— Да…
— Дальше.
— Я виноват. Всегда сам…
— Не то! Чувство вины — это параноидальное состояние диалога человека с самим собой. Дальше.
— Ладно, никто не виноват. Нет вины. Есть проблема. Решаем проблему?
— Ну, дальше, дальше!
— Проблема всё равно во мне…
— Тоже мне, Архимед!
— Вероятно, не хватало смелости…
— Хватало. Смелости всегда с избытком. Остальное — вопрос своевременности. Дальше.
— Может, внимания не хватало? Провидение там, знаки и всё такое…
— Хватало внимания. Никто не может видеть и слышать всего. Даже если хочет. Это не криминал. Дальше.
— Сомнения чрезмерные, нехватка уверенности в собственных силах…
— Сомнения чрезмерными не бывают — они или есть, или их нет. А про нехватку сил кто нашёптывает?
— Кто?
— Ну, другая сторона сомнений…
— ?…
— Убью сейчас!
— Самолюбие?…
— Молодец! Вот и докопались до механизма примитивных метаний человеческих. У вас ведь как получается — нет сомнений — вы само смирение. Пра-а-авильно — можете себе позволить. А если вдруг слабина где какая, тут вся ваша чванливость на дыбы. Классический сюжет: чем меньше вошь, тем больнее жалит. Люди не имеют привычки по доброй воле расписываться в собственной несостоятельности. Состоятельность — это когда стоишь рядом с кем-то. А несостоятельность — это когда далеко. А далеко — это сильно одиноко, да? Но самое ужасное, что слабостями вы именуете, как правило, свои редкие попытки быть по-настоящему искренними с миром и с собой…
— Устал.
— Да ты что?! А непрерывность так не даётся — даром.
— Устал я…
— Угу. Заезд триста восемнадцатый, участники те же… А на триста девятнадцатом — финиш. Полный финиш. Так что лучше иди и застрелись сейчас, впереди всё равно только смерть. Порвёшь ты порочный круг или нет — ей всё одно.
— Нет.
— Не-е-ет? А тогда устал ты или ещё чего — продолжим.
— Продолжим, если время будет.
— Не понял?
— А тут и понимать нечего. Со смертью договоров не заключают — сроки плавающие.
— Ах, вот ты о чём! Умным, наверное, себя считаешь?
— Считаю.
— Пусть так, пусть так… Время ведь очень странный предмет. Оно если есть, то его сразу нет… Хм… В общем, оно — абстракция, призрак. То, что вы называете течением времени, — всего лишь градуированные интервалы от события до события. Чтобы поближе подобраться к настоящему времени, надо сначала более мелкие проблемы порешать. Например, как жить, чтобы потом не было обидно… Или как мудрость совмещать с гордыней, которая всегда зло творит. Всегда и пренепременно, заметь.
— И в любви?
— А как же, и в ней! В истинной любви, брат, весовых категорий не бывает. Там дух животворящий, объединённый действует без границ и правил. Но до такой любви человек дорасти должен. Она — великий дар. И как всякий великий дар требует от дары принимающих соответствующего роста. Стучите — и отворят вам. Иной и яичницу жарит, в любви весь с головы до ног, без маяты и чувств супротивных.
— Не понимаю я, не вижу. Порой совсем ничего не вижу. Сам устаю от этого. Кажется, что нечестность какая-то закрадывается везде. Даже не так — я сам её порождаю, нечестность эту. С виду вроде всё нормально, правильно, а на поверку — хитросплетения. А вот чтобы по прямой, к главному…
— Да, дружок… Но прямая дорожка — ой как проста. Кому сказано: «Бойся Бога, ибо в этом всё для человека». Разумеешь ли?
— Не пробовал.
— А вот когда разумеешь — прав ты. И прав бог в тебе. К главному подъехать… Ты его вдыхал хоть раз, главное-то, полной грудью, а? Эх ты, герой — штаны с дырой…
— Бойся?… Да при чём здесь?!
— А кто говорит о страхе?! В истинном Слове великая ширь, черти вы узколобые. Бойся совершить ошибку! Бойся не Бога — бойся не использовать данности, бойся лжи — не обмани себя. Ты и есть Бог. И Бог молит тебя, а не угрожает. Будь светлым — и жизнь твоя будет свет, а нет — жизнь твоя будет тьма тьмущая. Бойся — это бой с Я! Заповеди — это не карточные правила. И не вопрос удачи. И не смирение. Это маленькое окошко света в тёмной пещере страстей и мытарств человеческих…
— Да ты кто вообще такой, чтобы…
— Я бы на твоём месте за сковородкой лучше следил, чем дурацкие вопросы задавать!
Яичница сгорела…
Сосед справа (продолжение)
Бьются сухо бьются с треском
Стебли тонкие травы
Друг о друга и над лесом
Смотрит полный глаз луны
Хмель забытый первозданный
Ясной ненавистью в кровь
Как полночный гость незваный
Вихрь сеет нелюбовь
Луны полные выходят
как охотники на гон
Ветров псарню бьёт в ознобе
В предвкушении погонь
Век от века год от года
Ждут попавших на крючок
И танцует непогода
Как взбесившийся волчок
Снова осень… Первые заморозки. Первая крупа островками среди звенящей травы. Прошло около года, как Иваныч перебрался в свой дом. Однако всё, что я до сих пор мог сказать о другом своём соседе, складывалось лишь из наблюдений через окно кабинета на втором этаже. Иногда, заслышав шум щебёнки с его стороны, я подходил к окну и смотрел, как он выгружал что-то из своего старенького «Фольксвагена». Чем он занимался, я так и не выяснил, хотя, как правило, жители деревни были словоохотливы и весьма информированны обо всех местных и приезжих. Единственное, что мне удалось выведать, — это то, что его зовут Игорь и он «оч-чень странный молодой человек». Поговаривали, что когда он начинал строиться, понагнал много техники, сразу же поставил глухой забор метра на три, рыл котлованы, что-то бетонировал… Со слов местных, когда пыл и дым строительства рассеялись и первые любопытные повисли на невысоком заборе, сменившем первый, их взглядам предстал небольшой, но опрятный дом и огромного размера несуразный сарай посередине двора.
На мой поверхностный взгляд, уклад его жизни не располагал к общению с себе подобными, что было мне близко, хотя и неприятно. Как любой интеллектуальный сноб, я считал обособленное существование личной привилегией и с подозрением относился к любому, рассуждающему на эту тему и уж тем более демонстрирующему аналогичное поведение. Но именно поэтому меня и тянуло к нему. Плюс отсутствие информации. В нашем мире загадочность не котируется и вызывает у людей сначала желание проникнуть в тайну, а в случае неудачи — чувство отчуждённости или даже агрессию. Я не искал повода познакомиться, для этого всегда можно было просто выйти на улицу и постучать в калитку. Скорее я был готов к общению, а сформировавшийся мотив должен был сам создать соответствующую ситуацию, где по воле высших сил все будут расставлены по своим местам и таким образом всё будет правильно и своевременно. Так оно и вышло позже, естественно.
За долгое время моих случайных наблюдений за Игорем из окна второго этажа я несколько раз видел у него красивую высокую женщину с чёрными волосами. Ещё весной я стал невольным свидетелем сильной ссоры между ними. А в начале лета появились дети. Мальчишка и две девочки. Из чего я сделал вывод, что ему удалось выторговать их на летние каникулы. Всё как у многих. Ничего особенного.
