Евгения Доброва - Угодья Мальдорора
— А-а-а! — верещала Лялечка.
Лифшиц с интересом обернулся посмотреть, что случилось.
Между страницами дневника лежал черный сморщенный свиной пятачок.
Яйцо пашот
Вот уже третий месяц на уроках труда мы проходили кулинарию. Наша трудовичка Олимпия Петровна Погосад была не совсем обычной училкой. Она пыталась преподавать с творческим уклоном.
Возраст Олимпии Петровны приближался годам к девяноста. Эдакая махонькая сухонькая старушенция, увешанная потемневшими серебряными брошами и кулонами. Про броши она говорила: «Эту малую парюру подарила мне Крупская». Мы уже знали, что парюра — от слова «пара», комплект из двух или трех одинаковых украшений, а малая — потому что бывает и большая. В довершение всего Олимпия Петровна стриглась под мальчика и носила большие стрекозьи очки.
Три четверти века назад она жила в Петрограде и училась в Институте благородных девиц, а теперь вот учила нас. Каким ветром ее занесло в преподавательский состав средней школы № 1 поселка Лесная Дорога, остается загадкой. Многие, особенно наша классная ведьма Казетта Борисовна, в открытую посмеивались над ней, но Погосад была незлая, никогда не ставила двоек и троек, и мы, девочки, ее любили. Она платила той же монетой, превращая уроки в увлекательные путешествия по монастырской кухне, царским пирам и погребам Елены Молоховец.
Свой курс Олимпия Петровна начала с сервировки. Мы сервировали парты алюминиевыми ложками и вилками из школьного буфета, а вместо ножей таскали из дома вязальные спицы. По мере усложнения заданий, когда приборов стало не хватать, Олимпия Петровна велела вырезбть их из картона. Тарелки, чашки и бокалы мы тоже заменяли картонными кругляшками. На сервировку я извела все имевшиеся дома обувные коробки. Берешь в руки «вилку», а по черенку надпись: «сапоги мужские зимние, размер 45, полнота 8».
Подслеповатая Погосад таких мелочей не замечала. Она вообще старалась видеть только хорошее. Уроки труда были единственной точкой во времени и пространстве, где мы ощущали себя не тупицами-троечницами, а превращались во фрейлин. Спасибо Господу Богу и причудам судьбы, забросившим ее в наш подмосковный поселок.
«С левой стороны от тарелок располагают соответствующие ножам вилки — столовую, рыбную, закусочную, — диктовала Олимпия Петровна из маленького потрепанного блокнотика. — Расстояние между приборами должно составлять немного меньше одного сантиметра, равно как и расстояние между тарелкой и приборами. Концы ручек приборов, так же как и тарелки, должны отстоять от края стола на два сантиметра».
Мы записывали эти хитрые премудрости слово в слово и подчеркивали важные места красным карандашом. Однажды бабушка заглянула в мою тетрадку, ухмыльнулась и сказала: ну-ну.
— Может, в жизни пригодится, — заступилась за конспекты мама.
— Дай-то Бог, — вздохнула бабушка. — Дай-то Бог.
На уроках труда все делились по парам, так легче было работать. Разумеется, моей напарницей стала закадычная подружка Танька Капустнова.
Когда мы достигли вершин сервировки, пришло время кулинарить и Олимпия Петровна допустила нас до плиты. В качестве разминки она задала творческую домашнюю работу: взять из поваренной книги любой рецепт и приготовить по нему блюдо, а оценку пусть родители поставят.
Легко сказать, любой рецепт. Шел 1989 год. Сахар и крупу мы покупали по талонам. В свободной продаже в сельпо был только хлеб, кулинарный жир, панировочные сухари и березовый сок — трехлитровыми банками, как боеснарядами, продавщицы заставили все прилавки. Изредка родителям давали на работе заказы или завозили полуфабрикаты в буфет. За яйцами, творогом и молоком ходили в соседнюю деревню. Вот и весь рацион.
Этого Олимпия Петровна как-то не учла. Или просто забыла, какой сейчас год на дворе. Что же нам делать… Мы уселись с Танькой у нее на кухне и стали размышлять.
— У мамки есть книжка с рецептами, большая такая. Вот она. — Танька ловко подцепила корешок и выудила с полки толстенный том, обернутый в голубую клеенку. — Посмотрим, что ли…
Издание оказалось очень старым. Ветхие, промасленные страницы едва не рассыпались в руках. О, там было много разных рецептов. Но осетрина паровая, студень из стерляди, поросенок холодный с хреном, крем-паштет из зелени с дичью, бульон с саго, суп-пюре из спаржи, крабы, запеченные в молочном соусе, тельное из рыбы и даже чихиртма из баранины нам не годились.
— М-да… Хорошенькое дело стерлядь. Ты вообще хоть раз в жизни пробовала что-нибудь из этого, а Тань?
— Не-а.
— Я тоже.
Мы долистали поваренную книгу почти до конца — впереди оставалась только глава «Блюда для больных ожирением, сахарным диабетом», — как вдруг глаза у Таньки засияли.
— Идея! Гляди: яйца пашот.
Действительно, отличная мысль. Для пашот почти ничего не надо — кроме соли, специй, воды и, собственно, самих яиц, — а рецепт очень простой.
В небольшую кастрюлю налить пол-литра воды и, как только закипит, добавить соль и специи, например перец молотый или горошком, лаврушку, гвоздику. Аккуратно выпустить яйца в кипящую воду и варить две минуты. Снять кастрюлю с огня, накрыть крышкой и оставить яйца ненадолго в горячей воде. Сразу же подать к столу.
Нас это устраивало. Мы вымыли яйцо и набрали кастрюльку воды, приготовили соль, перец, лаврушку. Гвоздики в хозяйстве не оказалось, но мы решили, что это не так уж и важно.
— Что ж, приступим. — Танька тюкнула яйцо ножом. С первого раза скорлупа не разбилась, только треснула.
— Сильнее бей, не бойся.
Танька занесла нож, подумала секунду, прицелилась и тюкнула еще раз. Яйцо растеклось у нее в руке, соскользнуло в кастрюльку, булькнуло и ушло на дно.
— Мы воду вскипятить забыли! — вдруг хлопнула по лбу Танька. — Надо было в кипяток разбивать. Какая же я дура!
— Больше нет яиц?
— Это последнее.
— Ладно, — сказала я. — Что мы теряем? Давай так варить. Может, еще получится.
Танька зажгла конфорку крошечной плиты «Лысьва», поставила наше сомнительное творение на огонь и накрыла крышкой кастрюлю. Через пять минут вода закипела. Мы заглянули под крышку. В кастрюльке весело бурлила пена, сбиваясь в мелкие белесые хлопья. Как будто там вымыли с мылом очень грязного человека.
Пробовать такое не хотелось. Мы молча смотрели на белую пену. И тут на кухню вошла Танькина мама.
Она взглянула на поваренную книгу, разложенную посреди стола. Потом на кипящую кастрюлю. Потом на нас.
— Девочки, что это? — спросила она, заглянув в кастрюльку. — Татьяна?!
— Яйцо пашот, — пролепетала Танька.
— По труду задавали, — ввернула я, чтобы разделить с подругой фиаско.
— Как ты сказала — пашот? И как вам это блюдо? Уже попробовали?
— Нет, — мрачно сказала Танька.
И тут Танькина мама начала смеяться. Неудержимо и взахлеб.
— Это смолянка ваша выдумала? Совсем бабка сбрендила. Хотела бы я посмотреть, что у нее сегодня на ужин.
— Овсянка, наверное. Она ее любит, говорит, королевское блюдо.
— Так, — мама вытерла слезы, — все ясно. А теперь будем делать, что я скажу. Под мойкой был лоток из-под гуляша… — Танька покорно полезла под раковину. — Нашла? Да нет, левее. За мусорным ведром. Давай его сюда.
Венгерский гуляш иногда давали в заказах, и наши мамы собирали пустые лотки под рассаду. Покопавшись, Танька выудила кюветку из кучи домашнего хлама. Галина Сергеевна сняла кастрюлю с плиты.
— Держи крепче. Двумя руками.
И она перелила наше варево в пластиковый судок.
— Забирайте свой деликатес. Что стоите, дуйте во двор, пока бабушка не увидела.
— Зачем? — не поняла Танька. Я-то уже догадалась, в чем дело, но ждала, что скажет Танькина мама.
— Мурке отдашь. О, мама мия, Санта Мария! — Галина Сергеевна обхватила голову руками.
— Галя, потише! — донеслось из-за стенки.
Насчет бабушки Галина Сергеевна совершенно права — старуха Капустниха скора на расправу. Но сейчас она в соседней комнате смотрела по телевизору «Сельский час» и была неопасна.
— Я понесу, — взяв судок, объявила Танька, — а ты двери будешь открывать.
Галина Сергеевна никак не могла успокоиться. Она задыхалась от смеха.
— Мам! У тебя что, невроз?
Тут я с любопытством взглянула на Танькину маму — в поселке давно поговаривали, что дамы Капустновы страдают неврозами — вроде бы даже однажды это закончилось «скорой помощью».
— У меня смехоз.
Мы двинулись к выходу, но тут Танька вспомнила самое главное.
— Мам, а ты что нам поставишь?
— В смысле?
— Олимпия Петровна сказала, чтобы родители сами оценки поставили.
— Конечно, пятерки, — сказала Галина Сергеевна. — Какой может быть разговор. Всего одно яйцо угробили. Хорошо, печенку в морозилке не нашли. Я два часа за ней в буфете стояла.
