Алекс Тарн - Гиршуни
Но от идеи взлома бухгалтерской базы данных меня остановило другое соображение: я побоялся вспугнуть Гиршуни. Он, без сомнения, заподозрил бы неладное, даже если бы я надежно замаскировал свои действия какими-нибудь текущими работами по установке последних фиксов и пэтчей. Нет, я не боялся того, что он побежит доносить — нет, нет… у самого рыльце в пушку… ворон ворону глаз не выклюет. Просто я опасался, что моя подозрительная активность заставит Гиршуни либо свернуть свою собственную шпионскую работу, либо подвигнет его на тщательную проверку уязвимости персонального компа. Логично, не правда ли? Во всяком случае, я поступил бы на его месте именно так. Ведь если ты вдруг обнаруживаешь, что твой напарник имеет обыкновение лазать куда не надо, то отчего бы не предположить, что он может попробовать на прочность и твою дверь?
Рассмотрев возможные варианты, я решил действовать напрямую. Самых сверхосторожных защитников обычно застает врасплох именно простейшая лобовая атака. Еще бы — они-то больше всего готовились к отражению хитрейших обходных маневров…
— Кстати, Аркадий, — лениво протянул я, перекидывая зубочистку из одного угла рта в другой. — У тебя ведь сейчас дочка должна быть в армии? Я не ошибся?
Мы только-только вышли из зала, где закончили обедать, и теперь стояли на лестничной площадке. Учрежденческая столовая размещалась на первом этаже, наша комната — на седьмом; я задал свой невинный вопрос в момент, когда Гиршуни поднял руку, чтобы нажать на кнопку вызова лифта. Кстати, мое «кстати» выглядело абсолютно уместно: до этого мы как раз с известной гордостью рассуждали о том, что ухитрились опробовать и установить последнюю версию одной из защитных программ существенно раньше своих армейских коллег, хотя им, в отличие от нас, действительно было что защищать.
— Я не ошибся?
Гиршунина рука упала, он покраснел и скрипнул, как рассохшаяся табуретка. Я терпеливо ждал. Он снова скрипнул.
— Что? — переспросил я.
— Почему? — еле слышно прошелестел суслик.
— Что «почему»?
— Почему так долго нет лифта?
Ха! Неужели он действительно рассчитывал избавиться от меня так же легко, как от толстухи Жаннет? Я вынул изо рта зубочистку и повысил голос.
— Так что с дочерью-то? Где она служит? Небось по твоим стопам, в компьютерной части? А? Ну, колись!
Гиршуни молча помотал головой.
— Нет? — обрадовался я первому признаку контакта. — Неужели в боевых?
— Угу, — тихо подтвердил он и беспомощно посмотрел вверх. — Но где же лифт? Почему в пустом здании лифт всегда занят? Это ведь странно, нет?
— Ничего странного, — рассмеялся я. — Какой-то ты сегодня рассеянный, дружище… Чтобы лифт пришел, нужно по крайней мере нажать кнопку… вот так…
Лифт-то я вызвал, но хватки не ослаблял:
— Значит, в боевых… неужели в Газе? Вы с женой, наверное, с ума сходите… Как ее зовут-то?
— Кого? Жену?
Гиршуни поднял голову. Глаза его подрагивали за толстыми стеклами очков, как рыбы в аквариуме.
— Да не жену… дочь как зовут, ту, что в Газе?
Подошел лифт, и Гиршуни схватился за ручку его двери, как за спасательный круг. Мы вошли в кабину. На сей раз ушастый суслик не оплошал и немедленно нашел кнопку нужного этажа. Лифт дрогнул и пополз вверх. Он был стар, одышлив и скрипел, как Гиршуни.
— Послушай, Аркадий, — сказал я. — Это, наконец, просто невежливо. Ты игнорируешь мои вопросы. Я тебя чем-то обидел?
— Обидел? — переспросил Гиршуни, напряженно вглядываясь в ползущие за вентиляционной решеткой тени. Это выглядело так, словно он изо всех сил пытался помочь механизму, подтягивая кабину вверх своим близоруким взглядом. — Меня?
— Знаешь, это переходит все границы, — воскликнул я, изобразив на лице выражение оскорбленного достоинства. — Ты открыто надо мной издеваешься. За что? Только за то, что я поинтересовался именем твоей дочери? Любой нормальный человек просто взял бы и ответил. Любой, но не ты. Ну что б тебе, в самом деле, не сказать «Маша» или «Анна»…
Гиршуни передернуло, да так, что мне показалось, будто это лифт дернулся на своих дряхлых тросах. Честно говоря, я никак не ожидал такой реакции. Признаюсь, что я даже немного испугался… испугался еще до того, как Гиршуни вдруг вскинул голову и вцепился своими совершенно сумасшедшими зрачками в мое лицо, а руками — в мою рубашку. Тут мне уже стало страшно по-настоящему.
— Откуда? — прошипел он, привставая на цыпочки. Теперь была его очередь не ослаблять хватку. — Откуда?
— Что «откуда»? — пролепетал я. — О чем ты? Опомнись, Аркадий…
Мне было некуда деться в тесном пространстве кабины, наедине с обезумевшим сусликом. Смертелен ли укус мелкого грызуна? Еще как, если грызун болен бешенством! Я решительно не знал, что делать. Не представляю, чем бы все это кончилось, если бы трудящемуся в очередной раз не пришел на помощь его верный друг-профсоюз. Лифт остановился, дверь лязгнула, Гиршуни неохотно выпустил меня и отвернулся. Вошли два небожителя, разом заняв кабину белоснежным ворохом ангельских крыл. «О, ангелы-хранители! — подумал я. — Вы спасли меня от неминуемой гибели!»
— …слишком много о себе думает, — зловеще произнес один из небожителей, продолжая прерванный разговор. — Пожалуй, стоит позвонить Амосу.
— Гм… — второй задумчиво почесал не по-ангельски волосатое брюхо, рвущееся наружу из-под мятой рубашки и приспущенных брюк. — Так уж прямо и Амосу…
— А почему бы и нет? Он такой же член комитета, как и мы.
— Гм… — отвечал второй, просовывая руку еще глубже в штаны. — Гм…
Лифт достиг, наконец, нашего, седьмого этажа. Не помню, чтоб когда-нибудь на это уходило так много времени. Гиршуни вышел первым и, не оглядываясь, быстро направился в комнату — как всегда, вдоль стенки, слегка касаясь ее пальцами левой руки, словно отыскивая дорогу в лабиринте. Я же замешкался. Я срочно составлял новый план действий. Самым разумным было бы обратить все в шутку, но, как нарочно, в голову не лезло ничего, кроме не слишком подходящего вопроса: «Да что ты, белены объелся?» Отчаявшись придумать что-либо другое, я пристроил на лицо выражение максимальной беззаботности и вошел в комнату. Гиршуни уже сидел на своем месте.
— Эй, Аркадий, — бодро пропел я, обращаясь к его плешивой макушке, едва видной из-за огромного монитора. — Пиши жалобу в профком. Сколько нас в этой тошниловке травили, но такого, чтоб белену подавать… это уже слишком… извини, дружище, за проявленную бестактность… хотя, нужно заметить, что и ты тоже…
Макушка дернулась, и сбоку от монитора выплыло маково-алое ухо, огромное, как парус капитана Грея.
— Я попрошу тебя на будущее, — Гиршуни говорил тихо, но очень внятно, даже твердо, то есть абсолютно несвойственно своей обычной манере. — Я попрошу тебя впредь поднимать в разговоре со мной только и исключительно профессиональные вопросы, связанные с работой. Только и исключительно. Я понятно выражаюсь?
— Понятно, — отвечал я с фальшивым недоумением.
Парус качнулся и уплыл обратно за монитор. Теперь можно было перевести дух и подбить бабки, чем я немедленно и занялся. Итак, старшая дочка Гиршуни действительно находилась на тот момент в армии, причем, видимо, в боевых частях. А если и не в боевых, то уж во всяком случае не в джобной теплице типа тель-авивской Кирии, а где-то в глубинке, на территориях, где постреливают — в точности как и блоговская Антиопа. Далее, скорее всего, ее звали именно Анна — а иначе как объяснить столь бурную реакцию ушастого суслика на мой совершенно невинный вопрос? Анна… Антиопа… наверняка неспроста у этих имен одинаковый первый слог! В общем, сомнений не оставалось.
В качестве своего юзерпика гиршунина дочь выбрала рыжую бабочку. Почему? Не только ведь из-за цвета? Интернетовский поиск принес быстрый ответ: бабочку звали не как-нибудь, а Антиопа. И, что особенно интересно, то же самое имя носила царица амазонок. Таким образом, все сходилось: и первые буквы имени, и рыжий цвет, и намек на воинственный характер ее нынешнего занятия. Никогда мною не виденная Анна Гиршуни и блоговская Антиопа — одно и то же лицо! Можно было считать это совершенно доказанным.
GirshuniТип записи: частная
Ну что им всем от меня надобно? Зачем? Почему им не хватает того, что я и так весь на виду, весь на морозе, открытый всем ветрам, ухмылкам и взглядам… отчего им непременно требуется еще и вывернуть меня наизнанку, как чемодан, — так, чтобы не осталось ничего, ничего не досмотренного, не перещупанного, не измятого толстыми пальцами проклятых жирноволосых таможенников — какая гадость! — почешут в сальной, пересыпанной перхотью голове и снова — назад, в чемодан, в меня: щупать, дергать, мацать, перебирать мои трусы, носки и фотографии, мою душу, сердце и селезенку… ну что, что вы рассчитываете там обнаружить?.. что, чего не было бы в любом другом чемодане? — неужели же моя сердечная мышца чем-то отличается от прочих?.. нет ведь, правда? — разве что много горше на вкус, а может, и этого нет, может, все они горьки в одинаковой степени; откусишь и сморщишься: что за пакость это человеческое сердце, сплошная горечь, горечь, горечь, и зачем только его так любят вытаскивать на свет Божий, на свет таможенных ламп, вываливать вместе с другими внутренностями на исцарапанный пластик досмотрового стола, брать в руки, сжимать, чтобы капало, откладывать на время в сторону, брать снова, задавать издевательский вопрос, ронять по небрежности или намеренно, самодовольно ухмыляться, глядя, как перекрученный болью обладатель лезет за ним под стол — подбирать сердце с заплеванного пола, отряхивать от пыли, крошек и семечной шелухи… куда?.. куда понес?!. ишь ты… давай-ка его сюда, назад, на стол, за ушко да на солнышко, мы с тобой еще не разобрались, понял?.. ты понял, сволочь?!. мы с тобой еще только начали!.. начали разбираться, понял?.. а разбираться — это от слова «разбирать»: ты ведь весь такой сборно-разборный, понял, а в настоящий момент даже более разборный, чем сборный, уж не обижайтесь, гражданин, должность у нас такая — разобрать, а соберут другие, если соберутся, ха-ха… как это сердце неразборное? — еще как, мариванна, вот, гляди, клапан, а вот второй… кстати, зачем тебе два, а?.. контрабанду везешь, сволочь?.. что значит «у всех два»?.. ты на других-то не кивай, ты за себя умей отвечать, понял, сволочь?.. почему «сволочь»? — да потому что тебя сюда сволокли, в эту таможню, на этот стол, под эти лампы, на этот свет Божий, потому и сволочь, а кто же еще?