Александр Попов - 54 метра
Л: Все, теперь точно пошел на хрен, плоскостопный (из-за плоскостопия) ПОПС. Собрались Вишню стебать, а ты меня начал. Сейчас я как начну тебя тоже стебать, вот тогда и посмотрим, кто кого!
Я: Блин! Точно! Прости, что-то я увлекся. Но то, что я сейчас расскажу, чистейшая правда.
Некоторые в классе поудобней располагаются для дальнейшего прослушивания ПРАВДЫ.
Л: Гы-гы-гы-гы!
Смеется Лога в предвкушении захватывающего сюжета.
Я: Нет, я абсолютно серьезно. Эта история произошла во время эпидемии гриппа минувшей осенью. Огромное количество нахимовцев заболели. И были они положены в городские госпитали (голосом подражая активисту баптистской или протестантской церкви). И переполнились больницы всякие хворыми и убогими. И оставшиеся несли за них наряды, тайно сами желая легкой болезни. Но не ради температуры, а освобожденья ради!
Л (вознеся руки к небу): АЛЛИЛУЯ!!!
Я: А Вишняк оказался из числа последних. Но для осуществления внепланового отпуска ему необходимо было смекалку, так сказать, проявить.
Л (опять с бегающими глазами ШПИОНА-ЗАЛУПЫ): Та-да-дада!
Маленькое отступление для читателя. Каждый выпускник НВМУ может регулировать температуру своего тела от 0 до 49 градусов. Естественно, только на градуснике и незаметно для медсестры.
Я: Так вот! Пришел Вишня в первый раз к медсестре. И были у него подмышки вымазаны горчицей острой, да красным перцем присыпаны. Думал хитрец, что раз жжет, значит, и температуру тоже поднимает.
Класс: Гы-гы-гы!
Л: Неисповедимы пути Вишняка!
Я: Послали его за книгой обращения к врачу! Военная тупость. Если с утра не записался в нее, то врач тебя не будет осматривать. Даже если у тебя нос отвалился.
Я: И пришел он во второй раз. И терпел боль жгучую, в надежде на манипуляцию с градусником.
Л: Хитрец!
Класс: ГЫ!
Я: Но не получилось!
Л: А что же так?
Я: И ходил Вишня изо дня в день, пытая удачу и немногочисленные извилины! И однажды, придя вновь на примерку температуры, он отнял градусник у больного человека!
Л: Ах, подлец! У больного! У человека!
Визг, как у черного проповедника, когда он кричит: ИЗЫДЕ!
Я: С готовой шкалой 37 и 9 по Цельсию. Он справедливо обменял сей продукт на синяк под глазом владельца градусника.
Л: Равноценный обмен!
Класс: ГЫ!
Я: Уж очень хотелось ему отдохнуть и выспаться в госпитале, в окружении симпатичных медсестричек и телевизора по вечерам. Чтобы еда была вкусной. Чтобы отбросить все наносное и раствориться в бесконечном безделье с книжкой и тишиной.
Класс: Ну, и?
Я: У него получилось. Он уехал в госпиталь.
Все: А в чем прикол???
Я: Ну… через месяц я сам заболел и попал в тот госпиталь.
Все: Ну???
Я: И встретил там Вишню.
Л: КЛЕШНЮ?
Я: Нет, ВИШНЮ!
Л: ТУПНЮ?
Я: Не суть. Встретил Серегу-хитреца. Так вот, оказалось, что из-за эпидемии никакого комфорта нет и не было. Людей привозили так много, что их некуда было девать. Вишню положили в коридор инфекционного отделения. В этом отделении, как вы знаете, только вируса СПИДа не бывает. А так — полный набор. Как обычно, всем скучно и к свежепривезенному интерес возникает. Телевизора нет. Книжек тоже. Хоть поболтать немного, и то — развлечение. И получилось, что через неделю Вишня уже болел краснухой, которой не успел насладиться в раннем детстве. Еще через неделю подхватил ветрянку, которой тоже не переболел своевременно в детском садике. Еще через неделю к его радости присоединились чесотка и диарея. К моменту, когда я его увидел, он боялся всего. Боялся есть и пить. Боялся что-то трогать и с кем-то разговаривать. По его собственным вычислениям, он не переболел еще витавшей здесь желтухой, дизентерией и свинкой. Он со слезами на глазах умолял врача выписать его. «Жалоб нет», — говорил он главврачу, несмотря на прибавившуюся к лицу в зеленке и постоянному марафону до туалета стопроцентную ангину. Когда его наконец выписали, он с перекошенным от счастья лицом бегал по коридору и шептал проклятия. Вот такая история.
Л: Ибо грешен! ГЫ-ГЫ-ГЫ!!!
Класс: — ХА-ХА-ХА!!!
Спустя немного времени, когда класс успокоился, а нам снова надоело просто сидеть позади Вишни, мы продолжили разговор.
В нас гуляют без реализации недюжинные поэтические способности и потребности. Они распирают мозг, как дрожжевое тесто кастрюлю с накрытой крышкой. Крышка приподнимается — рот открывается. И мы на ходу сочиняем рифмы к фамилии Вишняк.
— ВИШНЯК!
Л: ТУПНЯК!
Так мы начали свой «ганстарэп».
Я: БЕДНЯК!
Л: ХУЙАК!
Я: ПИЗДНЯК!
Л: ПУСТЯК!
Я: НИШТЯК!
Л: ДУРШЛАК!
Я: НИПОТОПНЯК!
Каждое слово записывается на листке и громко озвучивается, как чудо воображения. Вишня начинает нервничать: щелкать пальцами у пельмешек и пыхтеть носом, как ежик над блюдцем с молоком. Но не поворачивается, делая вид, что не слышит. А мы смеемся и продолжаем.
Л: ЛУПНЯК!
Я: ДРУЖБАНЯК!
Л: ГРУСТНЯК!
Я: ДОЛГОПЯТНЯК!
Л: КОЛУПНЯК!
Я: Оказывается, дофига рифм на Серегину фамилию.
Л: Нужно будет поэму написать.
Я: Да! И назовем: «Ода Вишняку».
Л: Точно-точно! Кхе-кхе. Точно подметил, упырь!
Пародия на Бивиса и Батхеда проскакивает в нашем разговоре. Сопение Вишни учащается и становится громче. Лысина краснеет от прилива крови (сейчас кинется).
Я: СОПЛЯК!
Л: ТОЧНЯК!
Я: ВЕРНЯК!
Л: ЗАКАЗНЯК!
Я: ЖОПНЯК!
Л: ГОПОТНЯК!
Я: ДОЛБОЕБНЯК!
Рывок! Серега, перегнувшись через край парты, попытался схватить нас с Логой маленькими, но цепкими ручонками. Мы же, шутники-поэты, ждали нечто подобное, поэтому отогнулись резко назад и ладошки вспороли пустоту возле наших лиц. Громко и истерично ГЫКАЯ, мы шлепаем по красной лысине с пельмешками по бокам длинными пластиковыми линейками и отгибаемся дальше, постепенно сползая под парту. Лога продолжает злить противника, уже полностью погрузившись под парту: «Мы верим в ваше мировое господство и расовое превосходство, господин ГОВНЯК!»
Вишня злится сильнее и постепенно выползает из своей парты вслед за тянущимися ко мне руками. Сопенье. Шлепки. Гыкание. Линейки и руки, со свистом мельтешащие в воздухе. Все ЭТО смешалось в один звуковой комок. Адреналин и веселье прибывали. Действие учащалось вместе со звуками. Наступил момент, когда сползать мне становится некуда (позади Москва — надпись на спинке парты). Его ручонки все ближе и ближе. Надо было что-то делать, помимо того, чтобы гыкать и продолжать лупить линейкой по лысой башке. Весь остальной класс уже давно повернулся на звуки активной возни и делал ставки: «Дотянется или нет? Если дотянется, что сделает? Кто быстрее выдохнется? Вишняк-немец или нет?»
Я резко хватаю и зажимаю его маленький нос между указательным и средним пальцами руки, собранной в кулак. Для тех, кто не знает, этот прием называется «СЛИВА». Сопельки вытекают из него прямо мне в руку. Лицо владельца носа багровеет. Он пытается оторвать мою СЛИВУ от себя со звуком, напоминающим тихое рычание кошки в сезон спаривания. Вишняк зол. Очень зол. Очень-очень зол. Он уже забыл о ЛОГОСЕ и вписал в график убийств только мою фамилию. Личный враг Фюрера (зная его фашистские взгляды) — подумалось мне, и я, резко разжав захват, побежал в сторону выхода из класса. За моей спиной происходило нечто грандиозное и страшное. Используя воображение, навязанное телевидением, позади меня Кинг-Конг сорвал с себя оковы, и, судя по реву из его глотки, увидел во мне убегающую блондинистую подружку. Ревнивец!
Треск чего-то ломающегося заставил меня обернуться у самой двери, ведущей в ротный коридор (а оттуда уже по лестнице напротив на улицу выбежать можно). Лысый ВИШНЯ со звериным оскалом и синим носом, на кончике которого болтались склизлые сопельки, отрывал от железной парты часть деревянной конструкции, на которой обычно лежат учебники, тетради и локти. Его вечно депилированная голова блестела капельками пота, когда он поднял над собой этот здоровый прямоугольник из ДСП…
В это время в коридоре за дверью…
Командир ведет светскую беседу с одной из питерских мам. Он крякает при каждом шаге и озабоченно, словно голубь на карнизе у окна, трясет головой, выслушивая женщину. Родители «местных», изъявляющие беспокойство за ребенка, за своего ребенка, вызванное синяками и нарядами на выходные дни, стремились разузнать больше о своем чаде. И вот он, момент истины. Именно в этот момент выясняется, что ребенок-то непутевый и ему очень сложно будет окончить училище, если только он не исправит свое поведение на лучшее, а он, как талантливый руководитель, возможно, ему поможет. Дальше Летун делал лицо неаполитанской шестидесятилетней девственницы с золотыми зубами, означающим достоинство и молча вслушивался в последующие предложения, время от времени кривя губками.
