Банана Ёсимото - Она
В дом проник свежий воздух, и находиться внутри стало немного приятнее. Казалось, теперь здесь можно вполне нормально перемещаться. Буквально только что перед глазами будто висела туманная пелена, но теперь все прояснилось.
Мы зажгли свечи и довольно долгое время вдвоем молча смотрели на пламя и плавящийся воск. Пламя плавно и грациозно танцевало, бросая отсвет на металл оконной рамы. Мне показалось, что я услышала бой часов, которые давно остановились внутри меня. Это пламя существует в настоящем времени. Казалось, будто в нем одно за другим второпях еще что-то сжигают.
Нельзя было оставить горящую свечу, и потому мы задули ее ради тех, кто придет сюда осматривать или ремонтировать дом, после чего вышли из комнаты.
Вместе с Сёити мы навсегда покинули мои девчоночьи годы.
Пускай в них не было ничего стоящего, но они дороги мне, в них осталось одиночество и много разных чувств и событий.
— Кто бы ни умер, что бы ни случилось, это произошло не сейчас. Не стоит принимать все близко к сердцу. Ничего уже не поделаешь, — сказала я на лестнице. — Попав сюда, я хорошо это поняла.
— Замечательный настрой, — отметил Сёити.
С молчаливого согласия друг друга мы направились в столовую. Я взяла Сёити за руку. Он в ответ крепко сжал мою ладонь. В этом не было никакого сексуального подтекста. Почему же тогда человек чувствует облегчение, когда дотрагивается до другого человека? Может, потому, что в нас по-прежнему живы животные инстинкты? Вероятно, потому, что не столько во внешней оболочке, сколько где-то гораздо глубже внутри все мы живые существа разного пола? Я заметила, что за этими пространными размышлениями стараюсь не замечать того, что сейчас происходит.
Дверь в столовую оказалась закрытой. Сёити повернул ручку, и дверь со скрипом отворилась. В полумраке заметен был только большой стол.
— Очень похоже на компьютерную игру “Биохазард”, — произнес Сёити.
— Правда ведь страшно?
— Да уж, отрицать не буду. Однако я сейчас вот о чем подумал: я и не предполагал, что тот факт, что один человек все-таки остался в живых и ныне здравствует, настолько морально облегчит наше пребывание здесь. Я имею в виду ту женщину по фамилии Кума.
Открывая дверь, Сёити выпустил мою руку, но перед этим еще раз с силой сжал ее. Такое сострадание успокоило и воодушевило меня. На самом деле мое сердце учащенно билось, мне хотелось вдохнуть свежего уличного воздуха, а перед глазами все потемнело. Еще бы, ведь здесь моя мама убила моего папу.
В тот ужасный день я просто дрожала от страха, закрывшись на ключ в своей комнате. Я не выскочила в окно и не сбежала вниз по лестнице. Поэтому я не видела того, что происходило в столовой. Я могу повторить это сколь угодно раз, но я даже мысли такой не допускала, что моя мама сотворит нечто настолько ужасное.
— Если бы можно было вернуться в тот день... — глубоко вздохнув, сказала я. — Если бы это было возможно, я бы еще утром собрала свои вещи и уехала в аэропорт Нарита. А потом, по возвращении на родину, я бы сразу отправилась к вам. Нет-нет. Если бы я могла, я хотела бы обзвонить всех, кто должен был прийти на спиритический сеанс, и сообщить, что мама не очень хорошо себя чувствует и им лучше не появляться.
Если бы я только могла, как было бы хорошо... Если бы я могла все исправить тогда, как было бы замечательно...
Мне стало как-то не по себе: было тяжело дышать, и грудь сдавило невыносимой печалью. Почему это случилось с моим домом, с моей семьей?
Однако я со смирением отдала себе отчет в том, что та я, к которой пришли на помощь тетя и Сёити, отличается от меня прежней, которой приходилось все решать и делать самой. Теперь новая я умеет получать и принимать помощь. И причина, пожалуй, состоит в том, что действия Сёити продиктованы не только ощущением вины передо мной за то, что они когда-то оставили меня, а настоящими и искренними чувствами ко мне как к человеку.
Хотя все в доме было чисто убрано, это место определенно навевало мрачное и гнетущее ощущение того, что здесь умерли люди.
На столе оставался единственный предмет — подсвечник. Я вспомнила, что мама его часто зажигала. Я украдкой дотронулась до подсвечника. К нему прикасалась мама своей пухлой белой рукой. Я подумала о ней, и мне вдруг захотелось ее увидеть.
Захотелось встретиться с мамой, услышать ее голос, увидеть, как она идет. Захотелось, чтобы мама обняла меня. Чтобы провела своей рукой по моим волосам, погладила по голове.
Мне хотелось встретиться с ней даже такой, совершившей столь ужасный поступок. Но прежде ведь было не только плохое: были дни, когда мама нежно ласкала меня, когда улыбалась и смеялась, глядя на меня.
Я залилась слезами и крепко обхватила себя руками.
Сёити приобнял меня за плечи. Так, как это делала мама. Наверняка в свое время тетя точно так же утешала его, подумала я. Если предположить, что человек способен возвращать другим людям только то, что сам получил от своих родителей, то что же могу тогда я? Все ли нормально со мной?
По сравнению с теми сложными чувствами и переживаниями, что царили в моей душе, эта комната сейчас показалась мне слишком уж никакой: всего лишь полуразрушенная столовая и больше ничего. Невыносимо давящая темнота — вот и все, что осталось от того, что некогда было.
Успокоившись, я вытерла слезы, положила на стол цветы и зажгла свечу. Эту свечу изготовили для того, чтобы ее зажгли там, где случилось несчастье, и потому она, пожалуй, идеально подходит для этого места. И пусть моя грусть слишком личная, но, наверное, люди, создавшие эту свечу, меня простят. Свеча, точно так же как и в моей комнате, ярко светила, медленно расплавляясь. Выгоревшая свеча образовала шатер света, и я долго и пристально вглядывалась в цветовые оттенки, родившиеся в этом оплавившемся воске, таком соблазнительно сладком, что мне самой захотелось оказаться в нем.
Я соединила ладони на груди в молитве о погибшем здесь папе. Мой отец, робкий и добрый, легкий на подъем. “Папочка”, — пробормотала я и снова заплакала. Старался ли он защитить меня? Или же он, как и мама, потерял рассудок? Предпочел бы, чтобы я умерла? Когда в нем произошла эта странная перемена? Почему он не попытался поделиться этим и посоветоваться со мной?
— Моя матушка опасалась твоей мамы, — после долгого молчания сказал Сёити. — Она всерьез говорила о том, что когда-нибудь дело может дойти до убийства и что твоя мама, возможно, применяет по отношению к ней черную магию. Мы с отцом посмеивались над матушкой, мол, ну ты и выдумщица. Однако матушка постоянно очищала дом вот таким образом, цветами и свечами.
Она неоднократно повторяла, что, когда ты отыскала в саду ту маленькую фигурку, она решила, что с нами все хорошо и мы в полном порядке. В глазах моей матушки это было единственным добрым предзнаменованием в их отношениях с твоей мамой. Возможно, потому, что матушка была дочерью колдуньи, она по непонятной для меня причине всегда и везде размышляла о подобных вещах. Всю жизнь она находилась в своем мире, не посвящая и не вовлекая в него других людей.
Она говорила мне такое, смысл чего, если честно, был мне мало понятен: “Параллельно с реальностью существует еще один невидимый мир, и все, что в нем происходит, отражается в реальности. В нашем мире он проявляется еле заметно в виде каких-либо знаков или образов. Очень важно не лениться и научиться читать и распознавать их”.
Тот самый день, когда мы играли вместе, определенно был днем, когда дороги близнецов окончательно разошлись. Твоя мама совершенно сознательно выбрала путь достижения реальной власти и денег. А матушка с уверенностью решила, что ее это не интересует. Хотя для непосвященных окружающих они разорвали отношения, якобы не поладив из-за каких-то проблем с магазинами.
И потом матушка тоже все время боялась. Когда твоя мама умерла, совершив то ужасное деяние, матушка впала в паническое состояние. Прямо в магазине она неожиданно потеряла сознание. Ее увезли в больницу, где она очнулась спустя несколько часов. Так как они были близнецами, думаю, ей что-то передалось на расстоянии. Отец принялся расспрашивать ее о том, что случилось. Матушка сказала: “Я догадывалась, что это произойдет”. Потом она добавила, что все очень печально и прискорбно, но теперь она наконец освободилась. И горько заплакала. Я хорошо помню ту страшную атмосферу. Я был еще слишком молод, и мне не объяснили толком, что же случилось с вашей семьей, но из новостей я понял, что произошло нечто ужасное, и догадался об этом еще и по общему настроению.
— Довольно об этом, Сё-тян, — попросила я. — Почему мы родились от таких разных мам?
— Это никому неизвестно. Остается сказать только, что такова судьба. В этом отношении я абсолютно бессилен что-либо сделать. Знаю точно, что мне повезло, — ответил Сёити. — Но для тебя я сделаю все.
