Пол Остер - Левиафан
— Холмс и Ватсон, — заметила она.
— К этому идет. Правда, беседы в основном вертятся вокруг подгузников, но со временем, не сомневаюсь, темы расширятся.
— Менять подгузники — в жизни бывают вещи и похуже.
— Бывают, а разве я жалуюсь?
— Ты уже познакомил его со своими подружками?
— Например, с Марией?
— Например.
— Хотел познакомить, но все как-то не складывается. Наверно, не так уж я этого хочу. Боюсь, она его только озадачит.
— А что Делия? Встречается с другими мужчинами?
— Думаю, да. В свою личную жизнь она меня особенно не посвящает.
— И правильно делает.
— А может, я ошибаюсь. Мой переезд в их район, кажется, ее очень обрадовал.
— Господи, уж не поощряешь ли ты такие настроения?
— Трудно сказать. Во всяком случае, заводить другую семью я пока не собираюсь.
— Питер, не надо жертвовать собой ради сына. Вернешься к ней, потом возненавидишь себя за это. Превратишься в старого брюзгу.
— Уже понемногу превращаюсь.
— Глупости.
— Нет, я стараюсь держаться, но, когда ты заварил такую кашу, трудно относиться к себе без иронии.
— Это чувство ответственности тебя разрывает.
— Когда я один, говорю себе, что должен был остаться с ними. Когда я у них, говорю себе, что должен уйти.
— Это называется «амбивалентность».
— В том числе. Если ты настаиваешь на этом термине, я не возражаю.
— Или, как говаривала бабушка моей матери: «Твой отец был бы замечательным, если бы он был другим человеком».
— Ха!
— Вот именно. Целая сага о душевной боли и страданиях в одном предложении.
— Брак — это трясина. Самообман длиною в жизнь.
— Просто ты еще не встретил «ее». Наберись терпения.
— Ты хочешь сказать, я не знаю, что такое настоящая любовь. А когда узнаю, жизнь откроется мне по-новому. Спасибо на добром слове. Ну а если не случится? Что, если моему пасьянсу не суждено сойтись?
— Сойдется, даю гарантию.
— Почему ты так уверена?
Фанни, помедлив, положила столовые приборы и, подавшись вперед, взяла меня за руку.
— Ты ведь меня любишь?
— Еще бы.
— И всегда меня любил, правда? С тех пор, как увидел, да? Любил все эти годы и продолжаешь любить?
Потупив от смущения глаза, я осторожно высвободил руку.
— Это что, исповедь под дулом пистолета?
— Я это к тому, что ты сделал неправильный выбор.
— Тебе напомнить? Ты была замужней женщиной и потому не входила в список кандидаток.
— Я не говорю, что ты должен был именно на мне жениться. Просто ты не должен был жениться на Делии.
— Фанни, по-моему, ты ходишь кругами.
— А по-моему, все предельно ясно. Ты просто не хочешь меня понять.
— В твоих рассуждениях есть маленький изъян. Да, женитьба на Делии была ошибкой. Но тот факт, что я люблю тебя, еще не означает, что я могу полюбить кого-то другого. Может, ты для меня единственная в своем роде? Вопрос гипотетический, но существенный. Если это так, то все твои рассуждения лишаются смысла.
— Питер, в жизни все сложнее.
— А как же вы с Беном? Хочешь сказать, что ты исключение из правил?
— Не хочу.
— А это как прикажешь понимать?
— Неужели я должна для тебя все разжевывать?
— Прости, но что-то я запутался. Если бы передо мной сидела не ты, а другая женщина, я бы решил, что меня пытаются соблазнить.
— А ты бы возражал?
— Фанни, что ты такое говоришь! Ты замужем за моим лучшим другом.
— Бен тут ни при чем. Это касается только нас с тобой.
— Еще как при чем.
— А что, по-твоему, Бен делает в Калифорнии?
— Пишет сценарий для фильма.
— Пишет сценарий для фильма и трахает девушку Цинтию.
— Я тебе не верю.
— А ты позвони ему и спроси, чтобы развеять все сомнения. Так прямо и спроси: «Фанни говорит, что ты трахаешь девушку Цинтию, это правда, старик?» Он ответит без околичностей, не сомневаюсь.
— Зря мы затеяли этот разговор.
— А заодно поинтересуйся ее предшественницами. Грейс, Норой, Мартиной, Валери. Это первые имена, которые пришли мне в голову, но, если ты дашь мне минуту на размышление, я продолжу список. Питер, твой лучший друг — первостатейный блядун. А ты не знал?
— Нехорошо так о нем говорить.
— Я просто излагаю факты. Ты думаешь, он это делает втихаря? Так вот, я в курсе. У него полная свобода действий. Как и у меня.
— Зачем тогда жить вместе? Если все это правда, почему вы не разведетесь?
— Потому что мы любим друг друга.
— Слушая тебя, этого не скажешь.
— И тем не менее. Такой уж у нас уговор. Чтобы удержать Бена, я должна была предоставить ему свободу.
— То есть он развлекается на стороне, пока ты сидишь на привязи и ждешь возвращения блудного мужа. Хороший уговор, нечего сказать.
— Хороший — потому, что я на это пошла и потому, что он меня устраивает. Пусть я не часто пользовалась своей свободой, у меня ее никто не отнимал, я могу ею воспользоваться в любой момент.
— Например, сейчас.
— Вот твой шанс, Питер, осуществить мечту. И не думай о том, что предаешь Бена. Это касается только нас с тобой.
— Ты уже говорила.
— Может, теперь мои слова лучше до тебя доходят. Не страдай на пустом месте. Хочешь меня — возьми.
— Так просто?
— Так просто.
Ее уверенность в своей правоте обескураживала, не укладывалась в голове. Не будь я так огорошен, я бы просто встал и ушел, но какая-то сила прижала меня к стулу. Слов не было. Разумеется, я ее хотел. Она это всегда чувствовала и вот вывела меня на чистую воду, грубо и без обиняков предложив то, о чем я мог только втайне мечтать. Я не узнавал ее. Другая Фанни. Другой Бен. Этот короткий разговор перевернул все мои представления о мире.
Фанни снова взяла мою руку, и, вместо того чтобы отговаривать ее от ошибки, я смущенно улыбнулся. Видимо, расценив мою улыбку как акт капитуляции, она, не говоря ни слова, обошла стол, уселась на меня верхом и прижалась всем телом. Наши рты сами раскрылись, и языки зашныряли в них юркими ящерками. Так целуются подростки в машине на заднем сиденье.
* * *Это продолжалось около трех недель. На следующий день я снова увидел прежнюю Фанни, загадочный островок покоя. Она, конечно, уже не была для меня такой, как раньше, но бесшабашность и агрессия, поразившие меня накануне, исчезли бесследно. Постепенно я начинал привыкать к нашим новым отношениям, к приливной волне желания. Бен сидел в своем Голливуде, а я, если у меня не было Дэвида, проводил ночи в его постели, с его женой. Я считал само собой разумеющимся, что мы с Фанни не расстанемся, даже если это поставит крест на моей дружбе с Саксом. Но до поры до времени я держал свои мысли при себе. Я был захвачен всеми этими переживаниями, и не хотелось торопить события. Так, во всяком случае, я объясняю свое молчание. Что касается Фанни, то ее, кроме следующей нашей встречи, кажется, ничто не интересовало. Мы предавались любви молча и яростно, до полного изнеможения. Мне нравились ее томность и податливость, гладкость ее кожи и то, как она закрывала глаза, стоило мне поцеловать ее в шею. О большем, в первые недели, я и не мечтал. Я жил ради этих прикосновений, ради тихой горловой музыки и выгибающейся в моих руках спины.
Я представлял себе Фанни в роли приемной матери моего сына. Представлял дом, в котором мы будем жить вдвоем до конца наших дней. А также бурные сцены с Саксом, прежде чем все это станет возможным. Не исключено — дойдет и до драки. Я был ко всему готов, и даже рукопашная с закадычным другом меня не пугала. Вытягивая из Фанни подробности семейной жизни, я ждал жалоб, которые бы оправдали меня в собственных глазах. Если он плохой муж, значит, мои планы отнять ее у Бена имели под собой моральные основания. Я не краду у него Фанни, я ее спасаю, и моя совесть чиста. Наивный, я не понимал простой вещи: семейные разборки могут быть проявлением любви. Фанни страдала от распутства мужа, романы Сакса на стороне причиняли ей боль, но вместо ожидаемых обвинений в его адрес я слышал лишь мягкие упреки. Рассказывая мне о его женщинах, она облегчала душу; согрешив сама, терпимей относилась к его прегрешениям. Справедливость — в принципе «зуб за зуб». Жертва превращается в палача, и чаши весов приходят в равновесие. Я много чего узнал от нее о Саксе, но ожидаемых козырей на руки так и не получил. Скорее, ее откровения произвели обратный эффект. Однажды, услышав от Фанни некоторые подробности о его тюремном заключении, я понял, что Сакс не раскрыл мне и половины всех ужасов — избиения без поводов, угрозы и преследования, возможно, даже изнасилование. Как я мог после этого испытывать к нему неприязнь! Сакс глазами Фанни оказался фигурой куда более сложной и мятущейся, чем я себе представлял. Мой друг был не только ярким талантом, этаким живым фейерверком, но еще и человеком скрытным, умевшим держать язык за зубами. Как я не искал повода на него ополчиться, он остался мне так же близок, как и прежде. Что, в свою очередь, никак не повлияло на мои чувства к Фанни. При всем ореоле окружавших ее двусмысленностей, я любил ее без всяких оговорок. Она первая бросилась мне на шею, и чем крепче я сжимал ее в своих объятиях, тем меньше понимал, кого держу.
