Теодора Димова - Матери
а как следовало бы жить? спрашивала Марина
не знаю, но как-то совершенно иначе, я не могу это открыть для себя
Марина поднимала брови, не понимая, как же ему помочь, что еще сказать
хочу, например, чтобы я мог жить на морском дне, понимаешь?
Да, сочувственно откликалась Марина, но тогда сначала тебе нужно стать амфибией
или научиться рисовать морское дно или футбол, но это уж совсем невозможно — матч, стадион, крики, пропущенные голы
или рисовать плавные движения рыб, инородность морского дна.
Ну тогда — попробуй, просто возьми и попробуй, почти автоматически отвечала Марина, она уже не знала, как ей себя вести, и думала, что если он и вправду начнет рисовать, как бы не стало еще хуже. Она смотрела на его благородно удлиненное лицо, уже местами седеющую густую бороду, его длинные пальцы, на которые словно мидии, гроздьями облепившие подводные скалы, налипало с годами все больше и больше горечи и тоски, тоски давно заплутавшего человека, потерявшего ориентиры в жизни, тоски одиночки, которого судьба готовит к испытаниям
и незаметно для себя с годами он начал заполнять эту бездну вокруг себя страстью к футболу, вначале он еще был достаточно умен и тонок, чтобы осознать всю вторичность, суррогатность этого увлечения, понять, что это — еще не настоящее, оно лишь предстоит, но постепенно и плавно футбол увлек его в свои сети, втянул на свое необъятное поле, забил каналы его души своей влажной тиной. Футбол стал для Петра любовью, искусством, поэзией, красотой, воплощением мирового разума, он стал проявлением всех чувств, координацией между разными вселенными, погружением в неизвестность, силой и куражом.
В первые годы их брака Марина с изумлением, а потом и со смирением покорной супруги приняла это увлечение мужа — футбол. Петр никогда не знал, что с ним случится после развязки очередного матча, как это отразится на его жизни и психике, не представлял, кем бы он был без футбола, наверное, я был бы совсем другим человеком, годы спустя пытался он объяснить Марине и Алексу — существам, которых безмерно любил, если им удавалось пересечь вместе с ним полтора часа огромных духовных пространств, через которые он пробирался в каком-то третьем измерении — не бодрствования, но и не сна. Примерно за час до матча Петр уже был лихорадочно возбужден и абсолютно неконтактен. Каждая игра была для него фатальной или решающей в той или иной комбинации, вне зависимости от того, в какой части света она проходила. За час до игры с ним уже нельзя было говорить ни о чем, кроме предстоящего чуда, а во время самого матча он потел почти так же обильно, как и игроки на телевизионном экране. Во время матча он не курил и не пил ничего из боязни оскорбить само это событие, его брови поднимались, глаза округлялись, он сидел в кресле выпрямившись и не отрывался от экрана, лишь иногда у него вырывались глубокие вздохи и восклицания — выстраданные, сокровенные, порой он в сердцах хлопал в ладони в смысле: и какой только мяч пропустили! Это были годы, когда Марина все еще прилагала серьезные усилия, чтобы проникнуть по-настоящему в тайны футбола, пыталась зажечь в себе интерес, открыть магию, целиком завладевшую ее мужем, пробовала как-то расшевелить себя, потому что в противном случае ей оставалось только сидеть в одиночестве на кухне или в спальне, гладить, мыть посуду или заниматься Алексом, да, ей приходилось делать всю эту бесконечно надоевшую ей домашнюю работу, вместо того чтобы ходить по магазинам, по бутикам, выбирать себе новую одежду, ужинать в шикарных ресторанах, у нее была тайная страсть к шикарным ресторанам, ее манили внезапные отъезды, импульсивные путешествия, она представляла себя летящей в автомобиле по магистрали, каждый день ее ждали новые приключения и восторги, ей казалось, что вот-вот начнется оно, то самое большое путешествие, которое приведет ее на нескончаемый праздник среди островов и пальм, в компании знаменитостей и очаровательных спутников, где ее ждет легкий флирт, лунные дорожки, аромат цветов в глубокой, полной страсти ночи — вещи, совершенно непонятные и чуждые Петру, который не мог взять в толк, как можно в десять вечера сесть в машину и отправиться вот так просто — в никуда! Неизвестно куда! Неизвестно зачем!
Да просто так, ради удовольствия, отвечала Марина, и ее беззаботность в такие минуты была ему крайне неприятна, потому что Петр был человеком порядка, примерным, положительным, по-настоящему добропорядочным гражданином, он и представить себе не мог, что опоздает хоть на один день с подачей декларации, с оплатой налога, счетов за электричество и отопление, у него были специальные надписанные конверты для этих счетов за последние пять лет, так что если и случалось какое-нибудь недоразумение, он всегда находил соответствующую квитанцию за определенный год и все тщательно проверял, выясняя ошибку, все у него было рассчитано и предварительно запланировано — например, летний отпуск, уже в начале апреля Петр делал предоплату квартиры, в которой они будут отдыхать в конце августа, и именно это бесило Марину — то, что все запланировано, оплачено вперед, так что невозможно уже не поехать на море точно в этот месяц и точно в этот город, летние отпуска для Марины превращались в обязанность, а это с самого начала лишало их фривольности и очарования.
Вопреки всем затраченным усилиям, однако, Марина так и не сумела выучить футбольные правила и имена игроков, не запомнила, какие страны сильнее в Европе и, не дай Боже, в мире, но Петру было приятно по несколько раз за вечер объяснять ей значение терминов «вне игры», «угловой», «пенальти», и как в таком-то году кто какой гол забил, и как на последней минуте все вдруг изменилось, потому что в футболе все непредсказуемо, у человека нет никаких гарантий, с одной стороны, говорил он, это похоже на лотерею, потому что судьи могли склонить (и делали это нередко), судьи могли склонить чашу весов на любом матче, это с одной стороны, а с другой — ведь футбол это мощная организация, как улей, как пасека, здесь всё — сочетание несовместимого, например, законов психики и случайностей траектории мяча, всё зависит от твоего умения быть открытым для других игроков, от твоей полной концентрации, с помощью не подтвержденных пока исследований Петр доказывал, что игроки на поле пребывают в полной тишине, он имел в виду — хорошие игроки, они никогда не слышат рев стадиона, это что-то вроде медитации и одновременно — совершеннейшая динамика, искусство и лубок, хаос и гармония, добро и зло, без возможности точно определить, где кончается хаос и начинается гармония. Потрясенная, Марина слушала философию футбола и порой всерьез опасалась за психическое здоровье своего супруга. Ей уже давно было ясно: она не в силах отвлечь Петра от его страсти, но и его страсть не сможет хотя бы чуть-чуть захватить ее, уже давно и твердо она знала о существовании пропасти, образовавшейся между ними. С появлением Алекса, на чем Петр исключительно настаивал, пропасть стала еще шире. Марина не испытывала того высшего счастья от рождения Алекса, которое ожидалось от нее и которое испытывал Петр. Естественно, она любила своего сына, но как-то взвешенно и рассудительно. Раз уж стала матерью, то приходится заботиться об Алексе. Примерно так, как нужно было закончить институт, выйти замуж, работать, иметь семью — это все были вещи, которые ей нужно было сделать в жизни. И она их делала — безропотно и машинально, незаметно погружаясь все глубже в капканы семейной уравновешенной жизни, но их острые зубцы все болезненнее впивались в ее душу. Например: она не могла возвращаться домой позже семи, потому что Петр и Алекс сами не справлялись с ужином и сидели голодные и такие обиженные, как будто она их бросила на произвол судьбы. Не могла поехать с коллегами куда-нибудь на выходные, потому что, как выражался Петр, это не было запланировано заранее. Не могла ничего купить себе в дорогих бутиках. Не могла иметь свою машину, их машину водил Петр и, по его мнению, ее вполне хватало для всей семьи. Они не могли просто так, вдруг пойти поужинать куда-нибудь, если это не входило в их предварительные планы. Незаметно, с течением лет семья стала для нее обузой, которая ограничивала ее свободу, ее личность, ее здравый смысл. Она не могла ответить себе на вопрос, почему, собственно, должна терпеть все эти бесконечные футбольные матчи и сидеть взаперти на кухне. У нее не было ответа и на вопрос, почему она не может вечером остаться со своими коллегами, почему при каждой ее обновке Петр измерял ее своим ледяным взглядом, словно говорил: опять новая юбка? А деньги? Деньги откуда? Она делилась со своими приятельницами всем этим, но те отвечали, что все это ерунда по сравнению… и пусть не жалуется, вот у них мужья… Она спрашивала их, а что, их мужья так же, как и он, рассуждают о футболе, но нет, их мужья — нет, они были лишены этой углубленной чувствительности, скорее даже — чувственности к футболу. Если бы футбол мог перевоплотиться в женщину, то Петр опустился бы на колени в религиозном экстазе перед этой женщиной, не смея даже прикоснуться к ней, заговорить — это было бы для него святотатством. Александр рос в атмосфере этого преклонения перед футболом, с матчами по субботам или по воскресеньям, вне зависимости от погоды, ангины и прочих болезней, отец сажал его к себе на плечи, покупал шарики, воздушную кукурузу и семечки, они повязывали на шею шарфики своей любимой команды и отправлялись на стадион, а Марина оставалась одна, одна, преданная ими, заканчивала все домашние дела — готовку, стирку, уборку, ей оставалось только ждать их возвращения, чтобы подать ужин, пока они долго и подробно, в деталях обсуждают матч как решающее, кризисное событие, поставившее их на распутье, и от того, смогут или нет они найти верное решение, прийти к интуитивному открытию естественных ходов, зависит дальнейшая участь их семьи и участь мира. А Марина будет покорно слушать и смиренно хлопотать вокруг них, погрязшая в своем непреодолимом невежестве, в своей кабаньей, как однажды выразился Петр, кабаньей, косматой бесчувственности к футболу. Марину это почему-то задело, и она надолго запомнила эти слова. Ей показалось даже, что именно в тот миг она выпала за борт их семейной лодки. А ведь не было более кроткой и безропотной женщины, чем она, по отношению к футболу, не было на свете другой женщины, так искренне стремившейся постичь тайны и музыку футбола, его искусство и свет, как она, Марина, но за все эти годы у нее так ничего и не получилось. И не просто не получилось. Примитивность футбола уже вызывала у нее отвращение. Его элементарность. Ее мутило даже от голоса комментатора. От вида одной и той же картинки на экране телевизора.
