Вероника Черных - Икона
Через четверть часа процессия выбралась из сугробов, церковного двора и потихоньку, дворами, пробралась на Волобуевскую. Дежуривший у дверей Иван Нестерихин, предупреждённый нарочным о разрешении посетить каменную Веру, молча отодвинулся, попуская в дом мать, священника и диакона. Внутри их встретил постовой Александр Латыев, сумрачно поздоровался, моргая воспалёнными глазами:
– Здрасти. Надолго это всё у вас?
Отец Иона кротко ответил:
– На полчаса, думаю. А вы торопитесь?
– Я – нет. А ей, – он мотнул головой в сторону горницы, – точно поскорее отвязаться хочется.
– От чего отвязаться? – спросил отец Орест.
– От ада. Она только о нём и вопит по ночам.
Латыев содрогнулся.
– Вы уж, батюшка, сделайте что-нибудь, а то седеем на глазах.
– Об иной жизни думается? – без улыбки произнёс отец Иона, будто зная наверняка ответ.
– А она есть? – сомневаясь и надеясь, вздохнул Латыев.
– Есть, – твёрдо ответил отец Иона. – И каждый человек из ныне живущих это узнает наверняка, когда придёт его время. Можно войти?
– Да, проходите.
Латыев посторонился. Степанида Терентьевна пропустила церковников вперёд. Но они, узрев каменную девушку, хорошо видимую в дневном свете, несмотря на задвинутые занавески, остановились. Медленно, обстоятельно перекрестились, приходя в себя.
– Господи, велика сила Твоя, – пробормотал отец Иона. – Помилуй нас, грешных и недостойных чад Твоих… Орест, готовь всё для молебна. Вода-то есть тебя, матушка Степанида?
Та закивала:
– Недавно набрала полный бак, батюшка.
Отец Иона выглянул на кухню, где сидел Латыев.
– Чадо, тебя как зовут?
Милиционер растерялся, вскочил, вытянулся и отрапортовал:
– Александр Латыев!
– Александр, – мягко попросил священник, – принесите нам в горницу бак с водой, пожалуйста.
– Ладно, – пробормотал Латыев, не подумав, что делать этого не обязан.
Поднатужившись, он притащил в комнату бак, поставил на табурет возле Веры. Громыхнула крышка, но Вера и не моргнула.
– Спасибо, Александр, – поблагодарил отец Иона. – Можете в кухню вернуться. и крышку с собой захватите: она нам не нужна.
Диакон Орест разжёг кадильницу. Два служащих затеплили от спички свечи. Священник облачился в епитрахиль и фелонь, на стол положил крест, взял у диакона кадильницу, стал крестообразно кадить воду. Молебен начался.
Степанида Терентьевна стояла напротив дочери и, замирая, ждала, когда она оттает, придёт в себя по милости Божией. Не оживёт – так хоть икону б отдала. Вернуть образ в «красный угол», укрыть поверху рушником белым, вышитым, в лампаду масла деревянного налить, фитилёк вставить, зажечь, чтоб воспарялся к небу огонёк жарким оранжевым мотыльком… Как бы хорошо-то было…
Степанида Терентьевна изо всех сил слушала отца Иону, служащего молебен, плакала, крестилась…
– Господи, услыши молитву мою, внуши моление мое во истине Твоей, услыши мя в правде Твоей. И не вниди в суд с рабом Твоим, яко не оправдится пред Тобою всяк живый. Яко погна враг душу мою, смирил есть в землю живот мой: посадил мя есть в темных, яко мертвыя века. И оны во мне дух мой, во мне смятеся сердце мое. Бог Господь, и явися нам. Бог Господь, и явися нам. Бог Господь, и явися нам.
Голос его проникал в самое сердце слушающих.
– К Богородице прилежно ныне притецем, грешнии и смиреннии, и припадём, в покаянии зовуще из глубины души: Богородице, помози на ны милосердствовавши: потщися, погибаем от множества прегрешений, не отврати Твоя рабы, Тя бо и едину Надежду имамы. Слава Отцу и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и присно, и во веки веков, аминь.
Прозвучали тропари:
– Молитвами, Милостиве, Матери Твоея Пречистыя, и всех святых Твоих, Твоя милости людем Твоим даруй. Молитвами славных архангел, и ангелов, и горних чинов, рабы Твоя, Спасе добрый, сохрани. Господу помолимся. Яко Святый еси Боже наш.
Чтец звучно возгласил:
– Аминь.
Диакон Орест воззвал:
– Вонмем.
Отец Иона осенил присутствующих крестом:
– Мир всем!
Все, кроме милиционеров, поклонились.
– И духови Твоему.
– Прокимен, глас четвёртый. Господь, Просвещение мое и Спаситель мой, кого убоюся. Господь Защититель живота моего, Кого устрашуся.
Размеренные голоса чтеца Алексея Игоревича Чернецовского и диакона Ореста возвещали:
– Во время оно, взыде Иисус во Иерусалим. Есть же в Иерусалимех на овчей купели, яже глаголется еврейски видеста…
Затем отец Иона, прикрыв усталые глаза, зашептал, творя тайную молитву:
– Приклони, Господи, ухо Твое, и услыши ны, иже во Иордане креститися изволивый, и освятивый воды, и благослови всех нас, иже преклоняемых своея выи, назнаменающих работное воображение: и сподоби ныс исполнитися олвсящения Твоего, воды сея причащением: и да будет нам, Господи, во здравие души и тела…
Он взял крест, трижды крестообразно благословил воды, говоря:
– Спаси, Господи, люди Твоя и благолови достояние Твое, победы на сопротивные даруя, и Твое сохраняя крестом Твоим жительство.
Стройные голоса подхватили:
– Твоих даров достойны нас сотвори, Богородиуе Дево, презирающи согрешения наша, и подающи исцеления верою приемлющим благословение Твое, Пречистая.
Наконец, отец Иона поцеловал крест, дал поцеловать всем, покропил святой водой комнату, людей и саму каменную девушку.
Будто из самой тишины родилось удивительное для огрубевшего слуха благозвучие:
– Источник исцелений имоше святии бзсребреницы, исцеления подаваете всем требующим, яко превеликих дарований сподобльшиеся из приснотекущаго источника Спаса нашего. Глаголет бо к вам Господь, яко единоревнителем апостольским: се дах вам власть на духи нечистыя, якоже тех изгонити, и целити всякий недуг и всякую язву...
Когда тропарь закончился, отец Иона проговорил умоляюще:
– Услыши ны, Боже Спасителю наш, упование всех концев земли.
Ему ответили:
– Аминь.
– Мир всем.
– И духови Твоему. Главы наша Господеви приклоним. Тебе, Господи.
Отец Иона кланялся и просил слёзно:
– Велико многомилостиве Господи Иисусе Христе Боже наш, молитвами Всепречистая Владычице нашея Богородицы и Приснодевы Марии, силою Честнаго и Животворящаго Креста…
– Аминь, – соглашались с ним.
И вот над водою прозвучала молитва:
– Боже Великоименитый, Отче Господа нашего Иисуса Христа, творяй чудеса един, имже несть числа: егоже глас на водах многих, егоже видевше воджы убоящася, и смятошася бездны и множество шума воды: егоже питие в мори, и стези в водах многих и стопы Твоя не познаются… Яко ты еси благословляяй и освящаяй всяческие, Боже наш, и Тебе славу возсылаем со Единородным Твоим Сыном и с Пресвятым и благим и Животворящим Твоим Духом, ныне и присно, и во веки веков…
Не торопясь, отец Иона наложил на себя крест – на лоб, на живот, правое плечо, левое плечо, повторяя зычным голосом:
– Слава Отцу и Сыну, и Святому Духу. Аминь!
Помедлил, страшась и волнуясь предстоящего действа. Затаив дыхание, смотрели на него диакон Орест, чтец Алексей Игоревич Чернецовский, Степанида Терентьевна, Саша Латыев, Иван Нестерихин.
«Неужто возьмёт икону?! Если вынет – оживёт девушка или нет?» – думал каждый про себя.
Отец Иона шагнул к Вере и положил руки на оклад святительского образа. Сжал холодный металл пальцами и потянул вверх сперва тихонько, затем изо всех сил. Опустил руки, постоял, со слезами на глазах вглядываясь в слепые каменные очи кощунницы.
– Не вышло, – проговорил он. – Не простил угодник Божий.
– Так и что теперь? – вырвался у матери мучительный вопрос.
– Ждать, матушка, ждать, милая… – вздохнул отец Иона. – Не время, видно, ещё.
– А сколько ждать?
– Это уж Богу ведомо, не нам, грешным, – глубоким ласковым голосом ответил отец Иона.
Сказал, казалось, что-то размытое, неопределённое, но на самом деле основательное и дающее надежду исстрадавшейся матери, чей крестный путь рядом с окаменевшей дочерью только начинался.
В последний раз перекрестившись на икону святителя Николая, закрытую руками Веры, отец Иона снял облачение, собрал крест, требник, Евангелие, кадильницу, одел длинное зимнее пальто, которое носил лет десять. На выходе он оглянулся на каменное чудо и пробормотал себе под нос:
– Девушка-свеча… Чрез великий грех великое наказание понесла, чтоб утвердить веру православную… Горит теперь, горит, как свеча, и сгорает.
Прислушавшаяся к его бормотанию Степанида Терентьевна неуверенно спросила:
– Что, батюшка?
Отец Иона очнулся, вздохнул и заторопился выйти.
– Ничего, чадо моё, ничего. Стоит, говорю, как свеча. Тьму безверия освещает…
– Чем это она освещает? – хмуро буркнул Иван Нестерихин. – Стоит, как мёртвая, а сама орёт по ночам. Так не бывает.
– Этим и освещает, – подытожил священник.
Милиционеры и Верина мать остались одни, но слова иерея всё звучали и звучали в ушах, не смолкая. Латыев встряхнулся.
