Джонатан Франзен - Безгрешность
Целью интернета и сопутствующих ему технологий было “освободить” человечество от необходимости что-то изготавливать, что-то изучать, что-то запоминать – от задач, которые раньше придавали жизни смысл и составляли ее содержание. Теперь, судя по всему, единственной значимой задачей была поисковая оптимизация. Едва он обосновался и наладил деятельность в Боливии, он создал маленькую группу из самых верных ему хакеров и практиканток – группу, которая всеми способами, честными и нечестными, улучшала положение Проекта в результатах выдачи поисковых систем. Мечта Тэда об элитарной реинкарнации при всей своей технической неосуществимости была метафорой кое-чего реального: если – и только если – у тебя хватает денег и/или технических возможностей, ты можешь контролировать свой образ в интернете и, следовательно, свою судьбу и виртуальную жизнь после жизни. Оптимизируй – или умри. Убивай – или тебя убьют.
Целый год он дважды или трижды в день вводил поисковый запрос “тирни андреас милликен”. Не менее навязчивой была потребность следить за Тирни в Фейсбуке и Твиттере. Его паранойя была, похоже, величиной постоянной. Подавишь ее в одном месте – выскочит в другом. Когда Тирни наконец перестал его так беспокоить (будь у парня желание болтать, он бы уже дал этому желанию волю и Андреас бы знал), тревога его отнюдь не уменьшилась. Сменяя друг друга, его тревожили прежние подруги, бывшие сотрудники Проекта, ветераны Штази – пока в конце концов он не добрался до главного источника тревог. До Тома Аберанта.
Двадцать лет Андреас полагал, что Том ни в коем случае не выдаст тайну убийства. Своим участием в перемещении трупа Том сам серьезно нарушил закон, и в письме, которое он прислал Андреасу из Нью-Йорка через несколько месяцев, он извинился за то, что “продинамил” его, заверил Андреаса, что все сказанное в Берлине останется между ними, что ни единого слова не будет обнародовано ни в “Харперсе”, ни где-либо еще, и выразил надежду, что их “маленькое приключение” позволит Андреасу соединиться со своей девушкой и вести такую жизнь, какую он хочет. Хотя Андреас был уязвлен прохладным тоном последующих открыток Тома, особенно той, которой Том ответил на его откровенное письмо, встревожен он не был. Даже когда в 2005 году он сделал последнюю попытку оживить дружбу – позвонил Тому в Денвер с предложением крупной утечки для обнародования в “Денвер индепендент” – и получил отказ, он не встревожился. В худшем случае, думалось ему, Том настроен на профессиональное соперничество с ним. Неудавшаяся дружба иногда в такое соперничество переходит.
Но однажды утром, сидя в амбаре в Лос-Вольканес и читая дневную сводку новостей о себе, он натолкнулся на интервью, которое дала изданию “Коламбиа джорнализм ревью” журналистка из “Денвер индепендент” Лейла Элу.
От организатора утечек мы получаем сырой материал. Сопоставление, сжатие, введение в контекст – дело журналиста. Мотивы, которыми мы руководствуемся, возможно, не всегда самые благородные, но, по крайней мере, мы вносим некий вклад в цивилизацию. Мы взрослые люди, пытающиеся вести диалог с другими взрослыми. Организаторы утечек скорее смахивают на дикарей. Я не имею в виду первичных организаторов, таких как Сноуден или Мэннинг, они, по сути, всего-навсего источники информации, прославленные и раскрученные. Я имею в виду такие ресурсы, как “Викиликс” и проект “Солнечный свет”. У них есть эта дикарская наивность, наивность ребенка, который считает лицемерным обыкновение взрослых фильтровать то, что слетает с языка. Фильтрация – это не лицемерие, не вранье. Это цивилизация. Джулиан Ассанж до того слеп и глух к основам существования в обществе, что ест руками. Андреас Вольф так полон своих собственных грязных секретов, что для него весь мир только из грязных секретов и состоит. Знай мечи все в стенку, как иной четырехлетний мечет какашки, и смотри, что прилипнет, а что нет.
Грязных секретов? Андреас перечитал оскорбительный абзац с холодным ужасом. Кто такая, на хер, эта Лейла Элу? Быстрый поиск принес фотографии, где они с Томом Аберантом вместе на профессиональных светских мероприятиях, и ехидные замечания в блогах низкого пошиба на тот предмет, что связь с издателем журнала “Денвер индепендент” чудесным образом увеличила ее журналистские дарования. Итак, Лейла Элу – возлюбленная Тома.
Грязных секретов? Мечет какашки? И где тут фильтрация?
Ему вспомнился звонок в Денвер в 2005 году. Документы компании “Халлибертон” были на тот момент самой значительной международной утечкой Проекта. Он мог отправить их прямиком в “Нью-Йорк таймс”, но он знал, что Том создал новостную онлайн-службу, и полагал, что Том не упустит случай мгновенно получить мировую известность с примесью скандала. Хотя побуждение к звонку не было абсолютно безгрешным – его радовала мысль, что Том теперь будет в долгу перед человеком, которым он пренебрег, ныне более знаменитым и влиятельным, чем он сам, – свою роль сыграла и старинная тяга к Тому, желание возобновить дружбу. Ему представлялось, что “Денвер индепендент” может стать американским рупором Проекта, что они с Томом смогут наконец работать сообща, пусть и на разных континентах. И голос Тома в трубке звучал заинтересованно. Звучал так, будто он почти расчувствовался – ведь они пятнадцать лет не слышали голосов друг друга. Он попросил Андреаса дать ему один час на обсуждение с “доверенным лицом”.
Казалось, это всего-навсего формальность. Но когда Том через час с четвертью перезвонил, тон его был другой. “Андреас, – сказал он, – огромное тебе спасибо за предложение. Оно очень много для меня значит, и решение отказаться далось мне с трудом. Но думаю, мне не стоит отвлекаться от главного – от журналистики расследований. От журналистики, которая требует работы на месте. Я не утверждаю, что то, чем ты занимаешься, не имеет права на существование. Просто боюсь, у меня для этого не лучшая площадка”.
Кладя трубку, Андреас поклялся никогда больше не ставить себя перед Томом в уязвимое положение. Но только теперь, восемь лет спустя, прочтя интервью Элу, он понял, что Том не просто к нему безразличен. Том – угроза самому его существованию.
Том приметил Убийцу – вот что сразу же стало ясно Андреасу. Приметил в тот рассветный час в устье Одера. Та чудовищная эрекция, что возникла у него, когда он обнял Тома, не была, как он думал, естественным высвобождением либидо, которое он подавлял с ночи убийства. И не имела она никакой значимой гомосексуальной подоплеки. И тем не менее это была эрекция на Тома. Он испытал ее по той же причине, по какой его влекло к пятнадцатилетней Аннагрет: потому что Том сделал себя частью убийства. Мужчина, девушка – Убийца такими различиями не заморачивается. И что он, Андреас, совершил потом? Он не мог сейчас сказать с уверенностью, это, возможно, был сон. Но если сон, то очень явственный. Он стоит над могилой, расставив ноги, с эрегированным членом в руке; это на самом деле было? Видимо, было: как иначе объяснить, что Том после этого не захотел иметь с ним ничего общего? От Тома не укрылось то, как его, Андреаса, заставил вести себя Убийца. Том обещал с ним поужинать, но вместо этого убежал к себе в Нью-Йорк, под крылышко к своей женщине. А Андреас продолжал домогаться его расположения, совершенно нехарактерным для себя образом забыв о гордости: посылал ему открытки, написал саморазоблачительное письмо, и наконец телефонный звонок – не потому, что им предназначено быть друзьями, а потому, что Убийца, если уж захотел чего, не отступается. Любви не существует на свете.
