Ирвин Шоу - Богач, бедняк. Нищий, вор.
— Когда вы успокоитесь, — сказал Рудольф, делая попытку сесть в машину, — я вам все объясню. — И обратился к шоферу: — Allons-y.[34]
Она рванулась вперед и снова схватила его за рукав:
— Нет, так легко вам не отделаться, мистер.
— Пустите, глупая вы женщина, — рассердился Рудольф. — У меня сейчас нет времени говорить с вами. Самолет ждать не будет, как бы громко вы ни кричали.
— Эдди! — взвизгнула Тереза. — Неужели ты позволишь ему смыться?
— Послушайте, мистер Джордах… — начал мужчина.
— Я вас не знаю, сэр, — ответил Рудольф, — и прошу не вмешиваться. Если вам угодно поговорить со мной, подождите, пока я вернусь. — Он довольно грубо стряхнул руку Терезы со своего рукава, и портье, который вышел попрощаться, с угрожающим видом двинулся в ее сторону.
Рудольф быстро сел в машину, захлопнул дверцу и защелкнул предохранитель. Шофер поскорее втиснулся за руль и включил зажигание. Когда они выезжали из ворот, Тереза стояла, гневно размахивая журналом.
— Что там такое? — спросила Гретхен. — Мы не слышали, о чем эта женщина говорила.
— Не имеет значения, — отрезал Рудольф. — Это мать Уэсли.
— Как она изменилась! — заметила Гретхен. — И не к лучшему. Что ей нужно?
— Если она верна себе, — ответил он, — значит, ей нужны деньги. — Придется отвести Гретхен в сторону и попросить ее проследить, чтобы к Джин не попал журнал «Тайм».
С открытой галереи аэровокзала Рудольф смотрел, как взлетает самолет. Попрощались они спокойно. Он обещал вернуться в Нью-Йорк при первой же возможности. Он старался не сравнивать сегодняшнее скромное прощание с праздничным весельем, царившим в аэропорту, когда они прилетели и Том встречал их вместе со своей невестой, а в гавани стояла готовая к выходу в море «Клотильда», которой предстояло, пройдя по каналу между островами, доставить их в Канн на купанье и торжественный обед.
Самолет скрылся из виду. Рудольф вздохнул и прошел через здание аэровокзала, борясь с искушением купить в газетном киоске «Тайм». Что бы там ни говорилось, рассказ этот, совершенно очевидно, радости ему не принесет. Интересно, думал он, как удается людям, о которых пишут постоянно — политическим деятелям, министрам, актерам, например, — заставить себя взять утром в руки газету.
Вспомнив, что в отеле его ждут полная седеющая женщина и ее толстый маленький муж, он снова вздохнул. Как этой жуткой особе удалось найти себе мужа? Да еще второго. Между прочим, если этот человек из «Тайма» все еще в Антибе, нужно попросить его разыскать газетный снимок, на котором Терезу — под вымышленным именем, разумеется, — забирает полиция после облавы в публичном доме. Одна фотография стоит другой. Бедный Уэсли.
Чтобы оттянуть встречу, он попросил шофера отвезти его в Ниццу. Они проехали на улицу, где жила Жанна. Улица как улица. Он не знал, что станет делать, если она случайно выйдет из дома с детьми или с мужем-офицером. Ничего, наверное. Но она не вышла.
— Поехали в отель, — сказал Рудольф. — Кружным путем, вдоль моря.
При въезде в Антиб они проехали мимо порта. Рудольф увидел «Клотильду», на палубе копошилась крошечная фигурка — Дуайер. Рудольф не попросил шофера остановиться.
— Я свои права знаю, — настаивала Тереза. Они втроем расположились на небольшой полянке в парке отеля, где никто не мог слышать их разговора. Когда Рудольф вошел в вестибюль отеля, он застал супругов в напряженном ожидании. Они сидели лицом к лицу, с явным неодобрением косясь по сторонам и всем своим видом выражая молчаливый укор праздным постояльцам отеля, которые в поисках развлечений шли мимо них на теннисный корт или в плавательный бассейн. По пути в парк Рудольф спокойно, кратко и бесстрастно рассказал им, из-за чего Уэсли попал в руки полиции и теперь должен отбыть в Америку. Они угрюмо выслушали его, и Тереза сообщила:
— В Индианаполисе, где мы с мистером Крейлером живем, мы побывали у адвоката, и мне известны мои материнские права. — Голос Терезы терзал слух Рудольфа, как скрип мела по грифельной доске. — Уэсли еще несовершеннолетний, а поскольку отец его умер, то, по словам адвоката, я его законная опекунша. Правда, адвокат это говорил, Эдди?
— Да, адвокат так говорил, — подтвердил мистер Крейлер. — Именно так.
— Когда я заберу его из тюрьмы, — продолжала Тереза, — я увезу его в приличный дом, где он вырастет истинным христианином.
— Вам не кажется, что после той жизни, какую вы вели, было бы уместнее оставить религию в покое?
— Можешь не стесняться, говори откровенно. Мистеру Крейлеру известно, какую я вела жизнь. Правда, Эдди?
— Правда, — закивал головой Эдди, и его пухлый двойной подбородок затрясся в такт кивкам.
— Я была шлюхой, и не боюсь в этом признаться, — почти с гордостью заявила Тереза. — Но я прозрела. На небесах более радости будет об одном грешнике кающемся… — Она помолчала. — Дальше знаешь сам, не сомневаюсь, хотя и ты, и вся ваша семейка давным-давно забыли про бога.
— К сожалению, — с невинным видом солгал Рудольф, — я не помню, что там говорится дальше.
— Не имеет значения, — быстро парировала она. — Мистер Крейлер — мормон, и благодаря ему я приняла их веру и вернулась в лоно церкви. К твоему сведению, я больше не крашу волосы, как ты мог бы заметить, если бы хоть раз соизволил обратить на меня внимание, и не пью ни спиртных напитков, ни кофе, ни чая.
— Поздравляю вас, Тереза, — сказал Рудольф. Он где-то читал, что секта мормонов растет гораздо быстрее других христианских сект, но, приняв Терезу в свои ряды, мормоны неминуемо почувствуют, что раскинули сети чересчур широко. Он представил себе, с каким содроганием взирали на Терезу Джордах старейшины христовой церкви «святых последнего дня» в молитвенном доме в Солт-Лейк-Сити, принимая ее в свою благостную компанию. — Но я не совсем понимаю, какое это имеет отношение к Уэсли.
— Прямое. Он вернется на стезю добродетели. Я знаю вашу семью. Я знаю Джордахов, можешь не сомневаться. Вы все погрязли в блуде и грехе.
Словарь Терезы, констатировал про себя Рудольф, заметно изменился с переходом в новую веру. Но к лучшему ли?
— Не думаю, что причина заключения Уэсли в тюрьму на несколько дней за драку в ночном баре кроется в моем атеизме, — сказал он. — И к вашему сведению, — добавил он, не удержавшись, — если я и погряз в блуде и грехе, то это не основное мое занятие.
— Я никого не обвиняю, — заявила Тереза, хотя в каждом ее слове и в каждом жесте сквозило обвинение, — но не станешь же ты отрицать, что он был на твоем попечении как дяди и главы семьи, когда чуть не убил человека…
