Василий Аксенов - Новый сладостный стиль
М-да, мы должны сказать, что по мере того, как годы идут, наш любимчик Даппертат начинает тяготиться своей высокопоставленной позицией. Недавно он открыл дверь своей гардеробной, увидел там несколько дюжин костюмов-троек и почувствовал тошноту. Неужели призвание моей жизни состоит в том, чтобы председательствовать на бесчисленных и бесконечных совещаниях? Или в подписывании бумажных гор на моем столе? Или в депозировании на мой банковский счет все больших и больших миллионов? А не состоит ли мое призвание в том, чтобы вести старый джип по дорогам Средиземноморья, сидеть за рулем в протертых вельветовых штанах, привозить ребятам в забытые Богом места какие-нибудь кукольные буффы и не в последнюю очередь мой собственный нос Пульчинеллы и мои зенки, которые, я надеюсь, еще не лишены остроты и жажды жизни?
Видит Бог, он никогда не жаждал стать акулой бизнеса! Когда он влюбился в Сильви, думал, что они будут просто беззаботной и, пожалуй, даже в чем-то артистической молодой парой, какими-нибудь коллекционерами, спонсорами выставок и некоммерческих фильмов, завсегдатаями богемных сборищ, но уж никак не занудными яппи, у которых, кроме коммерческого успеха, ничего нет в голове. Ну хорошо, такова уж моя доля – первым делом по утрам открывать деловой раздел «Нью-Йорк таймс», но все-таки невыносимо видеть и свою любовь с очками на носу, изучающую «Показатели рынка» и «Данные NYSECP» над своей первой чашкой кофе.
Рискуя нашей репутацией (впрочем, она давно уже стала безнадежной и без этого), мы должны добавить к ламентациям Арта, что иногда даже во время исполнения супружеских обязанностей Сильви старалась занять такую позицию, которая не мешала бы ей перелистывать «Forbes». К своему тридцатиоднолетнему возрасту, будучи матерью трех прелестных детей, Сильви Даппертат оставалась образцом американской красавицы, стройной, нежной, с романтичным выражением все еще девчоночьего лица, несмотря на то, что под этой поверхностью она, к своему удивлению, пару лет назад обнаружила сухого и непреложного биржевого дельца.
Иногда, осушая стакан за стаканом бутылку своего любимого «мерло», Арт думал: жаль, что я остался за бортом, жаль, что я не могу быть вместе с моими ближайшими друзьями Алексом и Стенли и с этой бандой забавных ребят, собравшихся вокруг них. Тратить деньги действительно веселей, чем их делать. Увы, я должен быть на верхушке корпорации, чтобы охранять дело Стенли от посягновений со стороны Бламсдейла. Жаль только, что друзья, да и автор романа, слишком часто забывают обо мне. Эта мысль наполняла его горечью. Ему начинало казаться, что вся жизнь «проходит мимо», как нередко поется в фольклорных балладах. Как-то иначе ему представлялись отношения со Стенли Корбахом, его кумиром еще с тех пор, когда он служил юнгой на его яхте «Рита». Конечно, он, Арт, играет сейчас важнейшую роль в борьбе Стенли против свирепых аппетитов Нормана Бламсдейла, это бесспорно. Пока вице-президент сидит за высшим круглым столом корпорации, все видят, что Бламсдейлам не одолеть Корбахов. Арт прекрасно знал, какие кровавые битвы кипят на периферии: над Гималаями, в Мексике, в Чечне, в Боснии, однако в штаб-квартире на Манхаттане все пока что выглядело прилично. Изначальная резня на Ист-Сайде и в окрестностях Карнеги-холла считалась здесь неуместной темой для разговоров. Здесь самым сильным оружием, которым пользовался Арт, был юмор. После каждой сессии Совета электронная почта подливала горючего в многозначительные разговоры на этажах. «Арт Даппертат осадил Норма Бламсдейла, назвав его „представителем большинства“. Иные аналитики с сороковых этажей предполагали, что Даппертат вообще близок к тому, чтобы взять окончательный верх в Совете. Всезнайки с тридцатых с нахальной небрежностью, типичной для этого народа, стали называть святая святых, шестьдесят пятый, „круглым столом короля Артура“. Чертовы трепачи! Когда-нибудь вся эта болтовня отыграется именно на вас, молодежи „даппертатского набора“, ведь в штабе Норма упорно коллекционируют все хохмы и разговорчики, касающиеся их босса. О’кей, в конце концов, у Арта есть главное преимущество в этой бесконечной сваре: готовность в любой момент свалить из проклятой пирамиды, кишащей интригами. Вот тогда и друзья поймут, что слишком многого от меня ждали!
Предаваясь этим размышлениям, Арт не знал, что решительный момент приближается и что очень скоро – а именно вот в этот вечер, о котором идет речь, – Мел О’Масси позвонит и в обычной своей как бы ленивой манере попросит его зайти – ну, просто чтобы бросить взгляд на необычную конфигурацию фигур и цифр, только что возникшую на его экране. Ну конечно, сказал Мел, я мог бы всю эту штуку принести к вам, мистер вице, но тогда мне пришлось бы это оформлять как доклад, а я тебя прошу просто глянуть и сказать, оформлять мне эту странную выкладку как доклад или сбросить ее на фиг. Конечно, Арт, в любое время, но лучше сегодня вечером. Ну да, в любое время сегодня вечером, но лучше прямо сейчас. Тебе хватит десяти минут, чтобы понять, как это срочно. Шит, хотел бы я, чтобы это не было срочно!
Когда он вошел в обширный офис Мела, глядящий окнами на поздний закат над Гудзоном, его пронзило странное чувство неожиданного хроматического баланса сродни тому, что испытываешь перед каким-нибудь шедевром живописи. Он не сразу понял, что завершало эту картину. Все вроде было как обычно: бездонные небеса с их золотой пылью над гребнем Манхаттана и изумрудным сводом, в котором уже обозначились звезды в стадии раннего умывания. Все было, иными словами, неотразимо и непостижимо, как всегда, если глядеть из большой полутемной комнаты. В следующий момент он нашел этот момент неожиданности. Это был экран персонального компьютера Мела О’Масси, столь персонального, что он никому не разрешал даже вытереть с него пыль. Экран показывал комбинацию простых геометрических форм: круг, квадрат, пара параллелепипедов, пригоршня треугольников разных размеров. Помимо форм там была представлена и комбинация красок, простых и ярких: красная, черная, лазурная, лимонно-желтая. В целом это было похоже на элементы простейших хроматических материй, представленных публике во времена великих открытий, в частности на первой супрематистской выставке Казимира Малевича с учениками в октябре 1915 года.
Пару минут Арт стоял словно под гипнозом посреди комнаты, за спиной у Мела, в то время как последний слегка покачивался на своем стуле, сцепив пальцы на затылке. После того как эта неизмеримая «пара минут» истекла, вице-през понял, что хроматический праздник означает не что иное, как окончательный приговор Стенли Корбаху: его царство кончилось!
