Филиппа Грегори - Первая роза Тюдоров, или Белая принцесса
Миледи снова от меня отвернулась и негромко сказала:
— Да, он, возможно, унижен, грязен и голоден, но он сияет по-прежнему. И по-прежнему полностью соответствует той роли, которую решил сыграть. Я от кого-то слышала — из числа тех, что любят поглазеть на узников и посмеяться над ними, — что «мальчишка» выглядит как святой или даже как сам Иисус Христос: избитый, израненный, истерзанный болью, но все тот же Сын Божий. А многие и вовсе говорят, что он выглядит как сломленный принц, как раненый ягненок, как приглушенный свет… Нет, его, разумеется, никак нельзя выпускать на свободу! Никогда и ни при каких обстоятельствах!
* * *Миледи, эта мстительная старая карга, была главным и единственным советчиком Генриха, а это означало, что раз уж она мне отказала, то к нему мне и обращаться смысла не имеет. И все же я решила попытаться. Я выждала, когда мой муж с аппетитом пообедает, хорошенько выпьет, и мы перейдем в удобные покои его матери для вечерней беседы. Но стоило моей свекрови на минутку выйти, как я этим воспользовалась и обратилась к Генриху:
— Я хочу попросить тебя проявить милосердие к самозванцу. И к моему кузену Эдварду. Ведь теперь, когда я ношу в своем чреве очередного наследника Тюдоров, нашему роду уже не грозит никакая опасность, и мы наверняка могли бы освободить этих молодых людей. Ну чем они теперь-то могут нам угрожать? У нас уже есть целая куча детей — принц Артур, и принц Генрих, и две девочки, и еще один ребенок на подходе. Поверь, в моей душе было бы куда больше покоя, если бы я знала, что этих двоих выпустили из Тауэра и отправили в ссылку — куда угодно, ты сам можешь выбрать любое место для этого. Если бы у меня стало легко на душе, я бы с легкостью доносила наше дитя и родила его тоже с легкостью. — Это была моя козырная карта, и я очень надеялась, что по крайней мере этот довод Генрих не оставит без внимания.
— Это невозможно, — сразу отрезал он, даже не попытавшись толком выслушать мою просьбу. Как и его мать, он при этом на меня не смотрел, из чего я сделала вывод, что мой кузен и «этот мальчишка», которого все считали моим братом, для меня потеряны навсегда.
— Но почему невозможно? — не сдавалась я.
Генрих вытянул перед собой худощавую кисть и сказал, загибая по очереди пальцы:
— Во-первых, король и королева Испании не пришлют к нам свою дочь для заключения брака с Артуром, пока не будут уверены, что наш сын наверняка унаследует английский престол. Так что, если ты хочешь, чтобы твой сын женился на испанской принцессе, придется сделать так, чтобы и этого мальчишки, и твоего кузена более не существовало.
У меня перехватило дыхание.
— Но испанцы не могут требовать выполнения подобных условий! Они не имеют права требовать, чтобы мы убивали собственных родственников!
— Они могут. И имеют право. Таково изначально было их условие для заключения брака между нашими детьми. А этот брак непременно должен быть заключен!
— Нет!
Но Генрих меня уже не слушал.
— Во-вторых, — продолжал перечислять он, — мальчишка готовит против меня заговор.
— Нет! Это неправда! — Его заявление полностью противоречило тому, что рассказывали мне слуги, утверждавшие, что заключенный совершенно утратил волю и желание бороться. — Никакого заговора он не готовит! Это невозможно. У него попросту нет на это сил!
— Он готовит заговор с Уориком.
Теперь мне стало ясно, что это чистейшей воды ложь. Бедный Тедди! Куда ему плести интриги и готовить заговор! Единственное, чего он хочет, это хоть с кем-то поговорить по-человечески. Еще в детстве он принес Генриху клятву верности, и это стало для него законом, а годы, проведенные в тюрьме, в ужасающем одиночестве, лишь сделали принятое им когда-то решение абсолютно неколебимым, ибо Генриха он теперь воспринимал почти как всевидящего и всемогущего бога. Ему и в голову бы не пришло строить заговор и восставать против подобного могущества; да он задрожал бы от страха при одной лишь мысли об этом.
— Нет, этого просто не может быть, — решительно отрезала я. — Что бы тебе ни доносили насчет поползновений этого претендента, я уверена: к Тедди это не имеет ни малейшего отношения. Он всегда был предан тебе душой и телом, так что твои шпионы лгут.
— А я уверен, что ты ошибаешься, — стоял на своем Генрих. — Эти двое готовят заговор, и если это предательский заговор, они умрут как предатели.
— Но как они могут вместе строить заговор? — спросила я. — Разве их держат не порознь?
— Шпионы и предатели всегда найдут возможность объединить усилия, — заявил Генрих. — Возможно, они отыскали некий способ, чтобы обмениваться посланиями.
— Но уж ты-то наверняка в состоянии этому воспрепятствовать и держать их в изоляции друг от друга! — возмутилась я и вдруг почувствовала, как по спине у меня пополз неприятный холодок: я поняла, как обстоят дела на самом деле. — Ах, муженек, не стоит морочить мне голову о происках твоих плененных врагов! Ведь это же ты сам позволяешь им вести тайную переписку, желая поймать их обоих в ловушку, верно? Только не говори, что это не так! Только не говори, что не стал бы заниматься подобными провокациями, потому что это бесчестно! Но зачем это тебе? Ведь «мальчишка» и так в твоей власти; ведь он совершенно сломлен — кстати, по твоему приказу, не сомневаюсь. Но скажи, зачем тебе делать такие ужасные вещи в отношении бедного Тедди? Ведь он просто умрет, если ты поймаешь его в ловушку!
Как ни странно, вид у Генриха был отнюдь не победоносный — скорее он выглядел встревоженным или озабоченным.
— А почему же тогда они не отказываются от общения друг с другом? — спросил он. — И почему бы мне в таком случае не проверить, правду ли они нам говорят? Почему они не хранят молчание, почему жаждут общения друг с другом, почему не отворачиваются от тех, кто к ним приходит и искушает разговорами о свободе? Я был к ним милостив, ты сама это видела и не станешь этого отрицать. А значит, и они должны были сохранить мне верность. Почему бы мне эту их верность не испытать? По-моему, это было бы только разумно. Я могу предложить им возможность общаться друг с другом. Если они мне верны, можно ожидать, что они отшатнутся друг от друга, и каждый сочтет другого самым ужасным грешником и клятвопреступником. Таким образом, в моих действиях нет ничего предосудительного!
Сперва меня охватила волна жалости к нему, особенно когда он наклонился к нежаркому огню, словно его знобит от вечно преследующих его страхов; но потом мне самой стало страшно; меня даже затошнило от ужаса перед тем, что именно намерен совершить мой муж.
— Господи, Генрих, ты же король Англии! — напомнила я ему. — Будь же королем. Никто уже не властен отнять у тебя трон. И тебе вовсе не нужно подвергать испытаниям этих молодых людей, тем более один из них — вечный ребенок. Ты уже вполне можешь себе позволить проявить великодушие. Проявить истинно королевское милосердие. Освободи их! Отправь в ссылку! Отошли как можно дальше отсюда!
