Роальд Даль - Дорога в рай (Рассказы)
– Что я здесь вижу? - спросил Конрад.
– Что ты видишь, где, мой дорогой?
– У тебя на голове. Тебе нужно последить за этим, Анна.
– Последи за этим сам, дорогой.
– Я серьезно говорю, - сказал он. - Знаешь, на что это похоже? Это похоже на первый признак облысения.
– Хорошо.
– Нет, это нехорошо. У тебя же воспаление волосяных мешочков, а это является причиной облысения. Такое часто встречается среди женщин зрелого возраста.
– О, заткнись, Конрад, - сказала она, целуя его в шею. - У меня просто роскошные волосы.
Она приподнялась и сняла с него пиджак. Затем развязала галстук и швырнула его через комнату.
– У меня сзади на платье есть маленький крючок, - сказала она. Расстегни его, пожалуйста.
Конрад расстегнул крючок, потом молнию и помог ей выбраться из платья. На ней была довольно красивая бледно-голубая комбинация. Конрад был в обыкновенной белой рубашке, какие носят врачи, но ворот ее уже был расстегнут, и это его устраивало. По обеим сторонам его шеи прямо вверх тянулись две жилки, и, когда он поворачивал голову, жилки шевелились под кожей. Это была самая красивая шея, которую Анна когда-либо видела.
– Давай все делать очень медленно, - сказала она. - Давай сводить друг друга с ума от нетерпения.
Его взгляд задержался на мгновение на ее лице, потом скользнул вдоль ее тела, и она увидела, что он улыбнулся.
– А не заказать ли нам бутылку шампанского, Конрад? Это было бы очень кстати. Я попрошу, чтобы нам принесли ее в номер, а ты спрячешься в ванной, когда ее принесут.
– Нет, - сказал он. - Ты уже достаточно выпила. Встань, пожалуйста.
Тон, каким он это произнес, заставил ее тотчас же подняться.
– Иди сюда, - сказал он.
Она приблизилась к нему. Он по-прежнему сидел на кровати; не вставая, он протянул руки и начал снимать с нее все, что на ней оставалось. Он делал это медленно и осторожно. Лицо его неожиданно сделалось бледным.
– Боже мой, дорогой, - воскликнула она, - это же замечательно! У тебя из каждого уха торчит по пучку волос! Ты знаешь, что это значит? Это верный признак огромной потенции!
Она наклонилась и поцеловала его в ухо. Он продолжал раздевать ее лифчик, туфли, пояс, трусики и наконец чулки; все это он бросал грудой на пол. Сняв второй чулок и бросив его, он отвернулся от нее, словно ее и не существовало, и стал раздеваться сам.
Ей показалось несколько странным, что она стоит перед ним обнаженная, а он даже не смотрит на нее. Такое, наверное, бывает с мужчинами. Эд, возможно, был исключением. Откуда ей знать? Конрад сначала снял свою белую рубашку, после чего, аккуратно сложив ее, поднялся и, подойдя к креслу, повесил ее на подлокотник. То же самое он проделал с майкой. Потом снова сел на край кровати и начал снимать ботинки. Анна стояла неподвижно, не сводя с него глаз. Его неожиданная перемена в настроении, молчание, странная сосредоточенность - все это внушало ей какой-то трепет, а вместе с тем и возбуждало. В его движениях была какая-то скрытность, нечто вроде угрозы, будто он был каким-нибудь красивым животным, крадущимся за добычей. Скажем, леопардом.
Она зачарованно следила за ним. Она смотрела на его пальцы, пальцы хирурга, которые сначала ослабили, а потом развязали шнурки левого ботинка, после чего сняли его с ноги и аккуратно поставили под кровать. Затем наступила очередь второго ботинка. Затем - левого и правого носков, причем оба с предельной тщательностью укладывались на носки ботинок. Наконец пальцы подобрались к верхней части брюк, расстегнули одну пуговицу и принялись манипулировать с молнией. Брюки, будучи снятыми, были сложены по стрелкам и отнесены к креслу. За ними последовали трусы.
Конрад, теперь уже совсем раздетый, медленно вернулся к кровати и сел на край. Потом он наконец повернул голову и заметил ее. Она стояла и... дрожала. Он неторопливо оглядел ее. Затем вдруг выкинул руку, схватил ее за запястье и резким движением опрокинул на кровать.
Наступило громадное облегчение. Анна обхватила его и крепко прижалась к нему, очень крепко, потому что боялась, что он покинет ее. Она смертельно боялась, что он ее покинет и уже никогда не вернется. И так они и лежали: она прижималась к нему, словно он был единственным на свете живым существом, к которому можно прижаться, а он, необычайно тихий, сосредоточенный, медленно освобождался от объятий и одновременно касался ее в разных местах своими пальцами, этими своими искусными пальцами хирурга. И снова ею овладело безумие.
То, что он делал с нею в последующие несколько минут, вызывало у нее и ужас, и восторг. Она понимала, что он просто-напросто подготавливает ее, или, как говорят в больнице, готовит непосредственно к операции, но, Бог свидетель, она никогда не знала и не испытывала ничего даже отдаленно похожего на то, что с ней происходило. А происходило все необычайно быстро, и, как ей показалось, всего лишь за несколько секунд она достигла того умопомрачительного состояния, когда вся комната превращается в ослепительный пучок света, который вот-вот разорвется, едва коснешься его, и разнесет тебя на кусочки. В этот момент с ловкостью хищника Конрад перебросил свое тело на нее для заключительного акта.
И тут Анна почувствовала, будто страсть вырывается из нее и из тела медленно тянут длинный живой нерв, длинную живую наэлектризованную нить, и она закричала, моля Конрада, чтобы он не останавливался, и тут услышала доносившийся откуда-то сверху другой голос, и этот другой голос звучал все громче и громче, все настойчивее и требовательнее:
– Я спрашиваю, у тебя что-то есть?
– У кого - у меня?
– Мне что-то мешает. У тебя, наверное, диафрагма или что-нибудь еще.
– У меня ничего нет, дорогой. Все прекрасно. Прошу тебя, успокойся.
– Нет, не все прекрасно, Анна.
Подобно изображению на экране, все вокруг стало принимать четкие очертания. На переднем плане было лицо Конрада. Оно нависало над ней, опираясь на голые плечи. Его глаза смотрели в ее глаза. Рот продолжал что-то говорить.
– Если ты и впредь намерена пользоваться какими-нибудь приспособлениями, то, ради Бога, научись как следует вводить их. Нет ничего хуже, когда их устанавливают кое-как. Диафрагму нужно размещать прямо против шейки.
– Но у меня ничего нет.
– Ничего? Что-то, однако, мне все равно мешает.
Не только комната, но, казалось, весь мир куда-то медленно от нее поплыл.
– Меня тошнит, - сказала она.
– Что?
– Меня тошнит.
– Не говори глупости, Анна.
– Конрад, уйди, пожалуйста. Уйди сейчас же.
– О чем ты говоришь?
– Уйди от меня, Конрад!
– Но это же смешно, Анна. О'кей, извини, что я об этом заговорил. Забудем об этом.
– Уходи! - закричала она. - Уходи! Уходи! Уходи!
Она попыталась столкнуть его с себя, но он всей своей огромной тяжестью давил на нее.
– Успокойся, - сказал он. - Возьми себя в руки. Нельзя же вот так вдруг посреди всего передумать. И ради Бога, не вздумай расплакаться.
– Оставь меня, Конрад, умоляю тебя.
Он, похоже, навалился на нее всем, что у него было, - руками и локтями, плечами и пальцами, бедрами и коленями, лодыжками и ступнями. Он навалился на нее, точно жаба. Он и впрямь был огромной жабой, которая навалилась на нее, крепко держит и не хочет отпускать. Она как-то видела, как жаба совокуплялась с лягушкой на камне возле ручья; жаба была точно так же омерзительна, сидела неподвижно, а в желтых глазах ее мерцал злобный огонек. Она прижимала лягушку двумя мощными передними лапами и не отпускала ее...
– Ну-ка перестань сопротивляться, Анна. Ты ведешь себя как истеричный ребенок. Да что происходит?
– Ты мне делаешь больно! - вскричала она.
– Я делаю тебе больно?
– Мне ужасно больно!
Она сказала это только затем, чтобы он отпустил ее.
– Знаешь, почему тебе больно? - спросил он.
– Конрад! Прошу тебя!
– Погоди-ка минутку, Анна. Дай я тебе объясню...
– Нет! - воскликнула она. - Хватит объяснений!
– Дорогая моя...
– Нет! - Она отчаянно сопротивлялась, пытаясь высвободиться, но он продолжал прижимать ее.
– Тебе больно потому, - говорил он, - что твой организм не вырабатывает жидкость. Слизистая оболочка, по правде, совсем сухая...
– Прекрати!
– Название этому - старческая атрофия влагалища. Это приходит с возрастом, Анна. Поэтому это и называется старческой атрофией. С этим ничего не поделаешь...
В этот момент она начала кричать. Крики были не очень громкие, но это были крики, ужасные, мучительные крики; прислушавшись к ним, Конрад вдруг сделал лишь одно-единственное изящное движение и скатился с нее, оттолкнув ее обеими руками. Он оттолкнул ее с такой силой, что она упала на пол.
