Канта Ибрагимов - Дом проблем
В тот же день у Зинаиды Анатольевны появилось два мобильных телефона, второй — вдруг получится связь с Кнышевским. И в тот же день Ваха был у Захаровой. Он, конечно же уже преуспевающий человек, бизнесмен, но позволить себе еще купить квартиру для Зинаиды Анатольевны не может, хочет взять в долг у компании «Захаров и партнеры», просит у бабушки согласия, объясняя ситуацию, а она:
— Этого Кныша Яша не любил, стукач. Но раз ты просишь, да и времена другие, то делай по совести, я тебе верю.
Ваха благодарит, при этом вспоминает слова деда Нажи — время и времена не меняются — это в руках Бога. Меняются люди в силу обстоятельств. А как изменилась Зинаида Анатольевна, когда Мастаев привел ее в двухкомнатную новостройку. Не совсем центр, но и не захолустье:
— Как я это отработаю? — взмолилась доктор. — Не смогу.
— Это вы уже отработали, спасая меня, — говорит Ваха. — И ничем, никому не обязаны. Но я прошу вас помочь, если можете.
— Я пытаюсь. Сделала первый шаг, — назвала на ухо ваше имя, а он в обморок. Меня было от него категорически отстранили, сам «Божок» кричал, а я диагноз — прогрессирующая шизофрения — он играет, и.
— Что это значит?
— Это значит, что придется подгонять анализы. Кстати, мы в этом много раз практиковались — по приказу, а теперь — хоть раз придется вопреки: инсульт, отек легких, потеря речи, памяти, чего «Божок» очень боится.
— А в итоге? — нетерпение в голосе Мастаева.
— Итог не известен, все под Богом, но не «Божком». А цель такова, что если я ранее наведывалась в палату вашего друга раз в месяц, то теперь должна быть почти всегда рядом или пригласить доктора со стороны.
— Вы должны быть!
— Это не я решаю, но постараюсь. На будущей неделе что-то соображу, — Зинаида Анатольевна странно улыбнулась. — Знаете, я сама этой авантюрой заразилась, тем более что такой куш на кону, — она с восторгом осмотрела стены новой квартиры и тут же, опечалившись: — Тем более что у меня свои счеты со всеми: ныне есть резон.
Буквально через пару дней Зинаида Анатольевна сама позвонила Мастаеву. Они встретились в метро.
— Мой пациент отказался звонить — все под прослушкой, — она возвратила Вахе мобильный. — Он хочет вам написать. Как это организовать — пока не знаю.
— Как он? — нервничает Мастаев.
— Я думала, он просто подыгрывает, а он действительно на грани нервного срыва. Я ведь теперь часто с ним. Почти всегда меня сопровождает «Божок». По-видимому, они старые друзья или сослуживцы. В общем, им есть о чем вспомнить. А на днях Больной Ленин что-то сказал, я не поняла, а «Божок» на него с кулаками. Охрана еле уняла. А в палате было ПСС Ленина — «Божок» приказал все вынести, сжечь. Мой пациент сильно плакал, я боялась и очень боюсь, как бы он не сорвался — он так смотрит на меня, вдруг выдаст.
— Он не выдаст, — твердо заверил Мастаев. — Вы только поторопитесь.
— Пока не могу. Да и этот «Божок» в последнее время постоянно с ним, что-то они там «перетирают».
— А кто еще с Больным Лениным общается?
— Да, в месяц раз, порой два, приезжают очень важные лимузины, и нашего пациента уводят в административный корпус. После этого он сутки-двое в себя прийти не может, мы откачиваем.
— Уколы? Наркотики?
— Плюс психотропные. Он долго не выдержит. Им и не надо.
— Поторопитесь, пожалуйста.
— Все, что могу. Есть один шанс.
Ему казалось, что время остановилось, он очень долго ждал, более недели почти что держал телефон перед глазами, уже сам хотел поехать к доктору — звонок. Они вновь в час пик в метро. И она, словно обжигает руки, сунула ему листок и ушла. Только позже рассказала, как было.
Лишь в допотопном узеньком лифте, что спускается в подвал, где рентген-кабинет, наверняка, как думала Зинаида Анатольевна, не было камер слежения.
Она заранее предупредила пациента на ухо «будьте готовы», а он чуть не выдал, громко простонав: «Быстрее, я давно готов».
Задача доктора заключалась в том, чтобы в день рентгена к Больному Ленину был приставлен очень тучный охранник, который один еле в лифте помещается.
Вот и произошла невинная ситуация: доктор и пациент поехали в лифте одни, в первый раз одни. Всего три этажа, да Зинаида Анатольевна тоже не хилая и свой лифт знает, подпрыгнула — лифт застрял. А она приготовленный листок и ручку Кнышевскому. Трех минут, пока лифт вновь тронулся, вроде бы хватило.
Нетерпение Ваху съедало, лишь дома, вооружившись лупой, он сел за текст. Все четко, а самое начало его даже растрогало:
«Тов. В. Г. М.!
1. Отправь сына на Кавказ, в самое безопасное место.
2. Я знал, ты по моей «звериной» тропе, по нюху пойдешь, найдешь. В одной связке, за мной ты, и сам знаешь, кто далее.
«Итоговый протокол» вроде готов, и у нас как будто «выбора» нет. Но ты еще раз докажи, что твоя мать тебя не в люльке-качалке растила. Станцуй от души лезгинку на сердце чудовища. А я дальнейшую тропку зверья подскажу: мать, погребок, дела.
Выбери дело «Бога» (только его, остальные тебе не по зубам). Может, это и поразительно, но его настоящая фамилия Вейсброд. Этот трус и мерзавец на Новый год поедет в Вену, будет жить в моем доме (адрес).
«Божок» а) сможет и должен вытащить меня;
б) деньги, нам нужны будут деньги. Открой счет в Вене на наши имена и покажи «Божку» (сумму указал Ленин).
3. Тов. В. Г. М.! Живи по своим мифам и сказкам — в них счастливый конец, потому что чеченский герой, как герой вообще, — бессмертен. Однако в деле «Вейсброда — Божка», прошу тебя, действуй по-ленински — по-пролетарски — беспощадно с власть имущими (этим зверьем!), ибо сейчас нам, действительно нечего терять, кроме своих цепей. Но мы победим! Победа будет за нами! ПСС, том 32, страница 186.
С комприветом! Кныш». * * *Вроде враги, или это зверье, как определил Кнышевский, «разжирело», погрязло в своих подковерных делах, расслабилось и совсем оставило без внимания Мастаева. Однако он не хочет рисковать. И в целях конспирации, под видом грибника, он на электричке отправился в Подмосковье. И, думая, что мать Кнышевского его не признает:
— Бабуля, вы продаете козье молоко?
— О-о! Это ты? А я тебя ждала, от сыночка, Митрофанушки, есть вести?
Погребок небольшой, сырой, запрелый, темный. И Мастаев так взмок, обессилел, расскапывая все подряд, что надежду потерял, вылез:
— Бабуля, а может, кто еще до меня лазал?
— Никто. А ты молочка попей.
Мастаев еще раз полез под пол. И не только устал, а чуть ли не моральный надлом, и даже батарейки второго фонарика садились, как он в последний раз изо всех сил пикой ткнул — леденящий скрежет металла, а как он душу взбодрил.
