Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Слезы счастья
Овид и Эстер тут же направились к выходу, ничего больше не говоря о происшедшем.
– Я, черт побери, лягу спать, – вздохнул Жослин. – Нам повезло, что Лора не спустилась к нам сюда, иначе она обнаружила бы в своей гостиной Лафлера. Я все никак не могу понять, за что она рассердилась на этого человека до такой степени, что перестала пускать его в свой дом! Видимо, еще один из ее капризов. Готов поспорить, что он неосторожно сказал что-то про ее возраст.
– Я расспрашивала маму об этом. Она мне рассказала, что он сделал ей обидный намек, когда она упомянула в разговоре о том, как снова сумела разбогатеть после того пожара. Думаю, эта их ссора будет недолгой. Иди спать, папа, а я подожду девочек.
Жослин, уставившись на дочь из-под своих седеющих густых бровей, погрозил ей указательным пальцем.
– Самое главное – ни слова Кионе! Эрмин, я говорю серьезно. Я думаю, что никто в полной мере не оценил той опасности, которой она подвергалась, когда захотела проникнуть в прошлое Валь-Жальбера. Я знаю, что у нас в семье накопилось многовато секретов, но в этом случае я буду категоричным. Ради ее же блага необходимо, чтобы наш ангелочек держался подальше от всяких паранормальных явлений.
– Наш ангелочек! – задумчиво повторила Эрмин. – Она в последнее время вела себя как архангел мести.
– Да, безусловно, но это уже закончилось. У нее уже больше нет ни удрученного вида, ни отчаянных взглядов, которые меня расстраивали.
– Папа, я обещаю тебе не говорить об этом с Кионой, но ты должен потребовать того же от Овида.
– Хм, Овид и Эстер должны были это почувствовать! В разговоре с Эстер я, по-моему, высказался достаточно понятно.
Произнеся эти слова, Жослин подставил дочери свою частично скрытую густой бородой щеку, чтобы она ее поцеловала. Когда Эрмин прикоснулась губами к щеке отца, в прихожую вдруг вошли, оживленно болтая, Киона и Акали.
– Ну вот и они! – процедил сквозь зубы Жослин. – Я, черт возьми, сейчас получу двойную порцию поцелуев!
– Это был ну просто волшебный фильм, – заявила Акали, глаза которой блестели от восторга. – Один мужчина выдавал себя за пирата, чтобы прельстить женщину, которую любил. Музыка в фильме очень красивая!
– Я рада, что фильм тебе понравился, – сказала Эрмин. – Лично я обожаю Джина Келли. Как он прекрасно танцует! Знаешь, а меня представили ему в Нью-Йорке. А еще я побывала на спектакле с участием Джуди Гарленд.
– Ого! Это восхитительно! – воскликнула юная индианка, всплескивая руками.
Эрмин, растроганная ее восторгом и ее жизнерадостностью, подумала, что еще совсем недавно Акали находилась в монастыре и носила одежду послушницы.
– Кино, музыка и танцы – это прелести окружающего нас мира, – сказала Эрмин. – А еще к числу таких прелестей относится любовь к хорошему парню.
– Почему ты это говоришь, Мин? – с недовольным видом спросила Киона. – Акали полагает, будто ты упрекаешь ее за то, что она ушла из монастыря.
– Вовсе нет, как раз наоборот, – возразила Эрмин. – Я обрадовалась, увидев, что Акали после того невеселого детства, которое у нее было, решила насладиться радостями жизни. Малышка, ты ведь про меня такое не думала?
– Да вообще-то такие мысли у меня мелькали, – призналась индианка.
– Значит, ты была неправа. Я не одобряла твоего решения уйти в монастырь, тем более что Мадлен от него очень страдала. Ну да ладно, не будем больше об этом. Папа, мы, похоже, мешаем тебе пойти спать.
– Вовсе нет. Я очень рад тому, что, прежде чем пойду спать, полюбуюсь вашими тремя милыми мордашками.
Киона посмотрела сначала на своего отца, а затем на Эрмин. Слегка улыбнувшись, она как бы между прочим сказала:
– Если у Эстер дома возникает много проблем, я навещу ее на следующей неделе.
– Муки небесные! – недовольно пробурчал Жослин. – Ты опять ковырялась в моих старых мозгах!
Киона покачала головой и, показав на Акали – так, как будто призвала ее в свидетельницы, – сказала:
– Нет, папа. Просто машина Овида Лафлера стояла припаркованной возле тротуара, а сам он о чем-то оживленно разговаривал с Эстер. Мы с ними поздоровались. Я заметила, что Эстер плачет, и она рассказала мне о том, что ее тревожит. Она попросила меня ей помочь, потому что, по ее словам, ей не верит никто, кроме меня.
– Киона, я запрещаю тебе – ты меня слышишь? – я запрещаю тебе ступать хоть одной ногой в этот проклятый дом! – рявкнул ее отец.
– Тише, папа! – прошептала, укоризненно качая головой, Эрмин. – Ты сейчас всех разбудишь!
– Мин права, папа, не надо так кричать, – сказала Киона. – Я вообще-то имею право оказать помощь своей подруге! Стану ли я в будущем учительницей или домохозяйкой, я все равно останусь такой, какая я есть, со своими способностями шамана и медиума. Я уважаю Эстер и испытываю к ней чувство глубокого сострадания. Было бы чудовищной несправедливостью оставлять ее один на один с ее страхами. Если я смогу как-то вмешаться, я это сделаю.
– Папа полагает, что это для тебя небезопасно, Киона, – встревоженно покачала головой Эрмин. – Он ведь помнит, какие сильные недомогания ты испытывала в Валь-Жальбере четыре года назад.
– Валь-Жальбер – это гнездо призраков. Я тогда была еще девчонкой, причем очень впечатлительной. Самое худшее, Мин, заключалось для меня в том, что я увидела тебя ребенком – ребенком примерно того возраста, в котором была тогда. Мне показалось, что я умираю. Да, такое было. Но теперь я стала намного сильнее и у меня есть ожерелье Наку.
Поцеловав сводную сестру и отца, Киона вышла из комнаты и медленно пошла на второй этаж. Акали, пожелав Эрмин и Жослину спокойной ночи, отправилась вслед за ней.
– Господи, мы никогда из этого не выберемся, – посетовал Жослин, почесывая себе подбородок. – Каким гнусным было прошлое лето! А теперь и осень не лучше!
– Не переживай, папочка. Но что верно, так это то, что от этого лета у нас останутся неприятные воспоминания – как о том лете, когда мы потеряли Бетти, которая была для меня как мать… Я часто думаю о Шарлотте, ушедшей из жизни в расцвете лет!
– Мы с твоей матерью переживаем очень сильно. Мы просто пытаемся казаться невозмутимыми, чтобы не пугать детей. Этих двоих малышей мы считаем почти что своими внуками. Если Людвиг согласится, мы с удовольствием приютим их здесь, у себя.
Эрмин с выражением бессилия покачала головой. Ее, впрочем, растрогала доброта родителей.
– Это очень любезно с вашей стороны, но Людвиг сказал мне, что собирается увезти их в Германию, к себе домой. Он еще молод, а потому очень быстро снова женится после того, как закончится траур. У нас нет никакого права пытаться удерживать его здесь, среди нас.
