Птичник № 8 - Анферт Деб Олин

Вечером, за несколько часов до этого пятого или шестого визита, к нему вдруг направился банкир, зашагал от дома к сараю по давно не кошеной траве. Дилл сидел с распахнутой дверью, чтобы не упустить последние лучи уходящего дня в конце марта, и допустил оплошность – обрадовался, когда его увидел. Дилл лежал на спине на кушетке, свет полосами падал ему на лицо. Вокруг шныряли куры. Когда банкир вошел, Дилл поймал его взгляд, и сердце замерло, потому что он понял, кого тот увидел перед собой: не слишком трезвого человека, без работы и без увлечений. С Диллом и раньше было непросто, а теперь стало ясно, что картина, представшая перед банкиром, это лучшее, на что он может рассчитывать, на годы вперед или сколько там на это понадобится, если, конечно, вообще понадобится хоть что-то. Банкир остановился на пороге и сказал:

– Похоже, лучше не становится.

– Сам вижу, – сказал Дилл.

Банкир объяснил, что он еще понимал, когда Дилл все эти годы зарабатывал очень мало денег и был с головой погружен в свою сумасшедшую работу. Тогда у него, по крайней мере, была цель и убеждения. И совсем другое дело сейчас. Ни целей, ни планов, ни перспектив. И невозможно понять, под кайфом он или трезвый, ведь он так мастерски врет. С ним не разговаривает никто из коллег.

– В открытую не разговаривают, – поправил его Дилл.

– А как еще можно разговаривать? Определение слова “разговор” как раз и предполагает открытость.

– Еще как разговаривают, когда никто не смотрит.

– Я не хочу тебя бросить, как все остальные.

– По-моему, ты не имеешь права меня бросать, как все остальные. Кажется, мы в этом друг другу поклялись?

– Меня это разрушает. Люди приходят и днем, и ночью. Я не знаю, что они тебе привозят – наркотики, животных или что еще. И откуда берутся теперь все эти идиотские куры? Мы ведь это обсуждали. У нас был уговор. Я больше так не могу.

– А каково, по-твоему, мне?

– Ты не думал подыскать другое место?

– Похоже, ты подумал об этом за меня.

– Мне тяжело об этом думать, честное слово.

– Это греет.

– Ну что ж.

И он ушел обратно в дом и выключил свет, не помахал, не крикнул “спокойной ночи”, и Дилл остался лежать и думать: черт, черт, черт.

Так что, когда несколько часов спустя Дилл вскочил, разбуженный гудением телефона, и узнал номер на экране, он был настолько разбит, и морально, и физически, что боялся разрыдаться прямо в трубку.

– О нет, это опять вы, – только и смог выговорить он.

– Эй, а поприветливее нельзя? Ты сказал в следующий раз звонить. Вот мы и звоним. Скоро приедем.

– Спасибо, что позвонили. Не приезжайте.

– Мы в пробке стоим, – говорила та, что помоложе, Джейни.

– Мне плевать на ваши пробки.

– Ему плевать на наши пробки, – передала она второй.

– Скажи ему про кур, – услышал он голос старшей.

Кливленд и Джейни. Надо же придумать такие нелепые имена.

– Ты бы видел этих кур. Их тут штук двадцать, не меньше.

– Занялись бы вы, подруги, чем-нибудь другим.

– Цыпочки, вы что, пить хотите? По-моему, они пить хотят.

– Я вешаю трубку.

– Увидимся через часок.

– Через часок? Вы где вообще? Уже второй час ночи.

– Да, и нам, в отличие от некоторых, утром на работу.

Ну конечно, на земле должна была оказаться и такая парочка. Люди чего только не делают.

– Как же вы мне надоели! – воскликнул он. И отключил телефон, услышав, что в ответ она засмеялась.

Когда они наконец загромыхали по дорожке, ведущей к дому, на часах было три. Видимо, заплутали в темноте на здешних дорогах без света: кругом одни только тюрьмы, птичьи фермы и знаки “Частная территория”, прибитые гвоздями и пробитые пулями.

Они подъехали к сараю, собаки вприпрыжку примчались тоже, одна-две вяло тявкнули, они даже видимости защиты не создавали, эти собаки. Дилл прижался носом к заднему стеклу.

– А выпустить их вы не могли? Они у вас так всю ночь и просидели в клетках?

– Вообще-то всю свою жизнь, – уточнила Кливленд.

Они занесли клетки в курятник.

– Слушайте, – сказал он. – Давайте договоримся, что это – последний раз.

Он не мог взглянуть на инспекторш, не мог посмотреть им в глаза, он бы просто тут же на месте рассыпался на части.

Так вот что это такое – оказаться на самом дне, подумал Дилл про себя. Теперь-то я знаю. Но даже подумав об этом, он понял, что ошибается. Сидя на корточках на бетонном полу в грязной одежде и раздолбанных ботинках, вынимая куриц одну за другой из клеток, он рисовал в своем воображении, насколько хуже все еще может стать, когда его вышвырнут из этого двора, когда он лишится дома и окажется совсем один.

Его тут скоро не будет, объяснил он. Если только он срочно что-нибудь не придумает, а в этом он не очень силен. И никогда не был. Вот в чем он был мастер, так это в неумении уловить намек. В упрямстве. Иногда это называют “упорством”, но не в его случае. Банкир в любой момент может выйти из вон той двери и велеть Диллу покинуть территорию, принадлежащую банкиру. Винтовки при этом у него в руках не будет, но он умеет говорить таким тоном, что это куда хуже, чем приставленное к виску дуло. Так что последующих куриц придется отвозить куда-нибудь еще.

Говоря все это, он мягко разнимал птиц, которые начали кучковаться в углу курятника. Он понятия не имел, куда их теперь везти, сказал он. Большинство он переправлял в приют, но там ему сказали, что больше ни под каким предлогом его не пустят. Вообще в последнее время все ему примерно это и говорили. И знаете что? Он устал, силы на пределе. Пошло оно все к черту. Нет, вы посмотрите, чертовы курицы опять сбились в комок. Инспекторши, вы это видите? Куры сбились в кучу. Они вечно так, когда их высадишь из коробки. До того привыкли сидеть в тесных клетушках, что панически боятся пространства, всего этого воздуха, крыши, до которой так далеко, а за крышей – неба, пугающей свободы, да они просто в шоке, и вот стискиваются в комок, и каждая силится забраться в самую серединку. Ну и задыхаются там насмерть. Каждый раз несколько штук подыхает. Инспекторши вообще слышали про такое? И дело не в том, что курицы тупые, как отозвался о них банкир. Вообще-то некоторые факты о птицах неподготовленного человека могут повергнуть в шок. Курица наделена такими умственными способностями – вы не поверите. Думаете, мы могли за пару веков одомашнивания выбить из них все, что формировалось пару сотен миллионов лет? Нет, тут главное проявить терпение. Если вам удалось продержаться с курицами сутки, значит, с ними все в порядке, они понемногу приходят в себя и с каждым днем все меньше сбиваются в комок. Опасная зона позади. Иногда всего-то и нужно – просто побыть с ними, последить, чтобы они друг друга не задушили. Инспекторши вообще в курсе, что каждый раз, когда они привозят сюда кур, Диллу приходится сидеть с ними всю ночь и потом еще почти весь день, совсем как Аннабел когда-то, – снимать их друг с друга, осторожно разъединять – а они такие легонькие, просто комочки перьев, в несушках больше ничего и нет (в отличие от их мягоньких толстых сестриц-“бройлеров”, это же надо придумать такое отвратительное название для живого существа [6]) – и что через несколько дней они уже знают его руки и голос настолько хорошо, что ходят за ним по курятнику, когда он приходит подлить им воды или подсыпать корма? Что к тому моменту, когда он наконец увозит их в приют, он успевает каждой дать имя? Они откладывают яйца по всему курятнику. Их приучили не высиживать яйца, но одна тут все усаживалась на свое и в последний раз ни за что не пожелала с него слезать. Дилл приносил корм прямо к ней, потому что у нее никогда в жизни не было возможности посидеть на яйце, и она ни за какие коврижки не собиралась с него вставать. Дилл разрыдался, когда в итоге все-таки силой снял курицу с яйца и увез в приют, разрыдался, потому что глупая маленькая птица была такой умницей, понимала, что ее работа – сидеть на яйце, во что бы то ни стало оставаться рядом с яйцом.