Птичник № 8 - Анферт Деб Олин

Однажды, будучи студенткой семинара природоохранного законодательства в Колумбийском университете, она бы помогала в подаче иска против Агентства об охране окружающей среды за “несоблюдение закона о чистой воде” на четырех куриных фермах, расположенных в Айове. Промышленные фермерские вентиляторы, каждый в человеческий рост высотой, сдувают огромные количества помета, перьев и химикатов в близлежащие ручьи и реки, загрязняя местную воду. В иске фигурировали бы три из тех самых ферм, куда они тайком пробирались с Кливленд, – совпадение, судьба или божий промысел. Таким образом, вопреки всему, что напридумывала себе Джейни, она бы все равно стала примерно тем же человеком, независимо от того, сбежала бы она подростком в Айову или нет. И фермам этим при любом раскладе было от нее не уйти.

В действительности же иск против Агентства об охране окружающей среды подали без участия Джейни. И он был проигран. За ним подавали другие иски. И еще множество подадут в будущем. И все они будут проиграны. Эти вентиляторы никто и никогда не сможет победить.

С размахом крыла в пять футов, весом в двести восемьдесят фунтов, алюминиевой чешуей и похожей на кожу проволочной сеткой, эти промышленные вентиляторы – дальние потомки археоптерикса, самого древнего вида птицы. Их двоюродные сестры, теплокровные курицы, рождаются под рев вентиляторов и в этом же реве растут. Куры слышат в вентиляторах голос самой земли – как морские черепахи слышат его в шуме океана, а люди – в шорохе воздуха. Это последний звук в жизни кур, если не считать их собственного крика, когда в конце периода яйцекладки работники фермы заталкивают птиц в контейнер с угольной кислотой (что, согласно методическим указаниям Союза производителей яиц, должно привести к “быстрой потере сознания вплоть до смерти”, вот только в методичке не уточняется, сколько длится эта “быстрота” – разве не всякая жизнь несется на бешеной скорости навстречу смерти?).

Вообще вентиляторы исчезнут одними из последних.

В грядущие десятилетия Земля продолжит нагреваться, сначала неравномерно, местами. Начнутся перебои с энергией, затем кризисы. Семьи будут тратить на энергию больше, чем на аренду жилья. Ближе к концу кондиционеры запретят, да и в любом случае держать их станет слишком дорого. Только самые богатые десять процентов (так что можете не беспокоиться) смогут сидеть и спокойно беседовать в прохладе (ну, беседовать они будут не так уж и много, уткнутся в экраны и давай ссориться с людьми во всем мире). Вентиляторы настенные и потолочные, канальные и колонные, все виды вентиляторов начнут развиваться и заполонять дома.

Архитектурная фирма, по случайному стечению обстоятельств возглавляемая праправнучкой Виктора Груена [4], спроектирует жилой комплекс, в котором все северные стены будут сплошь состоять из промышленных вентиляторов. С подъемными, как ворота в гараже, дверями. Жилые комплексы со стенами из вентиляторов станут встречаться все чаще. Объятые штормами и бушующими волнами, обе Америки по большей части превратятся в пустыни, а острова уйдут под воду мертвого океана.

В заключительные десятилетия этот звук – низкий пульсирующий могущественный гул – поднимется над прочими, встанет над землей, заглушит все, что еще останется живого.

Но в один прекрасный день и вентиляторы тоже умолкнут.

2

В ту ночь, когда инспекторы объявились в первый раз, Дилл сидел у большого эркерного окна в полной темноте и думал о том, что все потерял. Но он ошибался. Ему было еще что терять и терять. Каждую ночь, когда приезжали инспекторы, он снова что-нибудь терял: их визиты становились отметинами на ленте времени, каждый новый визит – очередная галочка, потому что тот год стал годом крушения Дилла. Обволакивающая его ткань разматывалась, плотные слои слабели и опадали на землю, пока на нем совсем ничего не осталось, и тут уж его самого начали разбирать на части, снимать деталь за деталью, и наконец окончательно демонтировали и унесли прочь.

Когда инспекторы приехали в первый раз (впрочем, он тогда еще не знал, кто они такие), фары их автомобиля осветили гравиевую пыль на дорожке перед домом, и можно было подумать, будто они приехали в облаке дыма. Он сидел у окна один, а его муж и собаки, как и все другие живые существа в доме, спали. На данный момент Дилл успел потерять только работу (должность руководителя отдела расследований), и так он жил уже несколько недель, в безработности. Он почти привык чувствовать себя бесполезным, бессмысленным, бесприютным. Но несколько часов назад проезжал мимо офиса их айовского отделения и увидел, что вывеску сняли. И только теперь осознал реальность происходящего: они продолжат работать в другом месте – без него.

Он напряженно вглядывался через окно в темноту, в очертания машины, которая остановилась посреди дорожки, ведущей к дому. Из нее выпрыгнули две фигуры и вытащили с заднего сиденья коробки. Видимо, кто-то из его собственных расследователей, которым то ли сообщили, то ли не сообщили новость. А может, кто из старых, просто проезжали мимо. Или даже совсем старые старички, те, с кого все начиналось, решили заехать и занять одну из сторон, его сторону. Дилл восемь лет руководил неуправляемой командой расследователей, которые для конспирации нанимались на работу на фермах, прикрепляли к одежде скрытые камеры и записывали на видео случаи жестокого обращения с домашней птицей. Но теперь, когда глаза начали приспосабливаться к расстоянию, он понял по тому, как они держатся (видны были лишь их силуэты), что это никакие не расследователи. Расследователи так не стоят. К тому же не заявляются по двое. Все они – волки-одиночки. Скорее уж монстры Франкенштейна, чем Дон Кихоты.

Он понятия не имел, кто это такие.

Они оставили коробки во дворе среди деревьев, звезд, холода и росы. Погрузились обратно в машину и уехали.

В свой второй ночной визит, неделей позже, они вели себя поразвязнее, а у него настроение было похуже. Припарковались перед самым домом, и свет фар ударил прямо в окна. Некоторые из собак (всего их было семь) подняли головы с плиточного пола. Остальные продолжили мирно спать, подергивая во сне лапами. Едва ли на свете найдутся сторожевые собаки хуже этих. Дилл встал из-за кухонного стола и вышел на улицу, потому что его муж, банкир, с которым они поженились шесть лет назад, был сыт по горло дилловыми “чокнутыми защитниками животных”, но самим Диллом вроде бы пока сыт по горло не был – впрочем, в ту ночь, когда инспекторы объявятся в третий раз, он станет сыт по горло и Диллом тоже.

На вторую ночь он ломал голову: это те же говнюки, что на прошлой неделе оставили на морозе коробки с полудохлыми курами-несушками, чтобы он придумывал, как с ними быть, или это какие-то совсем новые говнюки? Он вышел на крыльцо в тот момент, когда одна из них, молодая женщина, как раз поднималась по ступенькам с коробкой в руках. Она замерла.

Он поднял ладонь.

– Девушка, что бы вы там ни продавали, мне это не нужно.

Как будто он, черт возьми, не слышал из коробки кудахтанья. То есть говнюки были все-таки те же самые. Она высунулась из-за коробки.

– Подарок фирмы, – сказала она.

– Хорошенький подарок, – огрызнулся он.

И он наконец связал одно с другим. Ведь это, наверное, еще и те же самые говнюки, что подбрасывали кур в контору. Ну конечно. Он был немного рассеян в последнее время, учитывая обстоятельства. Дилл сделал шаг вперед, чтобы рассмотреть внимательнее. Вторая, постарше, как раз выходила из машины. Обе были одеты в форму, но не в такую, которую носят работники на птицефермах. Они были не тайными расследователями, не законспирированными изобличителями, не кем-то из тех, кто мог внезапно свалиться на голову, чтобы похвастаться Диллу, пожаловаться или поплакаться.

А, он понял. Это же проклятые инспекторы. Охренеть.