Ариадна Борисова - Манечка, или Не спешите похудеть
— Они долгие, потому — долганы. Телом долгие и жизнем, до ста лет живут.
— А мандавошки?
— Ну, эти-то — слова. Есть красивые слова — солнце, небо, котенок, а эти — плохие, вредные, я их и сказать боюся. И ты не говори.
— Разве котенок — красивое слово?
— А нешто — нет? Ты же котенков любишь? Ну вот. То, что любишь, — все красивое.
Алю притягивали к Матрешеньке не только ее ошеломительные знания и жгучее любопытство к ее внешней непохожести на прочих людей — главным было то, что карлица рисовала, как никто из Алиных знакомых. На полке над Матрешенькиной детской кроваткой возвышалась внушительная стопка альбомов с рисунками цветными карандашами и акварелью. В них помещались размышления и переживания художницы. Аля любила рассматривать рисунки и слушать, как Матрешенька их объясняет.
— Кто это? — Аля показывала на изображение головастой матрешки, рядом с которой ступеньками спускались еще три. Последняя, правда, выпадала из серии — с пропорционально сложенным телом и славным лицом, в котором чудесным образом угадывалась сплюснутая до нормальных размеров физиономия Матрешеньки.
— Это я.
Вовсе не из-за имени она ощущала себя матрешкой. В каждом воплощении прятался свой секрет: одна матрешка умела притворяться, вторая знала язык вещей, третья видела недоступное другим… Последняя не-матрешка была подлинной, настоящей Матрешенькой.
— Правда — не то, что ты видишь, а то, что есть, — пояснила карлица. — Я нарисовала правду.
По ее словам выходило, что где-то далеко существуют разные миры, и один из них, самый красивый и добрый, — Матрешенькин. Там она и должна была родиться. Но по ошибке ангелов, разносящих младенцев по разным мирам, Матрешенька родилась на этой земле, исказившей ее тело в глазах остальных людей, как в кривом зеркале.
— Потому что я — не тутошняя, и правда у меня другая.
— Покажи картинки о своем мире, — просила Аля.
Но Матрешенька его не рисовала.
— Я же там не жила.
Зато она с охотой комментировала свои «земные» рисунки. С них, сияя яркими глазами, смотрели прекрасные пушистые создания.
— Это цветы, как мы их не видим.
— А это что?
Аля всматривалась в бурные красочные мазки. Несмотря на кажущийся беспорядок, картина имела вполне завершенный вид.
— Музыка.
— А почему у этого человека внутри змея сидит?
— У каждого внутри сидит змея. У добрых малая, а у злых шибко толстая делается, перестает помещаться и глотает их изнутри.
— Ой, и здесь змея под землей!
— В земле тоже своя змея. Видишь — люди радуются, пляшут, дома у них пригожие… А разозлят змею — и она всю землю заглотает вместе с людями.
Картина почему-то называлась «Такое красивое солнце».
Все существа на рисунках слегка смахивали на саму Матрешеньку — с большими головами на тщедушных телах. Это был все-таки не земной, а волшебный мир, где очеловеченная природа улыбалась разными лицами. В нем, отмеченном наивным очарованием, жили кроткая правда и смутная тревога, жила любовь… Аля узнала, что делают взрослые люди, деревья и звезды, когда остаются одни. Все их выпуклости вкладываются в дырочки друг друга, чтобы совсем слиться, и они танцуют любовь. Матрешенька безмятежно сообщила:
— После танца рождаются детки, цветы и звездочки.
Вечером, задыхаясь от невыносимой нежности открытия, Аля рассказала о нем маме.
— Что?! — Мама отшатнулась от нее и убежала в комнату к папе.
Аля забеспокоилась. Перед сном она на цыпочках подошла к кухне. Мама, кажется, что-то не так поняла, и девочка подбирала слова, чтобы объяснить снова, не теряя всей прелести… Родители говорили о Матрешеньке. Аля притаилась.
— Карлицей она стала из-за матери, — говорила мама отцу, — та прятала беременность до последнего, перетягивалась жгутами. А ребенок оказался живучим. Ну и бросила бабке, уехала куда-то, с тех пор не показывалась.
— Сколько лет этой уродке? — спросил папа.
— Ой, не знаю. Чуть старше меня, наверное.
— Следовало бы поднять вопрос об ее вредном влиянии на детей.
— Оставь, — вздохнула мама. — Надо девочкам няньку нанять…
Больше Аля к Матрешеньке не ходила. Сестер вообще никуда не выпускали — ни к дворняге Зинке, ни на речку к рыбному водопаду, а от Ликиных восторгов по поводу побоищ на «круглом» месте мама пришла в ужас.
Неделю девочки сидели дома взаперти. Потом появилась няня Анисья Николаевна. Они проводили с ней все свободное от школы и садика время, прежде такое радостное и раздольное, а теперь обмелевшее до неузнаваемости.
…Время свернулось в снежный ком. Сестры не заметили, как покатились по нему, словно в пущенных с горы санках. Санки мчались вперед быстро и все быстрее, затем чуть спокойнее, медленнее, вбирая в себя дни, месяцы… годы… Однажды, сидя в Алиной кухне, сестры вспоминали деревню и детство. Встречались они редко — у обеих были семьи и куча работы, включая общественную.
— Помнишь танцы? А «Ятрусы» помнишь?
Они смеялись, смеялись, и вдруг Лика резко замолчала.
— Знаешь, — проговорила она спустя минуту, — я письмо от одноклассницы получила. Пишет — Матрешеньку убили…
— Как?! — закричала потрясенная Аля.
— Бабка умерла, Матрешеньку некуда было девать, и поместили ее в дом инвалидов. Она сбежала, вернулась в деревню. В домике, конечно, не смогла жить одна. Стала побираться по людям. Летом на магазинском крыльце сидела, рисовала, собирала копеечки. Там ее какой-то алкоголик походя стукнул по голове, шейка свернулась… У нее же была тонкая шейка… Рисунки по всей улице валялись, пока их не растоптали…
Лика заплакала.
— Матрешенька была мудрой, — тихо сказала Аля.
— Да, — шмыгнула носом Лика, — благодаря ей я научилась видеть правду…
— Когда? — удивилась сестра. — Ты же с ней почти не общалась!
Лика улыбнулась сквозь слезы:
— Еще как общалась. Можешь считать меня фантазеркой, но я думаю, Матрешенька умела растягивать время. Она находила его по отдельности для нас и для многих других.
— Почему ты никогда не рассказывала об этом?
— А ты?
Лика ушла. Аля помыла посуду и зашла в детскую. Четырехлетний Димка сосредоточенно что-то рисовал, но, увидев мать, бросился к ней:
— Ма, смотри, какое у меня получилось красивое дерево — с глазками и с ротом!
У нее замерло сердце.
— С ротом?..
— Ну, с губами такими.
— У деревьев есть глаза и рот?
— Есть, — уверенно кивнул малыш. — Разве ты не знаешь?
2005Теща
