Наталья Нестерова - Стоянка запрещена (сборник)
Тёплая рука легла на моё плечо, явно мужская рука. Принесла нелёгкая! Сейчас Столов поцелует меня в щёку, плюхнется на стул и примется говорить о себе любимом. Что-то медлит.
Я оглянулась. Костя.
– Привет! – поздоровался он.
У меня отнялся язык, только быстро и мелко затряслась голова, кивая приветственно. Костя сел напротив.
Мы смотрели друг на друга, а потом хором спросили одно и то же:
– Ты на меня обижаешься?
Рассмеялись и снова замолчали.
Я первой заговорила. Вырвался упрёк:
– Ты меня бросил?
Спросила с интонациями обиженной бабы, которая хватает за фалды уходящего мужика на пороге дома.
– Извини, пожалуйста! – развёл Костя руками. – Был за городом, не успевал. Сене позвонил, чтобы он тебе другого оператора дал. Но я слушал передачу в машине. Ты нормально отработала с Игорем. А про шоферо́в и космонавтов забыла?
– Ой, забыла. Костя, ты больше не будешь со мной работать?
– Я тебе больше не нужен, только мешаю.
– Сильно заблуждаешься!
Мои чувства были, наверное, схожи с чувствами балерины, с которой постановщик спектакля долго репетировал, шлифовал каждое движение. И, выполняя фуэте на сцене, она знала, что режиссёр сидит в зале, волнуется за неё, и его присутствие – огромная поддержка. Другие аналогии не приходили в голову. Но сравнивать себя с хрупкой балериной? Это смешно.
– Не заблуждаюсь. Ты отличная ведущая, у тебя хорошее радийное будущее. Завораживающий голос, неплохая реакция, то есть экспромты, владение материалом и сердечность, какую не сыграть, как не пыжься. Тебе надо матереть, а я держу тебя в пелёнках. Ну, не могу! Завожусь, руками машу. Такой вот дурак по жизни… вообще. Рога растут, не успеваю пилить. Мама говорит, что если меня посадить в клетку с гориллами, то я стану отвоёвывать место вожака.
– Лидерские качества – это замечательно.
– Ага. Особенно когда они закрывают другим людям перспективы.
Мне отчаянно хотелось канючить, просить Костю и дальше вести со мной передачи. Тем более новую передачу, о книгах. Но я видела, что Костя принял решение и не изменит его. И в то же время Костя мнётся, чем-то обеспокоен.
– Ася…
– Да?
– Ася…
– Да! – смекнула я. – Забудем, ничего не было. Приснилось: и зразы, и… послезразье.
– Ты сказала, что у нас интересы не совпадают. Какие интересы? Ася, что за интересы могут мешать мужчине и женщине, если они нравятся друг другу?
Вопрос не в бровь, а в глаз. Мои-то глазёнки забегали.
– Ася, ответь мне!
– Интересы… такие… широкие… филологические, – брякнула я и выпучила глаза для достоверности вранья.
Нужно было срочно уходить от скользкой темы.
– Костя! Я поссорилась с бабушкой. Вернее – накричала на неё. И у бабушки случился приступ. Родители приехали, «скорая» – страх! Я ужасно мучаюсь, потому что мало мучаюсь из-за своего гадкого поведения.
Он сообразил! Хотя в моих сумбурных речах с ходу трудно было разобраться.
– Странная вещь, – задумчиво проговорил Костя, – есть люди, быдло паршивое, вроде твоего Столова, а все их терпят, хамство их чуть ли не нормой считают. А стоит человеку, милому и доброму, сорваться, как все начинают возмущаться, обвинять. Вместо того чтобы подумать: а почему добрая душа рога показывает? Ничего подобного! Обижаются, как дети, которым вместо «Ну, погоди!» ужастик по телеку показывают.
Я задохнулась от потрясения: ведь это мои мысли! Мы с Костей рассуждаем совершенно одинаково.
– Ты попробуй бабушке заказы делать. Хочу, мол, драников или… что там без эффекта пищевого удара.
– Овощные блюда.
– Мне кажется, Вере Петровне тяжело у плиты целый день стоять. Но для любимой внучки старается, как понимает свою историческую роль…
И вдруг изменился Костя в лице, процедил:
– Лёгок на помине!
– Привет, малыш! – Дима Столов чмокнул меня в щёку, потрепал по волосам – всё, как обычно. – Есть к тебе дело, зайди в кабинет.
Испортил разговор и удалился.
Костя с тем же каменно-злым выражением лица процедил:
– У меня есть ружьё.
– Что?
– Охотничье ружьё, двустволка. Законное, с разрешением. Я иногда с друзьями на охоту езжу.
– При чём здесь охота и ружьё?
– Пристрелю я этого павиана, не удержусь, пристрелю.
– С ума сошёл! – испугалась я и словам, и выражению Костиного лица. Хотя, откровенно говоря, и возликовала сердцем. – В тюрьму из-за этого слизняка?
– А почему ты принимаешь его поцелуйчики? – сверлил меня Костя гневным взглядом. – Покорная такая! Он с ней как с собственностью, а она нюни распускает!
– «Она» – это я?
– Кто же ещё!
– Говорить о присутствующем человеке в третьем лице: «он», «она», «ей», «ему» – неприлично.
Костя зажмурился, собрался, утихомирил гнев и буркнул:
– Самое время поучить меня хорошим манерам.
Двинул с противным визгом стул, вскочил, пошёл к бару.
Откровенно говоря, не называть человека при личном общении в третьем лице – устаревшее поведенческое правило, из арсенала помешанных на этикете аристократов. Но правило-то хорошее! Лично имя человеку куда приятнее, чем бездушное местоимение.
Костя вернулся с двумя рюмками коньяка.
– Пойдешь к павиану в кабинет? – спросил он.
– И не подумаю. Вообще-то Столов, по твоей терминологии, был павлином рогатым.
– Один чёрт. Давай выпьем?
– За что?
– За тебя, конечно. И откуда ты взялась? Сидела бы в облаках, дёрнула тебя нелёгкая на землю спуститься и на радио прийти. Жил не тужил, а тут – бац, она. Пардон, ты. «Ты» культурно говорить? Хоть что-то.
Костя стукнулся о мою рюмку своей и жадно выпил коньяк.
– Разве ты не за рулём? Почему выпиваешь? – спросила я, пододвигая Косте свою рюмку.
Логическая связь между моими словами и действиями полностью отсутствовала.
– Рога в баранку вставлю и буду крутить, – опрокинул Костя вторую рюмку.
– А если тебя милиция остановит или, не приведи господи, в аварию попадёшь? Костенька, я тебя очень прошу, не садись за руль, оставь машину, городским транспортом передвигайся.
– Ещё!
– Что ещё?
– Проси меня ещё. Когда уговариваешь, голос у тебя… как песня ангела.
Но я молчала. Дался ему мой недоразвитый голос!
– Кстати, о милиции. Ты не могла бы послезавтра задержаться? Будем Сталина ловить.
– С моей помощью?
– Ага. Сеня пропиарил главного милицейского начальника, и тот согласился отловить гада. Тебя хотим посадить на телефон, надо Сталина как можно дольше на линии продержать, чтобы засечь, откуда звонит. Мчимся с нарядом по адресу и хватаем его за… ну, скажем, за рога.
– Но что ему предъявят? И не станут ли милиционеры бить больного человека?
– Менты – вряд ли. А вот за Сеню я бы не поручился. Ты и о Сталине беспокоишься?
