Мейв Бинчи - Уроки итальянского
Нора пыталась найти хоть какое-то оправдание тому, что родители не отвечают на ее письма. Жили они тогда, в 1969 году, в крохотном городишке и даже поездку в Дублин воспринимали как тяжкое испытание. Каково же им было, когда, приехав навестить ее в Лондон, они обнаружили, что их дочь живет во грехе, а потом узнали, что она уезжает вслед за своим любовником на Сицилию! Неудивительно, что они оказались в глубоком шоке. Вот и объяснение, почему ей не пишут!
Она могла простить их. Да, в душе Нора простила родителей, но не двух своих сестер и двух братьев. Они были моложе, они-то должны были понимать, что такое настоящая любовь. Хотя… посмотрев на тех, за кого вышли замуж сестры и на ком женились братья, в этом можно было усомниться. И все же они вместе росли, вместе мечтали вырваться из забытого Богом городишка, в котором жили. Им поровну доставалось из-за истерических припадков матери и сварливого нрава отца, которым он обзавелся после того, как поскользнулся на льду, получил тяжелую травму и остался инвалидом. Дети обсуждали друг с другом планы на будущее, спорили о том, что будет, когда один из родителей умрет и второй останется в одиночестве. Исчерпывающего ответа на этот вопрос не было ни у кого, но все сходились во мнении, что маленькую ферму придется продать, а на вырученные деньги купить квартиру в Дублине для оставшегося в живых родителя, чтобы всем быть рядом.
Нора понимала, что ее побег на Сицилию никоим образом не вписывался в этот давно разработанный план. Сбежав, она сократила объем рабочей силы в их семье ровно на двадцать процентов. Поскольку Нора была не замужем, братья и сестры, видимо, рассчитывали на то, что именно она станет опекать овдовевшего родителя. Может быть, именно поэтому Нора не получила ни единой весточки и от них, однако она не сомневалась, что, если кто-то из родителей тяжело заболеет или умрет, ей найдут время написать.
Иногда она начинала сомневаться даже в этом. Порой ей казалось, что она так далека от них, словно уже умерла. Поэтому Норе пришлось положиться на подругу — ее лучшую подругу Бренду, вместе с которой они раньше работали в гостиничном бизнесе. Время от времени Бренда звонила или навещала семью О'Донохью. Ей было несложно укоризненно покачать головой и вместе с ними посетовать на глупость их дочери и ее подруги Норы. Она и сама немало дней и ночей потратила, убеждая, пугая, предупреждая и умоляя Нору отказаться от мысли последовать за Марио в его родной городок Аннунциата и навлечь на себя ненависть двух семей сразу.
О'Донохью принимали Бренду охотно, поскольку никто не знал, что она продолжает поддерживать отношения с беглянкой и сообщает ей обо всем, что происходит дома. Только от Бренды Нора узнавала о появлении на свет новых племянников и племянниц, о перестройке дома на их ферме, о том, что родители продали три акра земли и купили маленький фургончик, который прицепляли к их старой машине. В своих письмах Бренда рассказывала ей о том, что старики в последнее время больше обычного смотрят телевизор, а на Рождество дети подарили им микроволновую печь. Те дети, от которых родители не отреклись.
Бренда всячески пыталась уговорить их написать дочери. Нора будет счастлива получить от них весточку, доказывала она, ей, должно быть, так одиноко вдали от дома. Но старики только фыркали и отвечали:
«Вот это вряд ли. Как может быть одиноко леди Норе, которая развлекается в этой самой Аннунциате!» А весь город небось сплетничает на ее счет и думает, что все ирландские девушки такие же, как она.
Бренда была замужем за человеком, над которым подружки много лет назад дружно потешались. Его тогда прозвали Тюфяком, и теперь уже никто не смог бы вспомнить, почему. Детей у них не было, и сейчас они оба работали в ресторане. Патрик, как теперь называли Тюфяка, был шеф-поваром, а Бренда — менеджером заведения. Владелец ресторана жил в основном за границей и с радостью переложил все хозяйственные заботы на плечи супружеской пары. Получается, писала Бренда, мы все равно что владеем рестораном, но не несем за него никакой финансовой ответственности. Судя по всему, подруга была довольна, но, возможно, и она писала не всю правду.
Разумеется, Нора даже ей не признавалась в том, на что похожа ее жизнь. Каково это — год за годом влачить существование в местечке даже меньшем по размеру, чем их родной городок в Ирландии, и любить мужчину, который живет напротив — на другой стороне маленькой piazza.[4] Мужчину, который, чтобы повидаться с ней, должен был соблюдать немыслимую осторожность, причем с каждым годом находил все больше причин, препятствующих их свиданиям.
Писала же Нора о том, какой это замечательный городок — Аннунциата, с белыми домиками, каждый из которых украшен коваными чугунными балкончиками, сплошь заставленными горшками с геранью и бугенвиллеями, а не как в Ирландии, одним или двумя. И еще — о городских воротах, возле которых можно было стоять и смотреть на раскинувшуюся внизу долину. И о церкви, облицованной такими изумительными изразцами, что в городок с каждым годом приезжает все больше туристов полюбоваться этой красотой.
Марио и Габриэлла были хозяевами местной гостиницы, кормили обедами приезжающих, и дела у них шли лучше не бывает. Жители Аннунциаты были довольны, поскольку наплыв туристов позволял заработать немного денег всем: и чудесной сеньоре Леоне, которая продавала открытки и маленькие фотографии церкви, и лучшим друзьям Норы горшечникам Паоло и Джанне, которые делали небольшие глиняные тарелки и кувшинчики с надписью «Аннунциата». И тем, кто торговал из больших корзин цветами и апельсинами, и даже самой Норе. Помимо того, что она отделывала кружевом носовые платочки и вышивала дорожки и салфетки для обеденного стола, Нора выступала в качестве гида для англоязычных туристов. Она водила их вокруг церкви, рассказывала о ее истории, устраивала для них экскурсии в долину, где в незапамятные времена кипели горячие битвы и, возможно, когда-то располагались римские поселения.
Она не считала нужным писать Бренде о том, что у Марио и Габриэллы уже пятеро детей. Она постоянно ощущала угрюмые, подозрительные взгляды детских глаз, устремленные на нее с противоположной стороны piazza. Слишком маленькие, чтобы знать, кто она такая, за что ее так ненавидят и боятся, дети, тем не менее, были достаточно сообразительны, чтобы понимать: это не обычная соседка, и с ней нельзя водиться.
У Бренды и Тюфяка не было своих детей, поэтому им были бы неинтересны рассказы об этих красивых, неулыбчивых сицилийских ребятишках, которые, стоя на крыльце родительской гостиницы, смотрели на окна маленькой комнаты, в которой за своим рукоделием сидела Синьора и поглядывала на прохожих.
