Маша Трауб - Продается дом с дедушкой
…Игорь думал о своей жизни. Почему он лежит сейчас в чужой квартире на диване, ест чужие котлеты и курит лежа? Почему-то именно последний пункт приводил его в возбуждение – он никогда не курил в собственной кровати. Никогда не мог себе этого позволить. Лариса не терпела табачного дыма в «зале» и спальне. Только на кухне, и то – в форточку. А здесь, у Люси, он мог курить в комнате, чувствовал себя свободным, хозяином. Мог лежать и ничего не делать, есть котлеты или не есть котлеты, варить кофе, подходить к чужому телефону, разговаривать с чужой женщиной, которая ради него собиралась зайти в кулинарию, чтобы приготовить ужин. Она думала о нем, только о нем. Волновалась, нервничала, переживала. Кто и когда заботился о нем? И вдруг он подумал: если бы захотел – смог бы он остаться на этом диване?
Игорь резко сел: эта мысль – возможность начать новую жизнь – согнала сонливость. А почему, собственно, нет? Что он теряет? Он уже давно все потерял – себя, творчество, квартиру, даже семью. Жена его ни в грош не ставит, а Люся… Люся будет понимать. Не зря же она работает в издательстве. Она будет его чувствовать, станет ангелом-хранителем, служкой, прислужницей, музой, тихим, незаметным, исполнительным секретарем. И он напишет самый лучший свой роман! Здесь, в тишине, под курлыканье голубей, он быстро допишет. Люся перепечатает его рукопись – опять же на машинистке сэкономит. Он будет объяснять ей, советоваться. Она станет его слушать, кивать, морщить носик, щурить свои близорукие глазки, соглашаться, вносить правку, перепечатывать снова и снова. А ему останется главное – писать, творить. Разве не этого он хотел, не об этом мечтал всю жизнь? Не о такой женщине? И вот сама судьба уложила его именно на этот диванчик, предоставила тихий дворик и балкон. И Люсю, которая недосолила котлеты, но любит именно докторскую, а не любительскую колбасу.
Игорь вдруг решил остаться. Навсегда. Начать все заново – ведь еще не поздно! А очень даже вовремя. Если рядом будет Люся, то и с издательством скорее сложится. Все-таки она секретарь редактора, наверняка имеет на него влияние, сможет попросить, замолвить словечко. В конце концов, что они – пьяных авторов не видели? Да, ему нужна Люся! Как воздух. И эта квартирка.
С этой мыслью Игорь уснул, и приснился сам себе с бородой, рядом сновали дети, пахло котлетами – правда, пригорелыми. Надо было встать и сказать, что котлеты горят.
Игорь открыл глаза и сразу почувствовал запах гари. Он вскочил и побежал на кухню. По привычке, как в собственной квартире, свернул налево и налетел на подвесную полку, почти виском в угол. Ойкнул, опустился на пол, прижимая рукой рану – разодрал-таки кожу, крови много. На голове всегда много крови. И тут же рядом оказалась Люся. Она вскрикнула, перепугалась, убежала, прибежала с полотенцем, не зная, что делать. Присела на корточки рядом.
– Зеленка есть? – спросил Игорь.
– Нет, – чуть не плакала Люся.
– А перекись?
– Что? Нет, наверное..
– Котлеты горят.
– Ой!..
Люся вскочила, побежала на кухню, открыла окно, чем-то громыхала, потом заплакала. Игорь слышал, как она плачет.
– Я все испортила, да? Все не так. Я же хотела… Ничего у меня не получается…
Игорь поднялся с пола и доплелся до кухни. Там сграбастал Люсю, повалил ее на пол – она начала рыдать еще сильнее, но он не обращал внимания на ее слезы. Ему захотелось быть брутальным, сильным, самцом, мужиком-победителем. Что видит – то берет, без лишних слов. Да, он и есть именно такой. Они лежали на полу, в чаде, в тумане, в крови, которая так и текла по виску. Люся уже тихо всхлипывала. Игорь чувствовал подъем, какого давно за собой не замечал.
Он сидел и курил. Люся отмывала сковородку. Ему нравилось, что она молчит, а звук льющейся воды успокаивал.
– Вы останетесь? – спросила Люся, не поворачиваясь.
– А ты хочешь?
Конечно, он остался. Квартиру проветрили, сковородку отмыли, рану на виске заклеили случайно нашедшимся пластырем. Игорь пожарил картошку, которую сам и съел. А Люся сидела и смотрела, как он ест.
– А выпить ничего нет? – поинтересовался он.
– Доктор сказал… что не стоит…
– А больше доктор ничего не запрещал? – ухмыльнулся Игорь.
Люся зарделась и достала бутылку с какой-то вишневой наливкой. Игорь понюхал, но решил не выпендриваться. Уж лучше наливка, чем вообще ничего.
Собираясь выпить для настроя и закрепить достигнутый успех с Люсей, поскольку Игорь не мог гарантировать, что успех был достигнут стопроцентно, он уговорил всю бутылку вишневки в одно горло. Люся пригубила рюмку и отставила.
Игорь обнаружил себя утром на том же самом диванчике, на той же жесткой подушке и под тем же колючим пледом. Проснулся от собственного храпа. Когда он напивался, то храпел так, что жену перехрапывал. И тогда Лариса отправляла его спать в «залу» и плотно закрывала дверь.
Здесь дверь отсутствовала, так что Игорь с уверенностью мог предположить, что Люся вовсе не спала. Он вспомнил выражение жены: «Нализался как скотина и храпел как боров недорезанный», и ему стало очень нехорошо. Особенно во рту. Вишневка была на редкость противной, сладкой, липкой, но при этом забористой. Да еще и курил он вчера много.
Это же надо было быть такой скотиной! Ладно, погостили – и хватит, пока его Люся сама не выперла. Люся… Странная она все-таки. Некрасивая, тихая… Но он у нее точно не первый. Значит, жила с кем-то. И с кем же? С женихом, который обещал взять замуж, но бросил? С таким же, как он, Игорь, писателем?
Игорь начал ревновать. Голова гудела, и состояние было отвратительным. Раздражало все. Он мечтал только о том, чтобы Люся уже ушла на работу – сил с ней разговаривать и объясняться не было никаких. А если начнутся слезы и вопросы? Или еще того хуже – требования? Нет, лучше притвориться спящим. Хотя чего ему бояться – он ей ничего не обещал. В любой момент может встать и уйти. Она же не маленькая, должна понимать: он женатый человек, у него дети, а то, что произошло, – так не надо было наливку на стол выставлять.
В кухне пробили часы. Игорь пытался посчитать, сколько прокуковала кукушка, но сбился. Десять или одиннадцать. Ради любопытства встал и пошел на кухню. Еще мстительно заметил, что яичницей уже не пахнет – быстро же Люся сдалась. Быстро кончилось ее ангельское терпение. Ну и правильно! Все бабы одинаковые. Конечно, он тоже сволочь последняя – надо же было так накидаться вишневкой. Фу, аж вспоминать противно! Ну вот, даже кофе нет. А вчера-то как красиво начиналось – яичница, турка уже на плите… Сейчас даже воды кипяченой в чайнике нет. Игорь зло дернул дверь холодильника – на тарелке на средней полке лежали бутерброды. Рядом стояла бутылка кефира. Ладно, хорошо хоть Люси нет – на работу ушла. Одним скандалом меньше. Надо бы позвонить жене, предупредить, что придет.
