Зуфар Гареев - Показания Шерон Стоун
Он блаженно прикрывает глаза.
– А что дальше?
– Ну, как что? Оделись и продолжили допрос.
– А если она тебе ничего не рассказала, когда ты ы-ы-ы?
– Ну и не надо. В следующий раз расскажет. Женщину с одного раза не возьмешь. Тонкий инструмент.
Продолжает волновать Трегубова и начальство.
В туалете из-за перегородок шумно дискутируют Кузнецов и Кундеев.
– Не забирают ее пока в Генпрокуратуру… Как думаешь, кто козу там подстраивает? Панкратов? Тураев?
– Тураев вряд ли, – успокаивает Кундеев. – А Панкратов вполне мог… Черный он человечек.
– Как думаешь, снова к колдунам пойти? Кроссвордик мне купил?
– «Казацкие проделки»…
Кузнецов бухтит:
– Проделки… Куда ни кинь, везде проделки, прости, Господи… Посмотрим, что за проделки.
Выходят из туалета. Кузнецов вдруг поспешно ретируется.
– Опять эта… Как ее? Девственница эта, гребаный карась…
– А я и забыл, на четырнадцать ноль-ноль напросилась…
Кундеев тоскливо разъясняет:
– И не знаю, что сказать уже… Может медаль Чепелю пообещать? Не отстанет ведь.
– Пообещай, – разрешает Кузнецов. – Мол, представление к награде уже готово… За отвагу и бдительность. – Вздыхает. – И что это тут всякие ЖПО нас окружили справа и слева, Кундеев?
– Я и сам не знаю…
– Нет, надо пойти к колдуну. Порнография вокруг, мол, сгущается… Давай, брат, спасай. Не дадут на пенсию спокойно уйти. Пусть астралу кой-куда напустит. Может не тыщу ему предложить, а две? За две-то крепче будет подколдовка, как думаешь?
Кундеев с обидой подхватывает:
– Мало нам тут своих ЖПО, так эта тоже носится со своей как с писаной торбой.
– У нас тут ЖПО государственного значения, правильно я говорю! Нам своего ЖПО – выше крыши, правильно?
– Вот и я про то. Кремлевского значения ЖПО у нас тут! А она – что?
– Тьфу! А я-то подумал сначала – приличная девушка… Ну, давай!
Кундеев важно выходит первый из туалета. Кузнецов медлит, прислушиваясь, когда Вику Кундеев проводит в кабинет. Потом торопливо семенит в свой мимо кабинета Кундеева.
Глаза девушки как всегда на мокром месте.
– Мила Йович спасла человечество от мирового зла, а вы тут чем занимаетесь? Вы смотрели «Обитель Зла»?
– Нет.
– Очень жалко. Мила была в потрясающем комбезе. И она спасла человечество от зла.
Разговор длится уже полчаса. Кундеев смотрит на часы, намекая что туго со временем.
– Мы тоже спасаем.
– Кого спасает Чепель?
– Еще раз повторяю – Кремль и Президента. А значит, государство.
– А вы знаете, что он может стать импотентом, если его не отстранить от этой Трегубовой, которая: пися… пися…
– Кто Вам сказал?
– Мама.
– Не знаю насчет импотенции. Не слышал. Да разве по доброй воле мужик захочет стать импотентом? Вы сами подумайте, захочет?
Он роется в сейфе и вываливает том за томом на стол, намекая на время.
– Если он станет импотентом – тогда, пожалуйста, к сексопатологу.
– Вы не хотите меня выслушать.
Кундеев тихонько, как бы невзначай, оттирает девушку к двери.
– Я же сказал, разберемся. Мы не оставим Ваш вопрос без ответа, это не в наших правилах.
– Хорошо. Ответьте мне тогда на последний вопрос…
– Объясняю популярно: мы должны спасти Кремль и Президента. И повторяю: Чепель может получить сильное повышение по службе. Очень значительное. Представление уже готовится. И тогда Вы, милая барышня, очень можете пожалеть о своих словах. Очень.
Господи, да вот же он свет в конце туннеля! Снова уныние в кабинете Кузнецова сменяется ликованием.
– Это такая игра, сказал Сысоев! Чтобы она была удовлетворена! Чтобы она думала, что это идет настоящее следствие! Ну, Сысоев, красавчик, успокоил! А Тураев, молчит! С виду вроде приличный человек, а разобраться – гнида!
– А Панкратов?
– Само собой, пидар! Еще тот!
Кузнецов на радостях притягивает Кундеева за грудки, целует:
– Вот где собака зарыта! Так бы и сказали сразу! Фу, как камень с души…
Обернувшись к портрету, крестится.
– А я уж подумал чего… Враги, мол, балуются. На пенсию не дадут уйти как надо.
Радостный Кундеев встает на стул, символически поправляет портрет, символически стирает с него пыль.
– Это ты правильно! – одобрил Кузнецов. – Заботься о Президенте – и он позаботится о тебе! Вот сегодня позаботился, знак послал. А я и в толк не возьму, что за странное дело? Такая красотка, а тянется к этим несвежим огурчикам. А их без конца кто-то мочит и мочит… – Добавляет шепотом. – Во какая она, игра-то!
– Интересно, а кто мочит?
– А вот это не твоего ума дела! Сысоев сказал, что федеральные ребята сами это дело ведут. Реально ведут. А мы тут просто устраиваем ей игру в следствие, понимаешь? Чтобы ей было приятно. Чтобы романчик она свой писала, романчик писала!
– А мочит кто?
– Да замолчи ты, дурак! – зловеще шипит Кузнецов. – Сглазить хочешь? Главное – мочат. И как ловко мочат! И чем больше они женихаются, тем вернее их мочат… Вот тебе и дорога в Кремль! Трупами усыпана дороженька!
Снова крестится, оглянувшись на портрет Президента.
Вдруг его осеняет:
– Слышь, Кундеев… А если она сама их мочит, эта… Шерон Стоун…
– Значит, крышуют ее. Кто надо.
– Точно, контора! Ну, пацаны, ну, ловко придумали, а! А девка умняга какая! Тре-гу-бо-ва! Недаром писательница!
– И ловко же ее пипиской прикрылись, а?
– А я чего говорю? Государственного значения у нас ЖПО, политического масштаба!
Ну что ж, пришло время изложить последний более или менее стройный ряд мыслей Чепеля перед чудесным превращением. Последний – ибо далее все обрывочно, туманно, считай как во сне…
Чепель думал: «Кажется, мы стали получать удовлетворение от взаимных грязных ругательств, унижающих друг друга. В какой-то момент я твердо понял, что передо мной просто сучка, а я – победитель-самец. Я овладел ею еще раз, теперь уже силой, – причем в заднее отверстие Кажется, она этого не хотела. Жалобно скулила. Но мне было все равно – так хотел я».
Чепель на руках приподнялся над Трегубовой, лежащей на животе. Садится у стенки, прислонившись спиной.
Трегубова села и наставила пистолет.
– Ну что зверек? Ты можешь остаться жить. Хочешь?
Вряд ли Чепель мог поверить, что она стрельнет. Как же так – живого человека да хлоп…
Чепель отвечает насмешливо:
– Сучка, не попади в яйца! Наверно это больно. Твоя вонючая дыра не настолько хороша, чтобы так мучились мои яйца, слышишь?
– Пусть, зато я ценю твое мужество, ты настоящий козел!
Выстрел.
Чепель ничего не увидел, кроме вспышки огня. Потом вспышка боли. Кстати, был еще один выстрел, потом еще один… И потом время потеряло всякое значение.
Вот собственно и все.
Быстро, очень быстро Чепель после этого попал в ослепительно белое помещение. Он лежал на полу. Знакомая полурасстегнутая белая рубаха, галстук ослаблен…
Его стеклянные, остановившиеся глаза смотрели на Марину. Лицо Чепеля было разворочено, кровь да мясо.
Марина сидела рядом, она была в черной глухой одежде, чисто смиренная монашка.
– Я исполнил твою мечту, Марина! – сказал Чепель.
Марина с легкой насмешкой молвила:
– Спасибо, Чепель, ты отличник! Теперь проси, чего хочешь.
– Теперь ты придешь ко мне?
– Спасибо, ты был хороший мальчик. Я вижу твой мертвый кадык. Он такой же смешной, как и уши…
– И это все?
– А что еще? Больше смотреть не на что. Твое лицо обезображено, на него страшно взглянуть, Виктор. Две пули попали в лицо, сильно его разворотили.
Чепель после паузы сказал:
– Я познал тебя там…
Трегубова тихо засмеялась:
– Это звучит красиво, мой маленький сексуальный зверек. Там у меня, как у всех.
– Нет, лучше, чем у всех!
– Это тебе лишь показалось.
Впрочем, показалось не только это. Все остальное тоже лишь минутное наваждение…
Ава Хитли, слушая рассказ Марины о последних минутах Чепеля сквозь навернувшиеся слезы, протирает глаза и все приобретает реальные очертания.
Нет никакого Чепеля уже давно. Да и одежда Марины…
Никакая она не монашка, это просто казенная роба отбывающей наказание гражданки Трегубовой на строгом режиме. И интерьер казенный – комната свиданий в женской ИТК под Соликамском, куда добралась пронырливая Ава Хитли уже месяц спустя после вступления в силу приговора.
Ава закуривает, бессменный оператор снимает теперь не только Марину, но и ее, курящую.
– Я польщена, но у меня там, как у всех… – повторяет Марина. – И тогда Виктор снова спросил: когда я тебя увижу, Марина?
– Что ответила ты? – спросила Ава, утирая глаза.
Трегубова тоже смахнула слезу:
– Я ответила: а может быть это была любовь, Чепель?
– Так это была любовь, Марина?
…Свежий холмик нарастает и нарастает.
– Сгорел на работе Витюшка наш, вот как есть сгорел… – говорит мать Вики.
Холмик растет и растет…
