Олег Суворов - Злой Город
Дмитрий почувствовал безнадежную пустоту в сердце.
– Так что же мне делать?
– А ничего, – Поляков скучающе поглядывал в окно. – Идите домой и живите спокойно. Если что случится – звоните.
– Если что случится, я уже не в состоянии буду позвонить, – криво усмехнулся Дмитрий, – а к вашим нераскрытым убийствам добавится еще одно.
Он растерянно поднялся на ноги.
– А что делать с этими проклятыми деньгами?
– Приносите сюда, оформим как добровольно сданную находку.
– Понятно, – он еще немного потоптался на месте, не решаясь уйти и не зная, что говорить дальше. Видя его нерешительность, Поляков поднялся из-за стола:
– У вас что-то еще?
– Да нет… пожалуй… до свидания.
– До свидания. Кстати, если вы уж так беспокоитесь за вашу знакомую, могу дать один совет.
– Давайте.
– Пусть поменьше ходит по улицам и будет повнимательнее. У нас тут недавно был случай, когда одну девицу восемнадцати лет трое грузин силой затолкнули в машину средь бела дня и увезли. Ей повезло, что один из прохожих номер запомнил, а то бы домой больше не вернулась.
– Ясно. Спасибо.
Растерянный, злой и смущенный, Дмитрий постарался прийти домой еще засветло, помня о белом «феррари». Светлана выглядела довольно спокойной – никто не звонил и не появлялся. Однако, узнав о разговоре со следователем, заметно помрачнела.
– Сволочь этот твой Поляков, – неожиданно зло и резко сказала она, – из-за таких, как он, и преступники наглеют.
Дмитрий со вздохом подумал о том же, и тут зазвонил телефон. Они тревожно переглянулись, он жестко потер подбородок, пытаясь приободриться и сказать «слушаю» самым твердым тоном.
– Ну и как, помогла тебе милиция?
Он не ожидал такого вопроса и растерялся. Когда он шел в отделение, то проявил максимальную осторожность и не обнаружил никого, кто пытался бы за ним следить. Неужели у них и там свои люди?
Не дождавшись ответа, тот же голос продолжал:
– Кончай валять дурака, пока я не рассердился. Запомни: красивая баба – это всеобщее достояние, и она должна принадлежать всем, кто за это может заплатить…
Дмитрий почувствовал, что Светлана тронула его за плечо и прошептала:
– Дай я сама с ним поговорю. Он отрицательно покачал головой, но она почти силой выхватила у него трубку:
– Алло, это Светлана. Что вы хотели мне сказать?
Дмитрий не слышал, что говорил ей тот тип, но видел, какими жесткими и холодными становятся ее глаза.
– Нет, – между тем говорила она, – нет, меня это не устраивает. Вы понимаете, что когда женщина говорит «нет», то это отнюдь не всегда означает, что она набивает себе цену и торгуется. Угрозами вы ничего не добьетесь… и этим тоже… не смейте его трогать… Пусть мне будет хуже, но я никогда на это не пойду… Все, хватит. – Она вдруг, сорвавшись, резко положила трубку и дрожащим голосом сказала Дмитрию: – Какая страшная мразь! Дай сигарету.
Они присели на диван и закурили. Он осторожно обнял ее за плечи и задумался. Милая, любимая, испуганная женщина и бессильный, но яростный он… Что же делать?
Остаток вечера он прибивал к двери огромный засов, грохоча молотком на весь подъезд. Страх делал его смелым, но собственная смелость только пугала, потому что грозила подтолкнуть к самым безрассудным и необратимым поступкам.
На следующий день была суббота, второе октября. Заранее договорившись по телефону о том, чтобы для него заказали пропуск, Дмитрий отправился в редакцию «Московского комсомольца». На этот раз он постарался тщательно продумать весь разговор с корреспондентом, назвавшимся по телефону Алексеем, чтобы внятно изложить и ситуацию, и свои намерения. Однако, когда он поднялся на лифте в редакцию и увидел этого самого корреспондента – невысокого, очень подвижного парня лет двадцати, в невзрачном свитере, у него опять появилось тоскливое чувство безнадежности. Вдобавок этот корреспондент все время дергался, как будто собирался куда-то бежать, а потому основательный разговор с ним казался делом невозможным.
В редакционной комнате, кроме них, было еще три человека, в том числе одна девушка, они так шумно переговаривались, смеялись и курили, что Дмитрий попросил своего собеседника найти более подходящее место, тем более что заметил любопытные взгляды остальных. Возможно, кто-то и смог бы дать ему хороший совет, но он просто не в состоянии был рассказывать свою историю сразу четверым.
Они с Алексеем вышли в холл, сели в кресла и закурили.
– Итак, что у вас? – порывисто поинтересовался тот.
– Я попал в очень странную ситуацию, – нарочито медленно заговорил Дмитрий, чтобы настроить собеседника на внимательное слушание. – Самому мне она напоминает одну давнюю, еще сталинских времен историю, о которой я читал в «Известиях».
– Что за история?
– Ну, может быть, помните, у одного летчика, Героя Советского Союза, была красивая молодая жена, которую Берия увидел на улице и приказал доставить к себе, после чего включил ее в свой гарем. Когда летчик вернулся с фронта и узнал об этом, то стал сходить с ума от ревности, хотя, разумеется, ничего не мог поделать. Все это продолжалось пять лет с разными нюансами, и летчик вынужден был терпеть наглые звонки Берии с требованием позвать к телефону жену. Если он не отпускал ее из дома, то на эти вызовы ездила ее сестра. Там было много неясных моментов, но все кончилось тем, что летчик сделал демонстративную попытку перейти границу с Турцией, надеясь, что когда его предадут суду, он все расскажет и разоблачит Берию. Но никакого суда, конечно, не было, ему дали 25 лет и сунули в лагеря, откуда он вышел уже после пятьдесят третьего года.
– Да, кажется, я об этом слышал, – оживился корреспондент. – Ну, а с вами-то что произошло?
– Нечто аналогичное, – и Дмитрий рассказал о своей истории, добавив к ней разговор со следователем.
– Н-да, занятно, – как-то легкомысленно отозвался обо всем этом его собеседник, неприятно поразив Дмитрия, ожидавшего другой реакции.
«Никогда и ничего не боялся, что ли, если это ему только «занятно», – зло подумал он, все еще на что-то надеясь.
– Что скажете?
– Когда они вам последний раз звонили?
– Вчера.
– И ваша жена с ним разговаривала? – -Да.
– И что он ей предлагал?
– Ну, черт возьми, а сами вы не догадываетесь?
– Догадываюсь, но хочу знать конкретные условия…
– Чтобы своей жене предложить, что ли? – зло сверкая глазами, поинтересовался Дмитрий.
– Я не женат.
– Условия очень просты – все, что пожелает.
– Понятно… – корреспондент вновь щелкнул зажигалкой и прикурил.
Дмитрий сделал то же самое, не понимая, почему тот молчит.
– Меня заинтересовала ваша история, – наконец сказал Алексей, – но, к сожалению, в ближайшее время я этим заняться не смогу.
– Почему?
– Потому что предстоят очень значительные события, которые займут все газетные полосы. Вы за новостями следите? О блокаде Белого дома знаете?
– Да, разумеется.
– А о том, что президент предъявил им ультиматум и в ближайшие пару дней все решится?
– Нет, не знаю.
– Ну, так попомните мое слово, что скоро начнется заваруха, тем более что коммуняки сегодня тусуются на Смоленке.
– А что мне делать? И, кстати, что делать с миллионом?
Корреспондент красноречиво развел руками:
– Не знаю. Можете пожертвовать в детский дом, как Юрий Деточкин. А на что вы рассчитывали?
– Я надеялся, что если статья будет опубликована, то или тот тип отстанет, либо милиция вмешается. Собеседник хмыкнул и поднялся с места.
– Судя по вашему рассказу, вряд ли. Но если появится что-то новое, звоните.
Дмитрий вышел из редакции и растерянно остановился на улице. Теперь он уже совершенно не представлял, что делать дальше и где искать справедливости. Сам не зная, куда идет, он тяжело и подавленно зашагал прочь.
Справедливость – какое странное слово, не имеющее однозначного смысла. Вся история человечества – это яростная борьба между двумя пониманиями справедливости. Первое, можно сказать христиански-коммунистическое, исходит из того, что справедливость – это такое состояние дел, когда всем достается поровну. Данную справедливость легко воплотить – и в этом ее главное достоинство, но зато это справедливость бедных и убогих, подавляющая всякое желание выделиться из толпы, стать лучше и совершеннее других. И даже в любви такая справедливость противна человеческой природе – нельзя любить доброго так же, как и злого, красивого – так же, как урода. Всем поровну! Но есть ли где в природе воплощение этого принципа, тогда как главное условие любого развития – это разнообразие стремлений всегда иметь больше других. Хотя, может быть, именно поэтому его и можно назвать «чисто человеческим», если именовать таковыми все заповеди и постулаты, поражающие своей нелепостью.
Второе понимание справедливости, казалось бы, искупает недостатки первого, поскольку гласит: каждому по заслугам или в соответствии с достоинствами. Здесь сильный может вырывать свою долю, губя и топча слабого, зато умный не боится быть умным, чтобы не раздражать при этом дураков. А любой талант волен блистать всеми своими гранями, не страшась при этом злобного ропота серости. Однако тут возникает иная проблема – проблема воплощения этого принципа в жизнь. Кто будет определять заслуги и достоинства бескорыстно и беспристрастно? Где эти судьи и кто будет определять их заслуги в деле определения заслуг? А заслуги судей? Если сказать – время или потомки, то такой ответ не удовлетворит человеческое сердце, которое проявляет наибольшее нетерпение в достижении двух вещей – любви и справедливости. А потому многие готовы отдать жизнь немедленно, чтобы только их представление о справедливости воплотилось как можно скорее. Остается лишь Господь Бог, и если ту, первую справедливость, пригодную к воплощению на земле, хотя и губительную для всего земного, можно так и назвать – земная, то вторую, как никогда не достижимый идеал, остается назвать небесной.
