Антон Павлов - Координатор
— Кто убил моего сына?
Милиционер переглянулся с Андреем, кивнул чему-то и спросил:
— Вы ничего не замечали странного в последнее время?
— Нет, — сказал Андрей, думая о словах Никитича о здоровом лысом человеке. И ещё думая о пощёчине, которую залепил брату день назад.
— Вы не ответили на мой вопрос! — голос матери стал неприятным. Андрей обнял старушку за плечи. — Я хочу знать, кто убил моего сына…
— Мама, он сам это сделал, — сказал Андрей.
Ноги Елизаветы Сергеевны согнулись в коленях, будто она хотела встать на них и помолиться Богу.
Андрей подхватил её, и участковый тоже вытянул руки. Так они замерли на долю секунды, показавшуюся вечностью, а потом зашли в подъезд и поднялись на шестой этаж в квартиру госпожи Елизаветы.
16
Рождение человека, свадьба, смерть… Если бы Андрея через два дня после самоубийства Аркаши, спросили бы, что в них общего, он не задумываясь бы ответил: желание напиться водки.
Андрей стоял в оцепенении перед окном на кухне своего дома и смотрел в огород, раскрашенный первым сильным снегопадом, будто белой акварелью.
Андрей походил взад и вперёд по кухне, потом набрал воды в кастрюлю, поставил на газ и засыпал вермишели. Когда кулеш приготовился, Андрей опомнился, и, ругаясь, стал вываливать дымящуюся паром вермишель из кастрюли в мусорное ведро.
Катя забежала на кухню, покачала головой, видя такую кулинарию:
— Пап, иди. Я сама приготовлю что-нибудь.
— Неужели, ты будешь готовить? — удивился Андрей.
— Пап, я знаю, что вы думаете, будто у меня переходный возраст и всё такое, но я не полная скотина. Я думаю, что моя еда будет лучше этой вермишели.
— Ты молодец, Кать, — Андрей остановился в дверях кухни, сжимая полотенце. — Я горжусь, что ты у меня такая…
— Какая? — усмехнулась дочка, залезая в холодильник в поисках вкусностей в пределах допустимых сроков годности.
— Такая. Умная, независимая и добрая. Я люблю тебя.
— Я тебя тоже, пап. И пап, это, ну, извини, что я Иисуса с Гэндальфом сравнила.
— Ерунда это всё, Кать… — пробормотал Андрей и медленно поднялся по лестнице в домашний кабинет.
Андрей закурил и прошёлся по кабинету. Полки с книгами, невидимая глазам подсветка. Окна с двойными стеклопакетами, чтобы звуки улицы не отвлекали хозяина от размышлений над жизнью. Аркаша, наверное, много бы отдал за такой кабинет, — подумал Андрей, вспоминая комнату брата, похожую на шалаш бомжа.
А может быть ты и кабинет этот отгрохал, чтобы привести сюда непутёвого младшего братца. Чтобы он потом маялся от зависти? А, Андрей Иванович?
Андрей подошёл к стеклянным дверкам бара и после секундного колебания открыл пузатую бутылку и налил в фужер коньку. Коньяк по цвету напоминал мёртвую кровь…
Что ты выдумываешь? — оборвал себя Андрей. Давно ли ты свежую кровь видел, не говоря уж о мёртвой? Андрей взял дольку лимона с тарелки, которую прихватил с кухни.
Пожевал.
Великолепно. Вкус коньяка смешался со вкусом лимона, и получился вкус самой жизни — горький и пьянящий. Андрей побаюкал коньяк в фужере, разглядывая маслянистые разводы, которые тот оставлял на стекле. Глотнул, поморщился и отставил его в сторону.
Пьянству бой.
Андрей прошёл к столу и достал иконку Спасителя, поставил её на стол и долго смотрел, не мигая в глаза Иисуса. Потом он поставил рядом общую фотографию пятнадцатилетней давности с празднования общего Нового года. Достал молитвослов и прочитал молитвы Богородице и Святому духу, когда дошла очередь до канона Иисусу, Андрей отложил молитвослов в сторону и ему подумалось вдруг, что смерть любую фотографию превращает в икону.
Интересно, а жизнь может превратить икону в фотографию? — подумал Андрей и решил, что коньяк всё ж таки дошёл до клеток мозга и запутал их в мельтешении синапсов.
Зазвонил городской телефон. Андрей снял трубку.
— Это Ким Борисович Коорд… — сказал в трубке грубоватый голос. — Мне дала этот телефон ваша матушка. Она отчего-то злится на меня и не хочет говорить.
— Что вам угодно? — спросил Андрей, вспоминая слова старика Никитича:…здесь был здоровый лысый человек.
— Ох, как вы это сказали, Андрей Иванович! Что угодно? Соболезнования выразить и спросить, когда прощание с телом, когда похороны. Что ж ещё?
— Но… — Андрей облизнул губы. Его взгляд заметался с семейной фотографии на иконы и обратно. — Но вы же…
— Что? — спросил Ким. — А вы о моих методах? По — моему мы с вами всё решили тогда. Даже стали сообщниками, Андрей Иванович.
— Никакими, — Андрей прокашлялся. — Никакими сообщниками мы с вами не становились. И это некорректно по отношению к памяти Аркадия…
— К памяти Аркадия? — голос Кима взвился на октаву выше. Теперь в нём звучала обида и даже ярость. Наигранная обида и ярость. Ким переспросил, — К памяти Аркадия? Это вы мне говорите? Да, если хотите знать, Аркаша незадолго до смерти приходил ко мне…
Снова в воображении Андрея появился старик Никитич: «где этот лысый человек?…»
— И что же? — холодно поинтересовался Андрей.
— Что же? — передразнил его Ким.
Андрей немедленно отреагировал, опустив иконку Спасителя изображением вниз, и сказав грубо:
— Я не позволю вам говорить с собой в таком тоне…
— Ну и хорошо. Я же понял, что вы крепкий орешек, Андрей Иванович. Надавали младшему брату пощёчин… Даже я бы до такого не дошёл… Действенный метод, Андрей Иванович. Судя по результату…
— Как вы смеете… — Андрей сжал руки. Ладони похолодели, мизинцы подрагивали. — Что вы себе позволяете…
— Ладно вам, Андрей Иванович. Я ж говорю — мы с вами, как сообщники. Аркаша не выдержал нашего воспитания…
— Нашего воспитания? — изумился Андрей.
А как ты хотел? — спросил он себя. — Думал, что это тайна для всех? А если это тайна, значит, скрыть что-то хочешь? Совесть то ведь свою не обманешь, Андрюшенька. Правильно этот лысый жлоб тебе говорит — вы с ним сообщники. Один начал человека до самоубийства доводить, а другой закончил. Сам же помнишь, как брат говорил, что ты и Ким одно и то же…
— Когда будут похороны и где? — спросил Ким.
Андрей прошёлся по кабинету. Голос в трубке молчал. Похоже было, что Ким умеет ждать. Андрей бы на его месте непременно положил трубку, а этот ждал…
— Завтра в двенадцать дня, — сказал Андрей хрипло. — При морге городской больницы состоится прощание. Потом похороны на Новом кладбище. Будет автобус.
— Ничего, я на машине, — сказал Ким. — Большое спасибо, Андрей Иванович.
— Пожалуйста, — прошептал Андрей и понял, что сказал слова в пустоту. В трубке уже звучали короткие гудки.
Андрей посмотрел на лежащие вниз ликами иконки, взял фужер и залпом выпил коньяк, похожий на мёртвую кровь.
17
Андрей ехал в похоронном «Пазике» с надписью по борту «Упокоение». В салоне автобуса дышалось тяжело — тяготило обилие бордового и чёрного цветов. Люди сидели со скорбно склонёнными головами, иногда посматривая на закрытый гроб, а потом переводя взгляд в пол. Выглядело это так, будто они задают вопрос покойному, слушают ответ, а потом думают, какой бы вопрос ещё задать. Пока не поздно, пока его ещё не закопали тело.
На кладбище было сыро и промозгло. Тонкий слой снежка крепко замесился с кладбищенской грязью. Идти было очень тяжело. Андрей даже несколько раз смотрел себе под ноги, ожидая увидеть там мерзкую тягучую жижу. Подмёрзшая грязь и ничего больше. Доходил второй час дня, а солнца толком не было видно. Иногда появлялось на небе что-то слепящее, заслонённое от взоров небесной хмарью.
Ребёнок, которого у кого-то из родственников хватило ума взять с собой на кладбище, залился жалостливым плачем. Мать увела малыша в автобус и осталась там вместе с ним.
Люди шли вслед за могильщиками. Могильщики нёсли на плечах гроб. В ушах людей стоял детский плач. Все шёпотом обсуждали, нужно или нет брать на кладбище детей? Мнения разделились.
Спор затих сам собой.
Люди выглядели уставшими, будто они выкопали на этом кладбище за ночь по две могилы каждый. Они зевали и спотыкались. Старушки оккупировали скамейку возле могилы известного в прошлом медика — кардиолога, который смотрел с надгробного камня весело и оптимистично, как бы говоря, что сердце — это двигатель жизни… Старушки держались за свои моторы и часто, как загнанные лошади, дышали.
— Господи, да что же это? — покачала головой одна из старушек, беря Анастасию за руку. — Вы не знаете, милочка, может быть, сегодня магнитная буря?
Анастасия пожала плечами и осторожно высвободила руку, чтобы обнять Катю.
Андрей смотрел на жену и дочку, одетых во всё чёрное и думал, что сегодня к его пониманию Насти и Кати добавилось ещё что-то, когда он увидел их в трауре возле гроба Аркаши. Что-то неуловимое, важное. Никогда ещё он не видел жену и дочку в трауре. Сумасшедшая мысль посетила Андрея, что вот так же Настя с Катей будут стоять и на его похоронах тоже.
