Ирина Кисельгоф - Журавлик по небу летит
Мы только сделали первый глоток кофе, горячего, как сама преисподняя, когда в кафе вошел хорошо одетый мужчина лет пятидесяти. Он уселся неподалеку от нас и бросил на столик портфель и букет цветов. Мы проследили его взглядом.
– Держу пари, – прошептала Бухарина, – у него здесь свидание.
– Не стоит его держать, оно уже упало, – откликнулась я. – Вместе с букетом.
– Не с женой, – зашептала Бухарина. – Цветы женам не носят. Подлецы!
– Да, – я отпила кофе, потом ликер, потом снова кофе. Прелесть! С ликером, как я люблю.
– Торопится на работу, – зашипела Бухарина. – Видишь, смотрит то на цветы, то на портфель. А ее все нет.
– Обеденный перерыв, – согласилась я. – Надо успеть, не то цветы завянут.
Мы переглянулись и захихикали. Внезапно лицо Бухариной омрачилось.
– Представляешь, – с иронией сказала она. – Они легко находят время, чтобы нам изменять, и не могут выкроить ни одной свободной минуты, чтобы помочь по дому. Вечно им некогда, не к месту, ни к чему… С утра до вечера старая песня: было много работы, я устал, занимайся домом сама, завтра у меня тяжелый день… Где свежие газеты?.. – Бухарина вдруг закричала шепотом. – Это мы устали! Сначала работа на работе, потом дома. Магазины, плита, уборка, стирка, дети, уроки. Все на свете! Круглыми сутками! Мы забываем, что мы женщины, оттого, что провели всю свою жизнь на кухне, а не в спальне!
Наш сосед бросил отчаянный взгляд на портфель, затем на дверь.
– Вам нужен секс? – Бухарина взглянула на соседа исподлобья. – Взгляните с кухни на него!
Сосед наморщил лоб, его губа отвисла. Я чуть не рассмеялась вслух.
– Хотите скромную распутницу в одном флаконе? – Бухарина сощурила глаза. – Смените позу вашему флакону, она давно не блещет новизной!
Сосед растерянно провел ладонью по лицу. Во мне проклюнулось злорадство.
– Вас тянет отдохнуть от нас? – глядя на Бухарину, спросила я соседа. – Отправьтесь на Бали, тогда другой от нас устанет!
Сосед пошевелил губами жалко, мы шепотом захохотали.
– Хотите, чтобы вас любили? – давясь от смеха, еле выговорила Бухарина. – Любите сами иногда. Кого-нибудь и как-нибудь! Но и до среднего ваш разум не дотянет!
Сосед вздохнул, мы лихо чокнулись ликером.
– Желаете, чтобы мы вас понимали? – Я залпом выпила ликер. – Меняйте пол и выходите замуж!
Сосед оторвался от букета и бросил взгляд на нас, мы спрятали улыбки в чашке с кофе.
– Хотите оградить свое пространство? – сказала в чашку кофе я. – Не стоит даже вспоминать свой пол, вы лучше не женитесь никогда!
Сосед вскочил, мы засмеялись в голос.
– Вам нужно, чтобы женщина молчала? – Бухарина мне подмигнула. – Идите в монастырь, казарму и тюрьму!
Сосед схватил портфель и вышел из кафе, забыв букет. Мы не таясь пожали руки. Победили!
По дороге домой мне встретилась Оля. Я весело помахала ей рукой, она меня не заметила. Шла, опустив голову. Ногами то в снег, то в лужу, то в грязь. Вышло так, что она смотрела себе под ноги, чтобы не смотреть.
– Зайдем ко мне? – предложила я.
– Мне нужно ужин готовить, – улыбнулась она.
Настроение ее губ вновь не совпало с настроением глаз. Я нерешительно замолчала, она пригласила меня к себе. Оля жарила картошку с грибами, а я жалела, что редко ее готовлю. Лень. У меня есть фритюрница.
– У Лиски ботинки промокают, – вдруг сказала она. – Думаю купить… Или она еще в них походит?
– Не стоит. Сезон уже кончается.
Я ногой задвинула пакеты с покупками под кухонный стол. Пакеты прошуршали по полу и упали. Оля оглянулась и покраснела. Мне стало неловко. Зачем лишний раз обращать внимание на то, что и так очевидно?
– Появились новые куклы? – фальшиво и бодро спросила я.
– Да.
– Покажите! – воскликнула я.
Я еще не успела спросить, как мне страстно захотелось их увидеть. Оля не стала отказывать и привела меня в комнату Лизы.
– Великолепно, – искренне сказала я.
У меня на колене сидела тощая кукла в черном плаще, красном облегающем костюме и желтых башмаках. Матерчатые руки разведены бессильным жестом, а ноги сшиты так, что, кажется, вот-вот он упадет на два колена. Но меня зачаровала ее голова. Под красным колпаком грустное лицо больного старика. Каждая простроченная морщинка – глубокий след болезней и обид. И все морщины на своем законном месте, как в жизни. Унылый, вислый нос, поникшие козлиная бородка и усы из седого льна. Углы губ скорбно опущены, а нижняя губа отвисла, как будто он не понимает и потому недоумевает. Но главное глаза. Зрачок смотрит прямо в лицо: за что?
– Это Панталоне? – не веря, спросила я, вспомнив, что Оля мне рассказывала.
– Да, – улыбнулась она. – Похоже?
– Не очень. Если бы не костюм, я бы не догадалась. Это не комический персонаж…
– Мне почему-то его жаль, – смущенно засмеялась она. – У него есть мечта, которую нужно сберечь. Но он проиграет. Нет ни сил, ни везения. Все в прошлом. Его обманывают, ему приходится поступать нечестно. Над ним смеются, он просит, чтобы его пожалели. Он не болеет, он просит внимания и сочувствия. По-моему, он знает, что не успеет, в его распоряжении всего двадцать четыре часа. И потому ведет себя как шут.
– Да, – согласилась я. – От отчаяния люди совершают глупые поступки.
Я неожиданно вспомнила: Савельев узнал, что жена изменяет ему с Троцким, именно от Бухариной.
– Зачем мне это знать? – спросил он.
– Поставь ее на место, – потребовала Бухарина.
– А ты своего уже поставила?
Бухарина промолчала, ей нечего было ответить. Савельев поставил жену на место, она сменила место, уйдя к Троцкому. У Савельевой и раньше были любовники, ее муж об этом знал, но никто не осмеливался говорить с ним в открытую. Так часто бывает. Все так бы и текло, если бы не Бухарина. Она оказалась первой. Так Бухарина, сама того не желая, стронула снежный ком, который и похоронил ее семью. Хотя, может, случилось так, как случилось. И вины Бухариной в этом нет. И она, конечно же, не шут.
– Удивительно, что у итальянцев почти нет персонажей, подобных Панталоне, – сказала я. – Таких женщин полно в реальной жизни.
– Да. Странно, – удивилась Оля. – Мне это в голову не приходило.
– А у французов есть, – засмеялась я. – Марселина из «Безумной женитьбы» Бомарше.
– Насколько я помню, ей все же повезло.
– Да, – весело сказала я. – Лучше синица в руке, чем журавль в небе.
– Не знаю, – не согласилась она со мной. Вежливо.
– А вы максималистка! – засмеялась я.
Оля промолчала, а я поняла, почему ей плохо живется. Как там говорил ее муж, любитель восточной поэзии? Разлука не имеет цвета? А жизнь имеет! Сила в ней могучая, и силе той нет конца. Ей тридцать три, пора бы и понять.
Мой недоросль обрадовался тряпкам больше, чем мне. Я разозлилась.
– Барахольщик! Хоть бы книги читал! За всю жизнь ты прочитал только две. О Фритьофе Нансене и о скифах. Возьми хотя бы Гарри Поттера, его уже давно все прочитали.
– Там слишком много букв, – пробурчал недоросль, изучая стильные карманы на коленях у стильных джинсов.
– Буквы считаешь? – ехидно спросила я.
– Не-а. Я их нюхаю! – захохотал недоросль.
– Балбес! – возмутилась я.
– Так точно, полковник Кворитч!
Уже ложась спать, я рассказала Сергею, что Бухарина беседует с посторонними мужчинами глазами, а наш сын нюхает буквы.
– Нюхает буквы?! – потрясенно спросил муж.
– А мы их чихаем! – захохотала я.
Мой муж пытал меня, требуя рассказать, что творится с нашим сыном, забыв о Бухариной. Я хохотала как ненормальная. Мы все помешаны на детях. Личная жизнь других персонажей в нашу комедию не вписывалась. Жизнь виртуозно обходилась бородатыми шутками и заученными трюками. Как у всех.
Лиза
После переезда Мишкиной семьи в гречишном каньоне появился большой стол и скамейки. Мишкин папа предложил начать балконные сезоны и продолжать их с марта до ноября без антрактов. Зимой – по желанию, но в Новый год обязательно. Гостям полагалось перелезать через подоконники и гулять дни и ночи напролет под солнцем, а потом под звездным небом. Первый балконный сезон Сергей Николаевич затеял восьмого марта, заманив нас ароматом шашлыков. Мама стояла на моем подоконнике, не решаясь прыгнуть.
– Что же вы, Вербочка? – пробасила Елена Анатольевна. – Я старуха, и то не боюсь по окнам прыгать. Ну же!
– Трусишка! – крикнула я.
– Прыгайте, Оля. – Мишкин папа протянул руки. – Я поймаю.
– Я тяжелая, – неуверенно произнесла мама.
– Не урони! – закричал Мишка. – Я Лизку боюсь! Она драться будет.
– Чушь! – отрезала я. Мишка пихнул меня в бок, я его. Как обычно.
Все засмеялись. Мама худенькая, как девчонка. Совсем как я. А я не тяжелая нисколько.
– Я сама. Отойдите, – сказала мама и прыгнула прямо в раскинутые руки Мишкиного отца. Он покачнулся и прижал ее к себе. Мама отшатнулась назад и покраснела. А у Мишкиного папы сделался странный вид. Он растерянно стоял возле мамы, будто не знал, что делать.
