Владимир Сотников - Покров
Собака повернула голову – вдруг показалось, что она ждет ответа вместо исчезнувшего за дверью шофера. И, словно начиная шутку, неизвестную своим концом и поэтому неостановимую, он вытащил из кармана деньги и положил, не разглаживая, на маленький подоконник, за которым склонилась голова кассирши. И быстро сказал, только потом поняв свою хитрость:
– Дайте два билета. До города.
Кассирша, заколдованная простым словом «два», протянула квадратики билетов и сдачу. Удивленный, он принял все это в ладонь, словно собираясь передать еще кому-то, и, держа перед собой, пошел к автобусу. Вдруг исчезло время, зазвенев последней секундой, – беззвучно шевелились губы подходящих из буфета людей, его подтолкнули в спину, подсаживая, – и вот он уже стоит на высоком полу автобуса и смотрит на собаку через окно.
Взревел внизу мотор, дверь с шумом соединила створки, и все дернулось наоборот: пыльные окна остались неподвижными, а станция поплыла назад. Странное чувство, которое никак не помещалось в несколько раз произнесенные в голове слова: «За деревней остановимся», – росло вместе со скоростью. Автобус уже скатывался, втягивая в себя со свистом воздух, к речке, гулко простучал двойными ударами по неровностям моста, дернулся перед подъемом, по-новому загудел, проглотив начало этого звука.
Луг за речкой – одним куском – крутился вокруг своей оси и исчез за внезапным лесом с мелькающими деревьями – казалось, кто-то невидимый быстро скользил вверх по освещенным солнцем стволам.
Знакомые места оборвались прогалиной лесной дороги, успевшей только приоткрыть рот для первого слова и сразу же улетевшей назад, и незнакомый лес понесся по сторонам, одинаково густея сразу же за автобусом. И ясно вдруг стало, что проехали место, где автобус мог еще остановиться, выпустить его на самом краю пространства, в котором возвращение домой было бы простым соединением этого края и центра в безошибочно выбранном даже через лес направлении. А он не мог сдвинуться с места, стоял в проходе, держась за спинку сиденья, и с каждой секундой все невозможней было подойти, как это смутно проносилось раньше в голове, к шоферу и попросить остановиться. Кто-то дотронулся рукой до его плеча, он услышал: «Садись, парень, места же есть». Оглянувшись, надеясь увидеть парня, которому советуют сесть, он заметил, что несколько человек смотрят на него, и самый ближний, глазами похожий на отца, кивнул, подтверждая этим свои слова.
Он испугался, что его сейчас начнут расспрашивать, и быстро прошел по проходу назад. Там было совсем пусто, он сел у окна, спрятавшись за высокую переднюю спинку. И хотя казалось, все знают, что он едет один, в только что услышанных словах мелькнуло едва различимое разрешение.
Он вспомнил станцию, вспомнил, как разъезжаются перед ней автобусы в разные стороны, и удивился, что не думал до этого о своем возвращении, о том, не существующем пока автобусе, едущем в обратную сторону, – и не в силах был изменить направление; только в одну сторону летела дорога, унося его от станции, у которой, наверное, и сейчас неподвижно лежит собака и никогда уже не изменится ни временем, ни бесконечным построением в памяти.
Автобус остановился в незнакомой деревне, качнулся, и эта остановка сделала в первое мгновение неестественными и траву у дороги, и наклоненные вперед дома, заглядывающие в свои палисадники, и не удержавший равновесия столб, стягивающий на сторону провода, – все бросалось в глаза, словно сдвинутое со своих мест. Он уже подхватился с сиденья, чтобы пробежать по проходу и выскочить в раскрытую дверь, но увидел толстую тетку, только что вышедшую, перевязывающую свой платок, – и почему-то пронеслось в голове: «Подумают – я ее сын», – и опять сел, дожидаясь, чтобы скорее автобус тронулся, возвращая всему за окном привычное уже движение.
Потом автобус еще несколько раз останавливался, и при этом неощутимая в движении тревога догоняла, окутывала, и хотелось заплакать, но боялся, что всхлипнет, люди к нему обернутся и станут расспрашивать.
Но вот мотор загудел по-новому, и первый многоэтажный дом сверкнул на солнце сразу половиной своих окон. Появилось по сторонам много людей – они быстро шагали вместе с ровной цепочкой деревьев и одинаково уносились назад. Несколько поворотов подряд спутали привычное направление, и казалось, что автобус сворачивает не туда, куда надо. Наконец, словно обрадовавшись, сильно загудел и разом затих, остановившись в самой гуще таких же автобусов. Шофер громко крикнул: «Приехали!» – люди выходили, оглядывались, выбирая направление, и, словно сомневаясь в чем-то, расходились по одному. Он выскользнул вслед за последней спиной, чувствуя, как сзади стал легким автобус. Медленно пошел, выбрался на пустое место – очутился один на огромной площади – казалось, стоящие вокруг люди смотрят на него, и он, опустив голову, спешил быстрей приблизиться к стене – там ожидало его место, где он остановится на минуту. Но и там, оглянувшись на площадь с рядами автобусов, решил, что надо отойти отсюда, чтобы потом, вернувшись, можно было опять сесть в один из автобусов, который повезет его назад.
Его обгоняли люди, а он смотрел по сторонам, чувствуя спиной не желающее увеличиваться расстояние до вокзала. Он отошел недалеко, и уже тянуло назад, и когда обернулся, то чуть не побежал, с трудом удерживая себя. Внутри вокзала были кассы – целый ряд окошек, он подошел к крайнему, положил деньги и назвал свою деревню. Тетка за стеклом сказала: «Билетов нет». Он перешел к другому окошку – там тоже не было билетов. Еще не испугавшись, он понял, почему у касс нет людей, – «билетов нет» – проговорил про себя. И когда вышел на широкие ступеньки вокзала и увидел, как в большом доме напротив уже загорались слабым светом окна, то почувствовал, что на голове, как от холода, стягиваются волосы. Все быстро пронеслось в пустоту – и остановившийся автобус, и спешащие люди, и тот угол дома, до которого он недавно дошел, чтобы повернуть обратно, – а он только смотрел на подрагивающие на своих местах окна, не в силах отвести взгляд от их неяркого света.
Всю жизнь этот свет горел по вечерам в любом городе, где ему приходилось бывать. Странное чувство собиралось и накапливалось во всех выпуклых от внутреннего света окнах, и память тянулась туда, где он впервые увидел холодный чужой свет.
Он шел в самой гуще людей, поваливших вдруг в одном направлении, и только прижавшись к ограде, ему удалось выйти из потока, он остановился и стал смотреть на светофор, который отмеривал людей и машины порциями. Казалось, стоит только и ему перейти улицу, и уже он не вернется, на той стороне не было возможности ни остановиться, ни повернуть назад. Светофор вспыхивал все ярче, и лица людей по-разному отсвечивали.
И когда он уже решил сдвинуться с места, чтобы просто идти туда, где людей будет все меньше и меньше, взгляд его выхватил из толпы лицо, которое мгновенно притянуло к себе все его чувства, и он сразу ослабел, узнав сестру. Боясь выпустить ее из виду и поняв, что она испугается, если его увидит внезапно, он пошел за ней следом. Когда до нее стало совсем близко, он тихо ее окликнул. И хотя в повороте ее головы уже было ожидание любого удивления, увидев его, она широко раскрыла глаза и начала быстро-быстро оглядываться, будто кого-то еще искала по сторонам. Потом рванулась к нему, дотронулась до его плеча и спросила: «Ты что?» Он ответил: «Билетов нет». И все слова потом только упрощали их странную встречу – и он старался молчать, отвечая на ее вопросы, звучащие по-чужому, и ему казалось, что и сестра больше хотела молчать.
Потом сестра долго говорила с шофером, показывая свой билет и доставая деньги из сумочки, и, когда уже автобус тронулся, загорелись большие буквы на вокзале, словно ждали этого давно.
Автобус громко гудел в вечернем воздухе, трепыхалась на ветру занавеска, и слева скользило над горизонтом красное большое солнце. Дорога назад оказалась совсем короткой, он все время, которое пронеслось в одну минуту, ощущал, как деревенеет от высыхающих слез лицо.
В деревне они остановились прямо на шоссе, не заезжая к станции, – было уже поздно. Когда прошли мимо магазина и вышли на дорогу, что шла к багровому горизонту, он попросил сестру: «Иди вперед одна, я отстану. И не рассказывай дома обо мне, а то у меня сегодня день рождения». Она засмеялась и пошла быстрее, часто оглядываясь.
Он шел медленно, думал, что надо бы прибежать домой первым – «вечером вернемся» – вспомнились слова, но сил не было, он только представлял, что обгоняет сестру, прямо перед ним открывается красное небо, все не затухающее за пропавшим солнцем.
Сестра, впрочем, все рассказала. И дядя, казавшийся главнее всех из-за своего громкого голоса, смеялся за столом: «С возвращением, путешественник», – все тоже улыбались, и только мать смотрела смущенно, словно при ней его хвалили непривычными, незаслуженными словами. А он, хотя и хотел пройти быстрее через эту комнату, заполненную людьми, боялся, что за ним пойдет мать и там, в спальне, он расплачется и не сможет уже больше выйти.
