Торнтон Уайлдер - Теофил Норт
Бодо глядел с изумлением.
— Тедди, — вскричала Флора, — да вы ангел! Я могу сделать об этом статью!
— Да, в Ньюпорте много необычайного. Например, дом, о котором знаменитый итальянский архитектор доктор Лоренцо Латта сказал, что это самый красивый дом в Новой Англии — и самый здоровый. К тому же построен в девятнадцатом веке. Он назвал его «Дом, который дышит», «Дом с легкими».
— Дом с легкими! Какой же это дом?
— Вы, наверно, его не знаете. В Ньюпорте есть дом, где большой зал обладает такой совершенной акустикой, что Падеревский, сыграв там, разрыдался; он попросил прощения у публики, сказав, что в жизни не играл так хорошо.
— Что это за дом?
— Я почти уверен, что вы его не знаете. Когда там выступал великий норвежский скрипач Уле Булль, он играл, конечно, на своем Страдивари; но потом он сказал, что сама комната — лучший в мире Страдивари.
— Тедди! Где вы такое откапываете?
— В Ньюпорте есть дом, где одно время жила в качестве няньки скромная женщина, монахиня сестра Коломба. Возможно, ее вскоре канонизируют — святая Коломба Ньюпортская. Вечером перед воротами дома собираются простые люди и стоят на коленях. Полиция не знает, что с ними делать. Можно ли арестовать коленопреклоненных людей за нарушение порядка?
Флора была ошеломлена. Старая дама перестала жевать. Жиганы, втируши и сыщики дико озирались в поисках крепких напитков.
— Флора, если бы вы могли написать об этом…
— А вы почему не напишете?
— Я писать не умею, Флора. Вы принадлежите к числу наших самых знаменитых писателей. Вы пишете о Ньюпорте без конца, но по большей части это сатира. Если вы начнете писать о привлекательных сторонах Ньюпорта, все ваши родственники будут очень довольны — право же, очень.
Это дошло. Вид у нее был изумленный. Потом под скатертью она ущипнула меня за то, что принято называть бедром. Когда мы встали из-за стола, она прошептала:
— Вы прелесть! Вы чудо! И по-моему, чуточку бес!.. Джентльмены, отправляйтесь в курительную. А вы, барон, не позволяйте им перепиться. Позже мы все пойдем купаться. Я не хочу, чтобы у вас делались судороги и вы тонули. Такое случалось слишком часто.
Мы с Бодо вышли в сад.
— Тедди, намекните хотя бы, к чему вы клоните, — что за военные хитрости. По крайней мере, мне будет о чем подумать по дороге в Ньюпорт.
— Хорошо, намекну. У вас есть замок?
— Да.
— Старый?
— Да.
— И говорят, что с привидениями?
— Да.
— Вы хоть одно видели?
— Тедди, за кого вы меня принимаете! Привидений нет. Это слуги любят пугать себя разговорами о привидениях.
— Слуги у вас держатся?
— Из поколения в поколение.
— Так вот, я сейчас изгоняю нечистую силу из дома, где слуги не желают оставаться после наступления темноты. Все эти три дома, о которых я предлагаю Флоре написать, — один дом. Суеверие — черная магия; одолеть ее можно только с помощью белой магии. Подумайте об этом.
Он посмотрел вверх на звезды; он посмотрел вниз на землю; он рассмеялся. Потом положил мне руку на плечо и сказал:
— Вы знаете, Тедди, вы — обманщик.
— В каком смысле?
— Вы притворяетесь, будто у вас нет цели в жизни.
Он улыбнулся и покачал головой. Потом стал очень серьезен; я никогда не видел Бодо очень серьезным.
— Боюсь, что скоро и мне придется попросить у вас совета. У меня большие затруднения.
— В Ньюпорте?
— Да, в Ньюпорте.
— Дело терпит?
Серьезность его превратилась в горечь:
— Да, терпит.
Я не представлял себе, какие могут быть «затруднения» у Бодо. Не считая некоторой наивности (правильнее будет сказать — невинности, чистосердечной доброты), которая привела его в «Кулик», он, казалось, был наделен всем, что нужно в той жизни, для которой он родился. В чем же дело?
— Я вам тоже намекну. Теофил, я охочусь за наследством; но я в самом деле люблю наследницу, в самом деле люблю — а она на меня даже не смотрит.
— Я ее знаю?
— Да.
— Кто она?
— Я скажу вам в конце лета. А сейчас я попрощаюсь с Флорой, чтобы успеть на последний паром. Запоминайте все — потом расскажете. Gute Nacht, alter Freund[10].
— Gute Nacht, Herr Baron[11].
Я вышел с ним из дома для гостей. Когда я вернулся в «Кулик», Джеймсонов и мадемуазель Демулен уже не было. Старую даму проводили наверх. Трое молодых людей пели и били посуду.
— Прошла голова? — нежно спросила Флора.
До сих пор я на голову не жаловался, но теперь сказал:
— Мне надо выпить, чтобы взбодриться. Можно я налью себе виски, Флора?
— Идите к себе в комнату и ложитесь. Виски я вам пришлю. А потом зайду сама и мы немного поболтаем… Мальчиков я отправлю домой. Они разошлись, а купаться что-то холодно… Нет, они остановились в Клубе Ружья и Удочки, тут, на шоссе… Я надену что-нибудь поудобнее. Мы поговорим об этих удивительных домах — если они действительно существуют, Тедди.
Пожелав спокойной ночи членам Клуба Ружья и Удочки, я вернулся к себе, надел кимоно и японские шлепанцы и стал ждать. Я привез с собой много листков с заметками о трех особенностях дома Уикоффов. В первых двух какая-то правда была, во второй — с примесью разнузданного вымысла; третья же была чистой фантазией. Все это имело вид тезисов, с которыми Флора могла сверяться, сочиняя свои статьи. Слуга-филиппинец явился со льдом и бутылками на подносе. Я налил себе и продолжал писать. Наконец пришла сама хозяйка, в чем-то легком и удобном под длинной темно-синей накидкой.
— Я вижу, вы себе уже налили. Будьте ангелом, налейте мне немного шампанского. Мальчики расшумелись, а мне надо остерегаться соседей. Они жалуются, когда мальчики начинают стрелять из ружей и лазить по крыше… Спасибо, шампанское я пью без газа… Теперь скажите: о чьих домах шла речь?
Я выдержал долгую паузу, потом сказал:
— На самом деле все это — один дом. Дом Уикоффов.
Она выпрямилась на стуле.
— Но там нечисто. Там полно привидений.
— Мне стыдно за вас, Флора. Вы ведь не темная служанка. Вы знаете, что привидений не бывает.
— Нет, во мне много ирландской крови. Я верю в привидения! Расскажите подробнее.
Я взял мои заметки.
— Вот материал, может быть, когда-нибудь он пригодится вам для статей — статей, которые внушат Ньюпорту любовь к вам.
— Когда-нибудь! Когда-нибудь! Я усядусь за них завтра же утром. Покажите, что там.
— Флора, я сейчас не расположен беседовать о домах. Я не могу думать о двух вещах сразу. — Я поднялся и стал над ней, зажав ее колени между своими. — Когда прекрасная дама щиплет человека за бедро, он вправе надеяться на другие знаки ее… благоволения и… — Я наклонился и поцеловал ее. — …доброты.
— Ох! До чего же вы, мужчины, exigeants![12] — Она оттолкнула меня, встала, поцеловала меня в ухо и пошла в спальню.
В эту ночь литературных занятий не было.
Работа началась на другое утро в одиннадцать.
— Прочтите мне ваши заметки, — сказала она, положив на стол пачку желтой бумаги и пяток карандашей.
— Нет, сначала я вам просто расскажу, чтобы все время смотреть в ваши прекрасные глаза.
— Ах, мужчины!
— Во-первых, «Дом с легкими». Я начну издалека. Вы знакомы с Нью-Хейвеном в Коннектикуте?
— Я когда-то ездила на танцы в Йейл. Безумно веселилась.
— Где вы останавливались?
— Мы с двоюродной сестрой останавливались в гостинице «Тафт», а еще одна родственница сопровождала нас в качестве дуэньи.
— Тогда вы должны помнить этот угол на Нью-Хейвен Грин. Как-то раз я с одной дамой переходил улицу перед гостиницей «Тафт». Было холодно. Ветер рвал юбки и шляпу дамы во все стороны. Вдруг она сказала нечто неожиданное, потому что это была в высшей степени уравновешенная профессорская жена. Она сказала: «Проклятый Витрувий!» О Витрувии мне было известно только то, что это древний римлянин, написавший знаменитую книгу об архитектуре и городской планировке. «Почему Витрувий?» — спросил я. «А вы не знаете, что многие города в Новой Англии выстроены по его принципам? Стройте город, как огромную решетку. Определите направление господствующих ветров, встречных потоков и так далее. Пусть город дышит, дайте ему легкие. Париж и Лондон вняли этому совету слишком поздно. В Бостоне много зелени, но улицы проложены по старым скотопрогонным тропам. Понятно, принципы Витрувия отражают условия Италии, где бывает довольно холодно, но не так холодно, как в Нью-Хейвене. Теперь слушайте: в страшные знойные дни, летом, этот угол перед гостиницей „Тафт“ — единственное свежее, прохладное место в Нью-Хейвене. Это знают даже голуби — они собираются там сотнями; это знают бродяги и сезонники. Мудрость Витрувия!»
— Помилуйте, Тедди, с чего мы заговорили о голубях и сезонниках?
— Этот дом построен в стиле Палладио, который был верным последователем Витрувия. Теперь я подхожу к сути. Один знаменитый итальянский архитектор путешествовал по Новой Англии и сказал, что это самый красивый и самый здоровый дом, какой он видел. Дома в Новой Англии строились из дерева, строились вокруг камина, который их отапливает зимой; но летом они невыносимы. Коридоры расположены неудачно. Первый и второй этажи разбиты на комнаты, которые окружают очаг, поэтому двери и окна прорезаны не там, где надо. Воздух не циркулирует; застойному воздуху некуда деться. Но у строителей дома Уикоффов хватило денег и здравого смысла, чтобы построить камины по всему дому; поэтому центр дома — большой высокий зал. Он вдыхает и выдыхает. Мне сказала сама мисс Уикофф, что на ее памяти здесь ни у кого не бывало простуды — обыкновенной Всенародной Американской простуды! Он построен в тысяча восемьсот семьдесят первом году итальянским архитектором, который подобрал группу декораторов, живописцев и камнерезов. Флора, это чудо покоя и безмятежности — здоровые легкие и здоровое сердце!
