Марина Юденич - Welcome to Трансильвания
Доктор Эрхард так и не закончил фразы.
Только теперь, внезапно оглянувшись вокруг, он заметил, что наступила ночь.
Глубокая.
Непроглядная и безмолвная.
Беззвездная и безветренная, она дышала могильным холодом, сочившимся из подземелья.
Пурпурная тайна
— И все же чертовски привлекательное название. Ну, послушай, неужели его никак нельзя… м-м-м…
— Украсть? Ты же юрист, Лилька!
— Я не просто юрист, я очень хороший юрист. Именно потому вопрос занимает меня все больше и больше.
— Не понял, прости?
— С точки зрения предстоящей PR-компании, тот брэнд — просто находка. Чем, ты полагаешь, в эти минуты занята моя умная голова? Я думаю.
— Как врач — одобряю: подходящее занятие для головы. Иногда даже полезное, если не слишком усердствовать.
— Можешь не иронизировать. А вернее, как раз наоборот можешь иронизировать сколько душе угодно. Я думаю, и значит, я найду возможность использовать это название вторично, но уже в интересах нашей программы. Кстати, авторы… ну, те, которые написали книгу, они еще живы?
— Рель и Уоррен? Разумеется.
— В конце концов, с ними можно будет договориться официально…
— О чем договориться, Лиля?
— О вторичном использовании названия. Не думаю, что это обойдется слишком дорого. По крайней мере до той поры пока не начнется шумиха. Или даже не с ними — скорее, с издательством. Тебе, разумеется, известно, кто их издал? Кстати, в этой связи сегодняшняя встреча…
— Знаю, британское «Bantam Press». Но послушай, давай наконец расставим все точки над i.
— Давай, только быстро. Он должен появиться с минуты на минуту.
— Что еще за «он»?
— Милый, ты просто на глазах становишься великим ученым. Вот уже появилась забавная рассеянность. Еще немного — и публика начнет прощать тебе расстегнутую ширинку.
— Не дождется. Но вернемся к моей рассеянности, я действительно не помню…
— Что с нами сегодня ужинает британский издатель? К тому же не просто британский издатель, а представитель именно «Bantam Press». Утром я говорила тебе по телефону…
— Утром ты интересовалась, не стану ли я возражать, если вечером к нам присоединится какой-то журналист.
— Не журналист, но все равно — слава Богу! — ты вспомнил.
— Я и не забывал. А вот ты, боюсь, забыла, что я ответил отрицательно. Я сказал: нет, дорогая, я не намерен ужинать с журналистами.
— Издателями…
— Не суть. К тому же я не просто сказал «нет» сегодня утром, я напомнил тебе еще кое-что.
— Кое-что? Это уже интересно.
— Нашу давнюю договоренность. Никогда, ни при каких обстоятельствах, включая мою привязанность к тебе, я не позволю манипулировать собой. Никоим образом.
— Что ж, ты, пожалуй, прав, начинать разговор надо именно с этого. С «привязанности», как ты выражаешься.
— Суть не в выражении. Называть отношения каждый из нас вправе как угодно, не нравится «привязанность» — выбери другой термин.
— Термин? Интересно, какой термин порекомендуешь Не ты? Связь? Сожительство? Нет, сожительство никак не подходит. Мы ведь не живем вместе, милый, верно? Мы только иногда встречаемся для того, чтобы совершить физиологический акт любви.
— Фи, Лиля!
— Ах, фи? Тогда незачем тянуть свои похотливые ручонки всякий раз…
— Если ты про Мону Лизу — не утруждайся: этот пассаж я помню наизусть.
— Мона Лиза? Вы так скучаете, что заговорили о высоком? Прошу прощения, но я почти не опоздал…
Был вечер.
Еще довольно ранний — около восьми пополудни.
Лобби-бар московского отеля «Рэдиссон-Славянская» в такое время всегда полон.
Нельзя сказать, что здесь слишком шумно — люди за столиками в основном говорят довольно тихо, лишь изредка разражаясь смехом, или кто-то — почти бессознательно — начинает говорить громче окружающих, прижимая к уху трубку мобильного телефона.
И тем не менее ощущение общего беспрестанного гула, вкупе с клубами сигаретного и сигарного дыма, полумрак и некоторая теснота рождают устойчивое ощущение многолюдного, суетного места, в котором так же легко потеряться, как и нечаянно найтись.
Молодой человек, внезапно возникший у небольшого столика, зажатого с обеих сторон низкими диванами, непринужденно и как бы невзначай совершил именно последнее — нечаянно нашелся, словно материализовавшись из дымной полутьмы.
— Совсем не опоздали.
Высокая блондинка с копной тонких, пушистых волос, обрамляющих простое скуластое, типично русское лицо, одарила пришельца любезной улыбкой. Однако все же сверила время, мимолетно скользнув взглядом по запястью.
Этого могло быть достаточно, чтобы наблюдательный глаз зафиксировал крайнюю степень ее пунктуальности либо рефлекторную привычку следить за временем. Однако
Бессознательный вроде бы взгляд скользил по запястью чуть дольше, чем действительно мимолетный.
Отсюда следовало с неизбежностью — дама полагала, что должна быть строго пунктуальной, и сознательно демонстрировала это.
Либо просто хотела обратить внимание молодого человека на свои часики, не слишком дорогие, но вполне достойные business woman средней руки.
Пришелец, впрочем, если и оценил незамысловатые манипуляции, то никак не подал виду.
Ее прежний собеседник тем более уловки не заметил, к тому же — вне всякого сомнения! — адресована миниатюра была не ему.
Происходящее вызывало у мужчины за столиком откровенное раздражение, которое он, похоже, не считал необходимым скрывать.
Некрасивое, умное, запоминающееся лицо выражало крайнюю степень недовольства.
Взгляд, адресованный внезапному гостю, был красноречивее многих слов.
Женщину он, казалось, теперь не замечал вовсе.
По всему — настало время весьма неловкой паузы.
Дама, однако, была готова к такому повороту событий — не обращая внимания на грозовую атмосферу, она продолжила, вкрадчиво улыбаясь обоим:
— Ну вот. Наконец могу представить лично. Михаил Ростов, о котором я уже так много вам рассказывала…
— Ну! Это ведь потому, что я так много спрашивал…
Молодой человек благодарно принял и виртуозно отыграл спасительную подачу.
Он представился с такой подкупающей, открытой и простой улыбкой, что недовольному спутнику белокурой дамы ничего не оставалось, как пожать протянутую руку.
Правда, при этом он даже не приподнялся из глубин Низкого дивана, отчего новому знакомцу пришлось довольно неловко тянуться через столик. Впрочем, сложную манипуляцию молодой человек исполнил достаточно легко и Непринужденно, сохранив при этом достоинство.
К тому же блондинка снова поспешила на помощь:
— Присоединяйтесь! Мы пока расслабляемся аперитивом и подумываем, где бы поужинать.
— Если мне позволено будет дать совет — в двух минутах ходьбы приличный японский ресторанчик. То есть я, наверное, не слишком точно выразился — он здесь же, в отеле, надо просто перейти через холл. В устах иностранца это, наверное, большая дерзость — рекомендовать ресторан коренным москвичам, но этот я знаю очень хорошо. Всегда останавливаюсь в «Рэдиссон» и всегда хожу к ним есть жареные пельмени. Очень вкусно.
— Да-да, там совсем недурно и, кстати, имеются отдельные кабинеты — не люблю есть, когда на тебя пялится целое стадо голодных самцов.
— Их можно понять.
— Нельзя.
— Вы еще не слышали сентенцию про Мону Лизу?
Михаил Ростов разомкнул уста впервые.
Он заговорил негромко, но так неожиданно и с такой откровенной, подчеркнутой иронией, что оба собеседника на несколько секунд ошеломленно замолкли.
Первым пришел в себя молодой человек:
— Про Мону Лизу? Вы ведь что-то говорили именно о ней, когда я подошел к столику?
— Это камешек в мой адрес. Вернее, одной моей сентенции, как определяет ее Михаил Борисович.
— Сентенции?
— Все очень просто. Когда в музее вы видите Мону Лизу, вы же не тянете к ней свои жирные, похотливые ручонки? Отчего же при виде красивой женщины вам обязательно неймется ее облапать?
— Этот вопрос, как я понимаю, вы задаете некоторым… скажем так… особо настойчивым мужчинам?
— Вот именно. К сожалению, численность стада довольно велика — поэтому я и предпочитаю ужинать в отдельных кабинетах.
— О! Значит, мое предложение принимается?!
— Я, пожалуй, не против суси, а ты, малыш? Сейчас он скажет: «Миллион раз говорил тебе, не называй меня „малыш“»…
— Неужели? Я — это не слишком смело? — счел бы за счастье услышать подобное в свой адрес.
— Пожалуй, у вас есть все шансы пополнить стадо.
Впервые с момента их знакомства Михаил Ростов внимательно посмотрел на молодого британца.
Впервые же в его голосе прозвучали нотки если не симпатии, то сочувствия.
Этого, впрочем, оказалось достаточно — англичанин улыбнулся понимающе и пошел дальше, едва заметно подмигнув.
