Мартин Эмис - Другие люди: Таинственная история
Время тянулось убийственно медленно. У нее не оставалось денег, чтобы хоть как-то ускорить его ход. Ведь чтобы оно шло быстрее, нужны деньги: именно так деньги мстят времени. А время никуда не торопилось.
Мэри еще раз перечитала все книжки. Она читала религиозные издания, разбросанные на журнальном столике в коридоре. Их основная мысль, как и в брошюрках, которые присылали миссис Ботэм Анонимные алкоголики, состояла в том, что в конечном итоге все закончится на удивление хорошо, даже если на первый взгляд в это трудно поверить. Каждому из нас дается еще один шанс, и, скорее всего, мы сможем искупить грехи без особых хлопот. Так уж повелось с момента Грехопадения, когда человек оступился и больше не смог подняться. Но волноваться особо не о чем. Господь Бог прекрасно обо всем позаботится. Девочки в приюте все время поминали в своих разговорах Бога, по крайней мере, частенько ссылались на Него или на сына Его, Иисуса Христа. Особой пользы, впрочем, это не приносило.
— Уж и не знаю, и о чем вы только думаете, — сокрушалась миссис Пилкингтон, — Все теряете, являетесь сюда, и ничегошеньки у вас нет.
Мэри была с ней согласна по всем пунктам.
— Ты хочешь сказать, что не знаешь своего номера соцстрахования?
— Точно.
— И понятия не имеешь, все ли твои взносы уплачены?
— Не имею, совершенно верно.
— И куда же, в конце концов, запропастились твои документы?
— Все, сдаюсь, — не подумав ответила Мэри, — Так куда?
— Ты тут не нахальничай. Ты заявляешь, что хочешь найти работу, а на это требуется много времени. Для начала ты должна заполнить все это, — Она угрожающе постучала пальцем по кипе бланков, — Вот. Заполни их все, — Миссис Пилкингтон снова вернулась к своим занятиям. И, не отрываясь от работы, добавила: — Ты можешь оставаться здесь не дольше трех месяцев.
— Только три месяца?! — ужаснулась Мэри.
Мэри сидела на продуваемой всеми ветрами скамейке и плакала. Теперь она частенько проводила так время. Она уронила последний бланк на колени. Нет, она просто не в силах во всем этом разобраться. Она сумела одолеть «Тимона Афинскою», но не это. Даже если читать очень медленно, идиотски шевеля губами, как это делала Хани, насупленно склонившись над очередным изданием типа «Люби себя», то и тогда слова отзывались одной пустотой — безликие, высокомерные, пресыщенные всеми теми привилегиями, которых ее кто-то с презрением лишил. Мэри хотела выбраться отсюда, попасть в другое измерение, но все эти словеса никак не желали ей помочь. Они объединились с одной целью: не дать ей выйти, замуровать ее.
Новостей не было. Мэри искала их даже в зеркале: играла с ним в его игры. И постепенно Мэри Агнец все лучше и лучше узнавала Эми Хайд.
Была ли Мэри этой Эми или она была ею только до какого-то момента и до какой-то степени? Эми многое перепробовала на своем веку. Повторяла ли Мэри ее шаги? Если да, то с какой точностью и насколько непроизвольно она это делала? И был ли в этом смысл? Кто всем этим заправлял? Бог? Принц? И кому это не по душе?
Мэри. Нашей Мэри все это совсем не по сердцу. Она запиралась в ванной и изучала себя в зеркале. Ей очень хотелось быть доброй и не верилось, что Эми была такой уж гадкой, если Мэри в каком-то смысле обязана ей своим появлением на свет. Может, в каждой девочке на самом деле сидит еще одна… Мэри всмотрелась в зеркало. Выглядела она ничуть не зловеще. Как раз напротив, смотрелась она вполне мило. Только взгляните на белки ее глаз, подобные яичным белкам, на точеный изгиб носа. Хотя на некоторых зубах и виднелись темные пятнышки, нежная розовость десен оставалась девственно гладкой, а изящная линия губ прекрасно сочеталась с округлостью подбородка… Отворачиваясь от зеркала, она успела заметить тень улыбки всезнающего призрака, притаившегося за волшебным стеклом. Отражение дрогнуло: там, за зеркалом, начинались владения хаоса. Мэри неотрывно смотрела в глубь зазеркалья. Ее глаза изо всех сил стремились разглядеть то, что жило по ту сторону, и наконец силой своего внутреннего света они принудили это нечто отступить. Но стоило Мэри отвернуться от зеркала, как она сразу же чувствовала, что неведомое, притаившееся за ним, снова вернулось на место и безмятежно дожидается своего часа.
Ее сны изменились. Они истощились — так, по крайней мере, ей казалось. Вообще сны призваны рассказывать о многообразии, но ее сны теперь совсем не отличались друг от друга. Ночи стали для нее такими же однообразными, как и дни.
Первые несколько часов она просто лежала и следила за тем, как голова заполняется бурлящими, неистовыми потоками мыслей, разъедающими, ранящими душу образами, которым было плевать, сумеет ли она их вынести. Потом приходил сон, всегда один и тот же.
Эми несется по черным небесам. Эми летит: она может попасть куда захочет с какой угодно скоростью. Она не боится своего преследователя: порой она даже оглядывается и смеется возбужденным дерзким смехом. За ней гонится отвратительный зверь — черный, как и полагается, — возможно, пантера, но с желтыми клыками и крупной квадратной мордой вепря. Часто
Эми подпускает зверя совсем близко, потом резко сворачивает в сторону и, заливаясь звонким хохотом, вновь ускользает от него с такой грациозной ловкостью, что зверь спотыкается в небесном пространстве, прорезает воздух крутой дугой, затем снова выравнивает траекторию и продолжает преследование, и тогда во мраке до нее доносятся его механически размеренные скачки. Она снова сворачивает, но на этот раз зверь чуть не задевает ее, и она успевает почувствовать его жаркое дыхание, смешанное с пеной ярости и злобы. И вот она уже снова Мэри, теперь она добыча. Черное пространство сжимается вдруг в узкий туннель, и она мчится по нему с такой головокружительной скоростью, что, кажется, в любую секунду может обогнать саму себя. Ее руки и ноги похожи на искрящиеся золотые колеса со спицами, волосы — грива растрепавшихся нервов. Зверь преследует ее гигантскими скачками. Через мгновение он уже сможет прыгнуть ей на спину, распластавшись, придавить ее к земле и вонзить когти в лицо. Чтобы не ждать дольше, она замедляет бег, падает замертво — чтобы то, чему суждено произойти, случилось скорее. Зверь набрасывается на нее и стремительно, хладнокровно раздирает ее тело в клочья кровавого пламени. Тут она просыпается, и ее сознание уже опять наполнено бурлящими, ревущими, невыносимыми образами. И так каждую ночь, все снова и снова, без конца. За что? Почему так?
* * *
Потому что это один из путей, по которым к тебе возвращается прошлое — упрямое, неизбывное прошлое.
Ты ведь понимаешь, что забытые грехи вечно будут отравлять тебе душу?.. Как тебе спится? Сны не подводят? С ними все спокойно? Или они набухают, готовые вот-вот лопнуть? И тогда вырвется то, что погубит тебя…
О господи… порой я просыпаюсь среди ночи и оказываюсь в пустоте. Я — мертвый зуб во рту вечной жизни. Мой разум больше не служит мне. Он перешел на другую сторону. Там он — князь, принц… Мэри, в следующий раз не ошибайся, избегай дурного, не падай. О Мэри… исцели меня, милая.
Раньше мне казалось, что нет другого времени, кроме настоящего. Я думал, что только оно и есть. Теперь - то я лучше знаю — или, по крайней мере, знаю, что это не вполне так. В конце концов, прошлое тоже никуда не исчезает. На самом деле, кроме прошлого, больше ничего и нет: настоящее не стоит подолгу на месте, а о будущем каждый может только гадать. Со временем ты всегда отдаешь прошлому все без остатка. В конце концов оно всегда тебя настигает.
Все девушки в приюте, падшие девушки, мечтали только об одном — об еще одном шансе, о передышке. Мэри нуждалась в ней не меньше. И она ее получила.
Полдень. Она бродит по улицам с уже заученной бесцельностью. Единственная сознательная цель — стремление отойти от рутинных маршрутов, от тех нитей городской паутины, что уже изучены ею как свои пять пальцев. Она забрела в оживленный, но скрытый от посторонних глаз квартал обветшалых домов и темных лавчонок, похожих на пещеры. Ссутулившиеся мужчины и женщины раскладывают свои вещицы на голых прилавках, выставленных вдоль улицы, и прохожие вплетают реплики и возгласы в общий хор зарождающейся свободной торговли. Выше, все выше карабкается напыщенная улочка наверх, в холодную прозрачность утреннего воздуха, словно трап, только что спущенный с небес. И даже белые и пухлые воздушные ленивцы опустились пониже — посмотреть, что там внизу затевается… Конечно, все так и должно быть, думала Мэри, и никогда нельзя про это забывать: жизнь прекрасна и удивительна, а все, на чем останавливается взгляд, исполнено тайного смысла. Мэри еще раз завернула за угол и увидела широкое темное окно: в нем таилось послание, предназначенное для нее. В эту секунду несущийся мимо фургон сыграл с солнечными лучами шутку, и слова исчезли в бликах света. Она подождала, и несколько потускневшая, но все еще ясная и притягивающая взгляд надпись возникла снова. Это было объявление. Оно гласило: «ИЩЕМ ОФИЦИАНТКУ».
