Сайра Шах - Мышеловка
— Тобиас! Это просто омерзительно! Здесь полно мышей! Взгляни — они здесь повсюду!
Тобиас смотрит на черные катышки и хмурится.
— Я не уверен, что это мыши. Может быть, просто комочки какой-то грязи. Утром мы все почистим.
Вдоль одной стены тени обрываются в темноту.
— Здесь какой-то проем, — говорю я.
— Я же рассказывал тебе, — говорит Тобиас, — тут арка с проходом в ту, действительно холодную пристройку. Я покажу тебе — здесь где-то должен быть выключатель.
Он пытается ощупью найти его в темноте, а я стараюсь сохранить самообладание в этой комнате с неопределенными границами без четкого начала и конца, которые теряются в густых тенях.
Затем к жизни возвращается еще одна маломощная лампочка. Мы смотрим в узкое треугольное пространство, которое заканчивается окном с четырьмя стеклами, где перед каменной мойкой висит уродливый мясницкий крюк.
— Я думаю, что это кухня для дичи, — говорю я. — Чтобы подвешивать туши убитых животных.
Тобиас обследует арку.
— Тут по бокам видны крючки для петель — здесь когда-то была дверь.
— Пол покрыт снегом.
— Не говори глупости. При такой температуре этого просто не может быть.
Я снова смотрю вниз.
— Нет, это маленькие белые шарики. Полистирол. Потолок и стены выложены им. Что могло привести к тому, что он так обвалился?
Пока я вглядываюсь в тускло освещенную комнату, пытаясь сообразить это, тени выстраиваются в размытые очертания.
— Ой! Тобиас! Быстрее сюда!
— Что?
— Смотри — вон там!
Тобиас заглядывает через дырку в потолке: дохлая мышь.
— Рот у нее забит полистиролом, — с интересом говорит Тобиас. — Она, похоже, хотела прогрызть себе проход и стала слишком толстой, чтобы пролезть в него.
— Мне дела нет до того, что она там делала. Завтра утром первое, что мы сделаем, это проведем в этом мерзком доме большую капитальную уборку.
— Ладно-ладно, но только при условии, что сначала ты дашь мне немного поспать. Пойдем, я уже не хочу есть. Давай сразу отправимся в кровать.
Я несу Фрейю, которая крепко спит в своей плетеной корзинке, наверх, в нашу спальню. Мы лежим рядом с ней на надувном матрасе, прислушиваясь к скрипам и каким-то зловещим скребущим звукам, как будто у нас над головой узники в цепях волочат по полу металлические сундуки.
— Это просто старый дом. Все образуется, — говорит Тобиас.
Дом этот всю ночь скрипит, как галион под парусами. Три или четыре раза нас будит пронзительный шипящий звук.
— Пойди и посмотри, что это, — шепотом командую я.
— Черта с два, и не подумаю, — в ответ шепчет он. — Это, очевидно, какое-то шипящее привидение. Если хочешь узнать точно, пойди и посмотри сама.
***
Фрейя будит нас задолго до рассвета. Тобиас спускается вниз распаковывать стоящие в гостиной ящики. Я лежу в постели с Фрейей на груди, смотрю, как она дышит, считаю ее реснички, вглядываюсь в мягкий контур ее щеки. Пока весь дом просыпается, мы с ней вместе незаметно вновь погружаемся в сладкий сон.
В десять часов меня будит запах кофе. Я открываю дверь в крытый деревянный переход, и в пахнущую плесенью спальню проникают солнечные лучи и пение птиц.
День просто замечательный: ясный и сияющий, на улице — ни ветерка. Во дворе распустились подснежники и зимние крокусы. Я выхожу из двери на мостик перехода. Отсюда открывается вид на голубые и фиолетовые холмы; природа кажется нежной и пронизанной любовью, как никогда. «Мы, — говорю я себе, — будем с Тобиасом часто выходить сюда, чтобы на этом мостике-балконе вдвоем завтракать и наслаждаться чудесным видом».
Я провожу ладонью по гладким деревянным перилам и чувствую под пальцами шероховатый участок. На дереве вырезано имя: «Роза». От этой находки странно веет чем-то сокровенным. Это знак, что еще кто-то уже наслаждался красотой этого места, приходил сюда, возможно, таким же утром, как сегодня, охваченный какими-то своими мыслями и заботами.
Когда я спускаю Фрейю в ее плетеной корзинке вниз, то вижу, что один угол гостиной уже расчищен от упаковочных ящиков, плита «ар-деко» отдраена до блеска, и на ней бодро дышит паром синий жестяной кофейник.
— Тобиас! Ты просто прелесть! Как тебе удалось разжечь эту печку?
На лице у Тобиаса появляется выражение скромного самодовольства, но в этот момент входит Лизи с полной охапкой дров. Я так удивлена ее появлением, что ко мне не сразу возвращается дар речи.
— О, добро пожаловать! Простите, что меня не было здесь вчера, чтобы встретить вас, — говорит она. — Я уже не ждала вас — было очень поздно. Я почистила тут плиту. А дымовая труба была забита массой всяких ненужных вещей.
— Лизи. Я… я не ожидала. Во всяком случае, мне думалось…
Тобиас немного уводит меня в сторону.
— Лизи продолжает искать себе другое жилье, — полушепотом шипит он.
Я таращу на него глаза.
— Да все нормально, — говорит Лизи. — Если хотите, я могу уйти прямо сейчас. Чуть дальше в долине есть люди, которые хотят, чтобы я жила с ними. Но Тобиас, похоже, решил, что будет полезно, если я еще недельку-другую поживу здесь, чтобы помочь вам обустроиться на новом месте. Это он попросил меня.
Теперь настает очередь Тобиаса выразительно таращиться на меня.
— Прошу вас, Лизи, не торопитесь уезжать, — говорит он. — Вы показали себя таким молодцом! Я себе даже представить не могу, как бы я успел столько всего сделать за такое короткое время без вашей помощи. В конце концов, Анна действительно бóльшую часть всего этого взвалила на меня.
Наступает молчание, и только я открываю рот, как Тобиас быстро показывает на целый набор винных бутылок, пыльных и без этикеток, которые выстроились на обеденном столе в гостиной.
— Посмотри на это. Все утро с окрестных ферм сюда заезжали наши соседи. Каждый из них привез по паре бутылок своей собственной домашней выпивки к нашему столу. Остаться никто не захотел. Как они узнали, что мы уже здесь, я понятия не имею.
— Все уже знают, что вы здесь, — говорит Лизи. — К тому же сегодня день chasse[18]. А все местные — охотники. Они припарковались тут же на своих quatre-quatre. — Тобиас вопросительно смотрит она нее, и она добавляет: — На своих внедорожниках.
Кто-то тарабанит в дверь.
— Еще один, — говорит Тобиас.
Фрейя вздрагивает и, проснувшись, начинает хныкать.
— Я открою, — говорю я, — а ты, бога ради, возьми, в конце концов, на руки свою дочь.
В дверях стоит небольшого роста мужчина. Из-за своей большой кожаной охотничьей шляпы он кажется еще ниже, как будто на голове у него надета кастрюля.
— Здравствуйте, я ваш сосед. — С этими словами он молодцевато выпрямляет спину и расправляет плечи, как солдат на параде. Рука его при рукопожатии на ощупь напоминает деревянную, но в глазах сверкает какой-то непонятный огонек. — А еще я — ваш арендатор, — добавляет он. — Я имею право выращивать овощи на вашем огороде. Меня зовут Людовик Доннадье.
Он картинно снимает шляпу и достает две бутылки вина без этикеток.
— Заходите, пожалуйста, — приглашаю я.
Он ступает за порог и сразу смотрит на Фрейю, которая шатко балансирует на колене у Тобиаса. Взгляд у него быстрый и ясный, как у дикого зверя.
— Ваш первенец? Помню, что я держал младенца точно так же: не знал, как это делается, так что просто посадил его на колено, как вы, и при этом очень гордился собой.
— Хотите кофе? — спрашиваю я.
— Кофе? Хм-м…
— Может быть, petit apéro?[19] — предлагает Тобиас на смеси английского с французским.
— Mais oui, un apéro, volontiers! [20]
Я беру одну из его бутылок и наполняю наши стаканы. Он устраивается за столом и потягивает свой семейный напиток. Вино у него вязкое от сладости.
— Где вы живете? — спрашиваю я, чтобы поддержать разговор.
— В Рьё — это деревня на полпути к вершине холма. Последнее бунгало. Если что-то нужно — заезжайте. Без колебаний.
Из-за сильного акцента я едва могу разобрать, что он говорит.
— Это очень любезно с вашей стороны.
— Вы хорошо говорите по-французски, — говорит он. Но потом добавляет: — Как будто вы с севера. — При этом он странно поднимает брови и уголки рта одновременно.
— Но страна ведь одна и та же, я полагаю.
— Это Pays d’Oc[21]. Наш родной язык — окситанский, а не французский. И у нас свои собственные обычаи.
— Вы строитель? Или фермер?
— Я paysan[22], я хожу по земле. Ваш муж не понимает по-французски? Вы должны перевести это для него.
— Хорошо, — говорю я. — Попробую. Тобиас, он хочет, чтобы я переводила тебе, когда он будет говорить. Он говорит: «Хозяин Ле Ражона — мой дядя, это поместье столетиями принадлежит нашей семье. Мы выращиваем на склонах разный виноград и давим вино в прессах…» Стоп, этого быть не может, разве нет? Никто нам об этом не говорил… ой… «до восьмидесятых…» Он, должно быть, путает времена глаголов. Господи, его наречие очень трудно понять. «Но Евросоюз платит… чтобы выкапывали виноградную лозу. Вино здесь недостаточно высокого качества; почва… она слишком…» Я не уверена, что именно «слишком» — твердая, что ли? Тяжелая? «Почва — она жестокая хозяйка. Вы должны научиться обращаться с ней. Иначе она сломает вас, как ломала нас на протяжении бесчисленных поколений».
