Женя Рассказова - Внутри нее
Первым начал Валерка:
– Красиво. Мне нравится.
– Ага, только вот мне кажется, на нашу Лизку эта барышня совсем не похожа. – Кристина деловито скрестила руки на груди.
– Да, на меня не похожа, – вынуждена была согласиться сама героиня. – Разве что глаза. Видимо, когда ты их рисовала, я еще не успела убежать в кино.
Все дружно засмеялись, а Ева посильнее сжала губы, чтобы не заплакать.
– Ничего, потренируешься, и все получится! – успокоил ее Валерка.
– Спасибо, но мне кажется, что тут либо дано – либо не дано! И если уж мне не дано...
– Ну с чего ты взяла? Все бы так быстро сдавались, люди бы вообще не размножались. – Сказав это, Валерка подмигнул Еве.
– Это ты к чему сказал? – Лизка потеребила его за шею. Видно было, что после посещения темного кинозала отношения между ними стали более интимными.
– А к тому, что вас, женщин, прежде чем в постель уложишь, нужно долго уговаривать. Давайте чайник, я пойду на кухню.
– Ну ты и нахал! – возмутилась Лизка.
– А по-моему, лучше сорок минут помолчать, чем два часа упрашивать! – подтвердила Кристина. – Знаете, есть такой анекдот, как девушка и грузин в одном купе ехали. Он молчал сорок минут, она испугалась, что ему совсем не нравится, и спустилась к нему сама.
– Да не вмешивайтесь вы в нашу личную жизнь! – почему-то рассердилась Лиза.
Поздно вечером, когда выключили свет и улеглись по кроватям, Ева вздрогнула от какого-то шума, происходящего возле нее. Она даже хотела закричать от неожиданности.
– Тихо ты! Это я! – Лиза забралась наверх, где спала Ева, и легла рядом.
Несколько минут девушки лежали в полной тишине.
– Знаешь что, – Лиза говорила шепотом, чтобы их не могли услышать, – сегодня я решила, что не буду выходить замуж за Валерку. Я найду себе богатого мужа и стану такой же красивой, какую ты нарисовала меня на портрете.
– Не нарисовала, а изобразила, – вздохнула Ева.
Она очень не любила, когда кто-нибудь вторгался в ее личное пространство. И уж тем более залезал к ней под одеяло.
Мария двое
Ночью Марии снился тревожный сон. Это были воспоминания детства. Ей снова пришлось пережить тот день и тот страх, который она испытала, когда три здоровых девчонки из старшей группы затащили ее в туалет, забили в угол и засунули в рот полотенце, чтобы она не могла закричать. Самая длинная, прыщавая Люська, держала ее руки сзади.
– А ну-ка посмотри, что там у нее в портфеле! – приказала другая. Ее звали Фура. Это было ее прозвище, по имени ее никто не звал. Даже учителя.
На пол посыпались рисунки гуашью: облака и люди под ними, дети, которых держат за руки родители и они идут куда-то все вместе. На одной из картин были изображены три смешных, нелепых клоуна: два толстых, похожих на арбузы, и одна клоунесса в зеленом цилиндре и смешном комбинезоне, худая и длинная, как щепка. Девочка хотела нарисовать веселую труппу, которая будет путешествовать по детским домам и давать смешные представления.
Фура взяла рисунок и посмотрела его на свет, как будто хотела разглядеть еще какие-то тайные водяные знаки.
– Это ты нас, значит, изобразила? – Она впилась глазами в бедную жертву.
– С чего вы взяли? – хотела ответить девочка, но во рту у нее был кляп.
– Да, нам говорили, что ты над нами издеваешься, но чтобы так... А ну-ка, Люська, отрежь-ка ей одно ухо! Второго хватит, чтобы услышать то, что я сейчас скажу.
Люська достала откуда-то огромные ножницы и мигом отстригла ей одну свернутую в рогалик косу. Огромный синий бант упал на пол. Все трое засмеялись.
– Испугалась? – съехидничала Фура. – Будешь знать, как карикатурничать.
«Но я вовсе не хотела рисовать вас!» – хотела возразить девочка, но вместо этого опять уткнулась языком в кляп.
– Значит так! – Фура подошла так близко, что было слышно запах ее пота. – Будешь дежурить по коридору каждый раз за нее, за нее, – она указала на двух своих соучастниц, – и за меня. То же мне, великая художница! Вырастешь – станешь маляром! Заборы будешь красить, длинные такие, как с утра начнешь, так к вечеру закончишь. – Ее опять разобрал громкий отвратительный смех. – Я кое-что придумала. А не хочешь ли ты сегодня ночью пол в кабинете биологии покрасить и учительский стул заодно? А то чего-то не хочется мне системы кровообращения учить. А так, того и гляди, урок отменят, а?
– Дрянь ты все-таки! – крикнула девочка, но из-за кляпа ее опять никто не услышал.
– Ну ладно, думаю, задание понятно, осталось его выполнить. – Фура указала жестом отпустить ей руки.
И вдруг Ева почувствовала, что кто-то внутри нее, гораздо сильнее, чем она сама, встал на защиту. Едва освободив руки, она вытащила тряпку изо рта и крикнула:
– Эй, постойте!
Старшеклассницы недоуменно обернулись.
Ева подняла с пола рисунки.
– Хотелось бы, чтобы вы запомнили, что это не каракули, а мои картины. И рисовать я буду когда захочу и кого захочу, потому как имею на это полное право. А если вам нечем больше повысить свою самооценку, кроме как зажимать тех, кто младше и слабее вас, в туалете, то вы так и останетесь глупыми, бездарными клоунами. – Она послушала мертвую тишину и добавила: – Даже когда ваш цирк уже уедет.
Закончив свою речь, она принялась медленно собирать книги, валявшиеся на полу. Удар последовал незамедлительно. Ева отлетела к стене и, ударившись головой о батарею, потеряла сознание. Должно быть, прошло не менее часа, прежде чем она снова пришла в сознание, так как струйка крови, промочившая ее школьное платье, превратилась в темно-коричневую лужицу на кафельном полу. Затылок был очень тяжелый, но боль стучала в висках.
– Ты кто? – спросила она вслух.
– Мария! – ответ последовал сразу.
– Тогда кто я?
– Ты – Ева.
– Не совсем понятно.
– Еще бы! Однако мы встречались с тобой, и не раз. Помнишь, когда твоя добрая душа хотела, чтобы вместо тебя усыновили этого заику Борю и ты не знала, как это сделать, я помогла тебе и начала кидать в него песок. Бедняга растрогал бедную женщину, и вместо тебя забрали его. По-моему, это была очередная глупость. Теперь он живет в отдельном доме и носит приличную одежду, а ты валяешься на грязном полу в сортире. Но я всегда буду на твоей стороне, потому как я – это ты. Бедная Ева, ты, должно быть, и не догадывалась о моем существовании, но настало время все узнать.
– У меня что теперь – две головы?
– Нет. Голова одна. Тебя две.
Ева заплакала.
– Зачем плачешь?
– Больно и страшно.
– Это еще почему?
– Неужели ты не понимаешь? Я даже встать не могу, сотрясение мозга, наверное.
– Это тебе только кажется. Сейчас ты умоешься, соберешь свой портфель и пойдешь в кабинет врача, пока остальные не вернулись с прогулки.
– И что я ему скажу?
– Скажешь, что упала с лестницы и потеряла сознание.
Ева начала было подниматься, но потом возмутилась:
– С чего вдруг?
– С того, что ты должна быть сильной. Слабаков не любят, над ними издеваются. Они отбросы общества. Тем более не хотелось бы быть отбросом того общества, в котором мы с тобой находимся.
Ева так и сделала. Провалявшись неделю в лазарете с сотрясением мозга, она не созналась ни в чем даже на всеобщей линейке, когда все воспитанники детдома смотрели на ее наполовину обстриженную голову и синие круги под глазами.
– Я просто упала с лестницы, – повторила она во всеуслышание, потом подняла голову выше и добавила: – Предлагаю поменять перила между третьим и четвертым этажами, потому что такое могло случиться с каждым.
Ночью, засыпая, она прошептала кому-то в темноте: «Спасибо!» И оттого, что не услышала ответа, ей снова стало страшно, но уже совсем ненадолго.
Видимо, поступок Евы кое-что доказал ее обидчикам, потому как ни Фура, ни кто-либо другой не смели даже пальцем ткнуть в ее сторону. На следующий день она пришла в школу лысая, класс ахнул, а девочка, улыбаясь, прошла на свое место: «Волосы – не зубы. Отрастут – еще лучше будут!» С этого дня все изменилось. Она знала, что их теперь двое, и от этого она стала в два раза сильнее.
В детдоме
– Это была странная девочка. Мы не раз хотели перевести ее в специальное учреждение для психически нездоровых детей. Но как только я угрожала ей тем, что отправлю в другой приют, как она тут же становилась послушной. Однажды на нее обратила внимание одна очень приличная пожилая пара. Им понравились ее рисунки. Они как раз хотели ребенка с творческими задатками. Я обязана была их предупредить, что девочка не совсем здорова. Мужчина, который, видимо, больше был расположен взять этого ребенка, убедил жену, что все творческие дети немного странные, зато из них могут вырасти гении. Но то, что они увидели потом, заставило кардинально поменять свое решение.
Я сидел в просторном кабинете у заведующей Самарским детдомом– интернатом и боролся с похмельным синдромом. Вчера в вестибюле гостиницы мне посчастливилось встретить интересного собеседника. Разговор зашел так далеко за пределы реальности, что его пришлось запивать. Сначала это было нефильтрованное пиво, но где-то после слова «трансмоногамность» мы перешли на виски. Встреча была назначена на десять утра, и, несмотря на тяжелый подъем и боль в суставах, я все-таки прибыл на нее вовремя. Сидя на неудобном стуле, оглядывался по сторонам. Голые стены кабинета были увешаны дипломами за неоценимый вклад в развитие детского творчества, грамотами воспитанников детдома № 17 за участие в спортивных соревнованиях, и наконец, здесь же висел сертификат на получение кухонного комбайна самой Полежаевой Евгенией Ивановной за победу в конкурсе «Лучший воспитатель года»! На какой-то момент в моей голове что-то стукнуло, упало и покатилось. Грамот на стенах стало в два раза больше.
