Хосе-Мария Гельбенсу - Вес в этом мире
Ты мне завидуешь?
Очень. Обладай я твоей натурой, я оказался бы гораздо дальше.
Дальше? Ты хочешь сказать, выше? Севернее, чем сейчас?
Куда севернее. Как минимум в Англии. А может, и еще выше — на Шетландских островах. Или еще дальше — в стране гиперборейцев.
Нет. Туда ты не сможешь добраться.
Добраться смогу. Вот чего не смогу — так это вернуться. Если бы я добрался туда, то сейчас бы не разговаривал с тобой. Но я остался здесь. Смиренный мыслитель — оракул, с которым явилась посоветоваться решительная принцесса. Мой дом — это последний кордон, где можно отдохнуть перед тем, как пересечь неверное море, чтобы вступить на незнакомую землю. Но давай представим себе: что, если бы все было наоборот, если бы мой дом действительно был последним пределом земли, если бы он был тем самым спиральным замком, откуда не возвращаются? А может, это конец твоего путешествия, и ты разговариваешь со мной у врат замка. В этом случае, дорогая моя, тебе надлежит вернуться на свое место штатного преподавателя, и повседневная жизнь снова завладеет тобой, и ты будешь счастлива до конца своих дней.
Ну и фантазия же у тебя.
Или нет: ты станешь профессором, получишь кафедру — я уверен в этом. Ты всегда и во всем будешь достигать максимума своих возможностей.
Ты пытаешься обидеть меня?
Я пытаюсь сказать вам, благородная принцесса, чтобы вы остались по эту сторону моря.
Какой ужас, ты похож на какого-то провинциального Мерлина.
В таком случае, я вновь перевоплощусь в более достойный образ — педагога-пенсионера.
И напомнишь мне о том, что ты сам был профессором, потому это тебе и кажется такой мелочью.
Мне кажется, что это подходящее место для тебя, а еще мне кажется вполне уместным твое честолюбие. Получить кафедру — высшая точка карьеры. Чего же ты еще хочешь?
Скажи мне одну вещь: чего еще, по-твоему, я могу хотеть?
Я знаю только, чего тебе следует хотеть, и предсказываю, что ты добьешься этого: кафедры. Более того, я уверен, что ты уже прилагаешь усилия в этом направлении. Ты всегда была очень, очень честолюбива. Напротив, твой интерес к работе у Армстронга, или как его там, выглядит скорее капризом. Если ты поддашься ему, то можешь погубить все.
А тебе не кажется, что этот каприз, как ты его называешь, станет самым важным пунктом моей научной биографии?
Гм.
Ты разочаровываешь меня.
Ты хорошо знаешь университет, и тебе прекрасно известно, что подобное бегство под крылышко светила будет расценено всего лишь как проявление снобизма или провокация. Единственная карьера, которую ценят в университете, — карьера государственного служащего от педагогики. С каких это пор государственные служащие думают, принимают решения или обучаются на стороне? В сто раз предпочтительнее держаться какого-нибудь местного профессора, чем пытаться научиться чему-то у светила международного масштаба. Учась чему-то, прокладывая себе дорогу к мудрости, ты становишься врагом системы. Неужели ты не понимаешь?
Понимаю. Конечно, понимаю.
Тогда зачем же ты приехала?
Чтобы услышать, что ты скажешь.
Ну, так ты уже это услышала. Давай не будем больше говорить об этом.
Да, но… Ты говорил, я слушала и все больше понимала, что ты все говоришь верно. Этот образ, который ты использовал, — замок… Для тебя это место и есть спиральный замок.
Нет, это не он, но настоящий замок недалеко отсюда, я могу показать его тебе. Он находится в круглой долине среди гор, куда можно добраться через ущелье. Там стоит мосарабский[12] храм, которому по меньшей мере тысяча лет. Однажды приподняли алтарный камень и обнаружили за ним кельтскую стелу — спиральный замок. То есть это место было культовым уже гораздо раньше. Я воспринял это как знак и с тех пор всегда думал: когда наступит момент, я уеду сюда. И этот момент наступил.
Значит, я приезжаю, мы разговариваем у ворот замка, и я уезжаю. И так до тех пор, пока в один прекрасный день я не приеду, а ты не выйдешь к воротам, потому что будешь уже внутри замка.
Наверное, так и будет… И это неплохо. Неплохой образ. Он мне нравится.
А вот это уже кокетство.
В моем возрасте это роскошь.
Значит, по-твоему, я должна остаться?
По-моему, у тебя есть миллион плюсов, миллион доводов в пользу того, чтобы остаться, и не воспользоваться ими — безумие. До сих пор твои дела шли отлично, и у тебя еще есть время для того, чтобы они пошли еще лучше. Зачем искушать судьбу?
Тебя это не возбуждает?
Меня?
Я хочу сказать, тебе все это не кажется безумно волнующим?
Волнующим — нет. А безумием — да. Безумие возбуждает, оно само — возбуждение, но к чему оно приводит? К верной потере самого себя.
Или к встрече, к настоящей встрече. Что мы знаем о безумии?
Что мы знаем? Мы знаем, как оно воздействует на нас, к какой жизни ведет, знаем, что даже если оно приводит нас к вратам рая, здесь, на земле, это ад.
И это говоришь ты, добровольный затворник?
Да, я затворник. Видишь, какая ты хитрая и как быстро соображаешь? Но я не узник: меня никто не сажал под замок — ни я сам, ни кто другой. Разница решающая, потому что ключ от ситуации, которую я сам выбрал, — в моих руках.
Но ты не сможешь вернуться.
Я сам это выбрал.
Не могу поверить, что ты с твоей головой не попытаешься войти в храм с бичом в руках, если только представится случай.
Как раз моя голова и говорит мне, что такого случая не представится никогда. Я сделал выбор потому, что я когерентен; иначе я оказался бы побежденным.
Значит, мне следует сделать вывод, что я просто мечтательница.
Боюсь, что да — что ты еще не избавилась от этого.
Ты собираешься продолжать сбивать меня с толку?
Ясности нет — есть только смятение и неопределенность. Не пытайся искать ясность. Стихотворение Китса — ложь, выдумка. Красота и истина есть понятия, свойственные юности, возрасту Китса. А мы с тобой уже давно оставили позади эти замечательные и глупые моменты ликования. Думай о себе.
Я задаю себе вопрос: зачем я хочу быть профессором?
Это же очевидно: чтобы достичь целей, которые ты поставила перед собой.
Да, но я не задавалась целью стать профессором.
Ах, нет?
Нет. Все это были шаги, которые приходится делать. Ты вступаешь на некий путь — на путь педагога, и предполагается, что уже по одной этой причине ты должен идти по нему до конца. Как будто это предрешено заранее. И тогда кажется вполне очевидным, что ты должен от скромного рядового преподавателя дойти до кафедры и профессорского звания. Это решаешь не ты: это решается — не знаю, как это назвать — всем ходом твоего существования. Знаешь, я абсолютно не уверена, что хочу стать профессором, не уверена даже, что мне вообще когда-либо этого хотелось — ну, может быть, лишь когда я находилась на низшей ступени служебной лестницы; я воспринимала это как некий логический или неизбежный путь, но не как личное решение — ну, знаешь, когда ставишь на карту все.
Никто не воспринимает это так.
Воспринимает. Есть люди, воспринимающие это так. Ты слышал о такой вещи, как призвание?
Призвание священника?
Да, и это тоже. Это лучший пример призвания. Ну, ладно, перестань говорить глупости. Священник, врачующий души, а не рвущийся в курию[13], то есть к власти, — это человек, который посвящает свою жизнь другим, а таким образом — и самому себе. Я могла бы сказать то же самое и о враче — о враче, который стремится лечить людей, а не заниматься исследованиями или богатеть, создав собственную клинику. Или о школьном учителе — хотя у них действительно собачья жизнь, — о школьном учителе, который посвящает всю свою жизнь воспитанию, потому что для него это важно. Да, я знаю, большинству из них хоть раз в жизни приходится обращаться к психиатру, можешь не рассказывать мне. Но ты знаешь, что я имею в виду. У меня нет призвания к тому, чтобы стать профессором, — вот что я хотела тебе сказать. И, возможно, поэтому я никогда не стану профессором: я не рвусь к этому, не рвусь к власти. У меня нет таких амбиций.
То есть твоя амбиция — жертвенность.
Если ты говоришь об этом таким тоном, то нет.
Но послушай, разве ты не говоришь о том, чтобы посвящать жизнь другим? Что это такое? Это идеи из катехизиса, дорогая, избавь меня от них.
Я не говорила этого. Я даже не говорила, что собираюсь посвятить свою жизнь другим. Я говорила только о призвании — о единственном порыве, способном привести человека туда, куда его не приведет даже стремление к власти, о порыве, мощном, как буря, как гроза, и чистом, как воздух после грозы. Так я это ощущаю.
A-а, и ради этого ты стремишься к Армстронгу?
Оставь в покое Армстронга! Я стремлюсь к самой себе.
Прощай, теперь мы входим в область трансцендентности.
Подожди, подожди. Разве ты сам не давил на меня, чтобы я тебе сказала о своем убеждении? Ну так вот, я сказала. Или ты спрашивал, чтобы поинтересничать? Ты хотел ответа, а теперь он тебе не нравится. Но ведь именно это удерживает меня от того, чтобы изменить свою жизнь, ставит меня перед дилеммой — выбором между моей семьей и моим призванием. Поэтому я и приехала сюда — потому, что мне нужна твоя помощь, а не твои саркастические высказывания. Ты уже по ту сторону, да? Очень хорошо, это твой выбор; но если ты не можешь помочь мне, то по крайней мере не строй из себя мудреца и не говори со мной этим мерзким тоном превосходства. Для меня это проблема чрезвычайной важности, и это единственное, что должно иметь для тебя значение. Хотя, с твоей точки зрения, все это, наверное, уже пройденный этап. Но мне-то, да и кому угодно, что толку, что для тебя он уже пройден? Да и тебе самому, если ты торчишь здесь, в отрыве от мира. Если угодно, можешь смотреть на меня с сожалением, но помоги мне. И тогда для меня по крайней мере будет иметь какой-то смысл то, что ты уже вне пределов досягаемости для бед этого мира.
