Наталья Рубанова - Коллекция нефункциональных мужчин: Предъявы
Ведь все должно быть наоборот. Ведь ничего не должно быть. Может, нужен кто-то третий, а, пес? Третьим будешь?
Я, дура, хотела верить в силу мысли! В то, что все хорошо. Чтоб о фиговом — «ни-ни», чтобы каждый день — как последний. Но… Если мой последний день будет таким, то зачем тогда вообще все, а, пес? Чего бы я хотела в последний день? А чего бы я хотела… Гробок поудобней. Sorry. Честно? Шампанского. Брют! Ледяной. И глаза не тупые.
А что еще, пес? Разве имеет хоть что-нибудь значение? Ты пойми — как Землю ни верти, все равно она нас притянет. Да. И тебя притянет. Так что… надежды юношей питают, а в нашем-то саду кой-какие хризантемы подвяли, да-с!
Мура это все, врубись же, псинушка молчаливейшая, мура: и книги — мура, и музыка — мура, и физика, и бефстроганов этот вот… Может, я потом собакой буду, а сейчас — сейчас-то я… кто? Где? Пес, а пес… так, погоди, да ты, кажется, вовсе не пес… Блин! Ты такая же сука, как я, да? Облом, думала, с противоположным полом общаюсь, а тут — гетерство какое-то… Ладно, не судьба. Ну, сука, чего смотришь? Ты рожавшая? Нет? Неизвестно. Конечно, неизвестно. Поэтому, в любом случае, это правильно.
Родила — молодец. Не родила — тоже. А майя во время засухи бросали в колодец живых. Даже выдумали, будто жертвы там не умирали. Идиоты, правда? А ведь тайными знаниями… Сколько бреда, псина, сколько еще бреда? Ты знаешь, если б я могла, я бы высунула голову из трехмерности. Так вот проснуться утром, потянуться, и из трехмерности этой — оппаньки. Только и видели! Думаешь, лишь со смертью? Да с ней веселей, наверное, чем так-то. Ну, чего лаешь? Да не буду, не буду! Кто ж с тобой гулять станет, фиг теперь в облачко превратишься. А я бы все-таки… из трехмерности… Скучно, псина, когда все предсказуемо! Поэтому-то я и молчала; как ты думаешь, я смогу связать ему хотя бы два слова?
Псинушка, псинушка, дай тебе кто-нибудь здоровья. Это ж надо так нажраться, а, нет, ты мне скажи…
А зато я верю в чудо. Псина, ты веришь в чудо?
Мир без чудес черно-бел, черно-бел…
Может, Шекспира почитаем, хочешь, нет?
Ты чего хочешь? Спишь… Ну, спи, что теперь…
Я чувствую себя засухой. Я не говорю. Не пою. Я — засуха. Я — каменная почва. Сначала пустой, а потом — от этой пустоты — разбившийся — сосуд. Полмира хочет стать пустым сосудом, но я не напишу пособия — уеду. Обязательно. Там будет так, как не снилось даже обкуренным индейцам. Как не снилось даже следовавшим «пути воина» обожравшимся пейотов.
Там буду Я, и Я услышу там свой звук: запомню его, проглочу… Родится Время без секундных стрелок. Огромным и Тягучим оно будет!! И когда я узнаю главное, обязательно вернусь. И ты, псина, подбежишь к ноге. И я забуду про то, что всегда одни шишки, и почти никогда — пластыря! Ах, эта проклятая «электромагнитная природа»! И где я про нее только прочитала? Оказывается, у нас тогда была просто разная частота вибраций… Но частоты эволюционируют; не нужно бояться, нужно лишь нажать на кнопку «можно»… Кому это? Куда? Зачем? А как же?.. А?..
Что-то сломалось… Сколько раз что-то ломалось! Срастись бы. Помнишь о регенерации? А о Фениксе? Зачем читала много, глупенькая? От книжек все зло! А пошла ты! Я? Да, да, ты! Что ты все время заставляешь делать меня не так, как хочется? Из-за тебя я стала засухой. Ты не даешь мне нужных слов, ты давишь… Но, впрочем, ты, конечно же, как всегда, права, Мария… Пусть мальчик играет в индейцев. А мы с тобой одной крови: ты и я.
P. S. Тс-с! Сначала удалить файлы в корзину, затем корзину очистить. Ex. me: вы действительно хотите удалить все файлы?
Некто в шляпе и с садовой гвоздикойМы едем, едем, едем. Вокруг — леса, поля, люди, дома. Я сижу рядом с типом, называющим меня по утрам «скво», совершенно по-североамерикански. Я от этого морщусь, как от: «Скворцова, пройдите!» — в очереди к неприличному врачу. Покажите мне хоть одного приличного врача. Вообще, что есть приличие и с чем его есть? Лучше с таком, как хлеб. Говорят, не хлебом единым. Кто говорит?
…А мы все едем, едем, едем. Он красивый мужик, и машина мне его нравится. Последнее время мне попадаются красивые мужики с красивыми машинами — быть может, я несколько порчу эту картину. Быть может, украшаю. Я подобна статуэтке, живущей на каминной полке; это забавно. «Скво», — во всяком случае, звучит почти трогательно. Мы встречаемся с этим типом несколько лет. Наверное, сие — вредная привычка, похожая на курение: пытаешься бросить — переходишь на более легкие — от омерзения берешься за ментол — ах, садится сердце — тошнит — и снова сильно затягиваешься. Тогда только и получаешь настоящий вкус.
Мы встречаемся спонтанно, практически никогда ни о чем не договариваясь. Видимо, в какие-то моменты у нас все-таки совпадает частота вибраций, и эта чертова электромагнитная природа берет свое.
Тогда я слышу мурчаще-львиное «скво», и мне не спится в отличие от тела по соседству; именно в такие утра я и ощущаю, насколько вредна моя привычка. (Подозреваю тело по соседству в тех же мыслях). Но, селяви, мы едем, едем, едем. Края и вправду далекие, соседи вряд ли хороши, если не пьют, друзей нет. Иногда надо побыть без друзей, а еще лучше без соседей, подальше от очагов: очень.
…Это он, этот тип принес мне тогда черного пса, оказавшегося сукой. Суку назвали в мою честь Марией; по этому поводу был накрыт чудный стол. На столе находились тарелки, вилки, рюмки и какая-то еда, около стола стояли мы, играя в шведов. Мы еще целовались. Почему-то запомнилось. Вечно не то в голову лезет. Хоть бы одно «то!» Мария, не плачь в компот! Чего тебе надо, Мария? Надо ли тебе еще чего-нибудь?»
— Я не знаю, — отвечает мне Мария, выводя меня из меня же.
Я поняла, что не следует ходить так опрометчиво, ведь я, хоть и скво, однако не жена индейца! Мария, не заставляй меня жить неправильно, отстань! Что в твоем понятии «правильно»? Да ты круглая дура, Мария, катись к черту, учись на пятерки, какая же зануда ты! Как разговаривать с тобой? Я промолчу, а ты — сдохни. Я, между прочим, сейчас самая счастливая женщина. Ну, не во всем мире, но в какой-нибудь его четвертинке… Что? где четвертинка? В багажнике, милый. На самом деле, никогда не называю этого типа «милый»; увы, нас обоих тошнит, спектакля не будет, чем не Хармс?
Я самая счастливая женщина с «четвертинкой». Почему, Мария? Знаешь, сколько будет девятью девять? Если перевернуть результат, я стану снова восемнадцатилетней. Да и сколько еще мне?
Сколько — мне? Не дрейфь, Мария, и лучше отстань с цифрами.
…Мы едем, едем, едем. Мы выгуливаем нашего пса — нашу псину — Марию, названную в мою честь. Этот тип хотел быть, как всегда, оригинальным. Этот тип просто хотел быть.
Я поинтересовалась у него однажды:
— У тебя есть цель?
— Краткосрочная или вообще?
— И та, и та… — разделила я неделимое.
— Краткосрочная — бросить пить, а вообще — стать индейцем, — очень серьезно сказал он.
Про мою он, кажется, не спросил, а я и не сказала.
Была ли у меня тогда цель? Тогда… Сколь много в этом звуке!
Тогда — да, тогда все было просто, поэтому и не спросил. Но сделал это через год.
— Бросить пить, — сказала я, — и… — и замялась.
— И?.. — пробаритонил он; а баритон — это баритон, не тенор какой-нибудь.
— И… никогда не просыпаться в омерзении от прошлой жизни, — сморозила я.
Он, конечно же, закурил (а я не хочу, чтоб он умер от рака. Не хочу. Это — то самое «и»).
…Мы едем, едем, едем. Машина успокаивает меня. Дорога создает иллюзию движения к цели: у каждого — к своей. Удивительно, как такие разные цели умещаются в одной машине? За окном леса, поля, луга, времена года. Что может быть лучше (хуже) времен года?
…Мы наконец-то приезжаем. Собака с визгом носится по дорожкам сада.
— Ты не оригинален. Опять чья-то недостроенная дача?
— Жена индейца должна смиряться с мелкими тяготами.
Я, хоть и не жена индейца, но смиряюсь.
— Скво! — зовет он.
Я оборачиваюсь и вижу, как «милый», задрав руки за голову, смотрит на начинающий кончать закат. И мы — вот, Мария, негодуй! — стоим, как два кретина, и смотрим на закат, и потом тоже начинаем кончать, и этот тип так красив, что можно одуреть, и я дурею, дурею, пока нас не настигает врасплох чья-то ночь, и мы шмыгаем в чью-то дачу и я, как самая настоящая скво, смиряюсь с мелкими тяготами.
Тело по соседству быстро засыпает; я всегда поражалась этой его — или, скорее, их — удивительной особенности. Хотя, мой бывший любовник говорил, будто после определенного рода занятий бодры лишь женщины и петухи — наукой доказано. Остальным хочется спать. Что за наука?
Я перешагиваю через начинающее храпеть тело и, накидывая только шаль, крадусь воровато в сад. Я не буду про сад — см. лучше «Темные аллеи» Бунина — но было мне там… Я стояла под луной, и даже не хотелось мне выть на эту луну, — я просто отражалась в Том свете. А еще — через минуту — упала.
