Владимир Романовский - Русский боевик
— Дело не в том, что это фальшивка. А дело в том, что на этом построено целое учение. Ну а о Ричарде Докинсе ты слышал когда-нибудь?
— Это он тебя сюда послал?
— Нет, это не входит в его компетенцию. Он больше по части эволюции специализируется.
— Мужик, не еби мне мозги. Заворачивай оглобли.
— Вожжи ослабли. И тормоза. Ты получил приказ меня сбивать, али нет еще?
— Мне не нужен приказ. Даю тебе двадцать секунд…
— Нужен. Приказ — это самое важное в нашем деле. Эдак каждый станет летать и всех сбивать.
— На чем каждый будет летать, что ты пиздишь, блядь? Не пизди!
В этот момент с земли прислали приказ дать еще одно предупреждение, а потом сбивать.
— Даю еще одно предупреждение, — сказал преследующий.
— Игорь, — сказал, снова включив микрофон, партнер. — Можно я тоже дам ему предупреждение?
— А, так это партнер нашего Игорька? Тот самый, с чьей мамой я давеча развлекался?
— Чего-чего?
— Хороша у тебя мама, парень, все ее любят, весь квартал.
Ранее смеявшийся посерьезнел.
— Ты, блядь, хохлятская морда, мне не тычь!
— И сестренку твою…
Преследуемый выдержал паузу.
— У меня нет сестры, — сказал партнер. — Ну, сука, если…
— Нет, я имел в виду сестренку Игоря… могу рассказать, где у нее родинки…
— Ах ты хайло киевское, — сказал Игорь.
Они еще некоторое время препирались, после чего Игорь выпустил по преследуемому ракету.
Пилот преследуемого истребителя катапультировался за секунду до этого. Два истребителя красиво разошлись в стороны. Взрыв потряс поднебесье, и оттуда, из поднебесья, стали падать вниз, в устланный желтыми листьями лес, раскаленные обломки зловещей машины. Мог случиться пожар, но не случился — небо, начавшее затягиваться облаками перед разговором, закончило затягиваться ими же очень быстро, и тут же пошел сильный дождь.
Катапультировавшийся, сидя в кресле, над которым щелкнул, раскрываясь, парашют, и дыша в кислородную маску, расстегнул рюкзак, имевшийся у него на животе и стал из него вытаскивать одну за другой полуторадюймового радиуса и полуметровой длины трубки из прочного легкого сплава и соединять их вместе настолько быстро, насколько позволял ветер снизу и влага со всех сторон. Главное — не выронить. Выронишь — погиб. Получившаяся конструкция — треугольник и перпендикулярная ему трапеция — дополнилась туго скрученной в трубку тканью, которую катапультировавшийся укрепил на конце треугольника особым образом, а конец торчащей из ткани веревки взял в зубы. Вокруг стало заметно теплее, воздух уплотнился достаточно. Катапультировавшийся вынул из сапога нож, вдохнул и выдохнул глубоко и быстро, отстегнул маску, а заодно и ремень, привязывающий его к креслу, и перерезал стропы. Кресло завалилось на бок, и он выскользнул из него вместе с только что собранной конструкцией. Потянув за конец веревки, он переместился по трапеции вниз и там укрепился, держась за расходящиеся вверх крепления. Одновременно с этим скрученная в трубку ткань издала хлопок, распрямляясь и разъезжаясь по катетам треугольника.
Стало тащить, причем во все стороны одновременно, но катапультировавшийся, стиснув зубы, прочно держался за расходящиеся стороны трапеции, и в конце концов собранный в режиме свободного падения дельтаплан последовал идее конструктора, начав использовать плотность воздуха для преодоления гравитационных сил.
Сориентировавшись на местности, уяснив, что мерцающая сквозь редкие облака слева по ходу узкая данность — Волхов, катапультировавшийся взял курс на северо-восток, вдоль уходящей от Волхова другой светящейся полоски — очевидно, реки Вихры. Через полчаса полета, за которые он преодолел, по его расчетам, километров пятнадцать-двадцать, дельтаплан снизился достаточно, чтобы можно было различать — многое. Внимательно осмотрев местность, катапультировавшийся направил дельтаплан влево и вниз, под небольшим углом, увеличивая скорость снижения и скорость относительно поверхности земли. Дождь прекратился.
Правильно рассчитать точку приземления не хватило времени, да он и не нуждался в точности. Вадим, стоящий на крыше «Русского Простора», возле бассейна резко поднял глаза и схватился за кобуру, когда дельтаплан прошел в семи метрах над его головой, выполнил плавный поворот, спустился ниже, и скрылся. Вадим кинулся на смотровую площадку и посмотрел вниз, но дельтаплан уже залетел, очевидно, за южную стену гостиницы.
Вадим стал срочно вспоминать истории, похожие на эту, вспомнил норвежского парашютиста, приспособившегося прыгать с высоких точек по всему миру — с Нотр-Дама в Париже, с Крайслер-Билдинга в Нью-Йорке, еще откуда-то, чуть ли не с египетских пирамид. Но то был парашютист. Затем имелся мотопланерист, любивший летать на гибриде из парашюта и мотороллера над гладью, и окончивший карьеру, зацепившись парашютом за один из бронзовых лучей, исходящих из венца Статуи Свободы. Через час висения и покачивания на атлантическом ветру, его сняла и арестовала нью-йоркская полиция. Также помнился немецкий паренек, посадивший на Красную Площадь в Москве частную одномоторную леталку. Но никаких скандалов с дельтапланами в мире, вроде бы, не случалось за последние лет двадцать. Ну, разве что Малкин… но Малкин известно, что за человек…
* * *Дневной привратник с квадратной челюстью поднял голову и оценивающе посмотрел на выходящего из бара в вестибюль очень бледного историка Кудрявцева.
— Мне в туалет, — извиняющимся тоном сказал Кудрявцев в ответ на взгляд привратника. Когда на тебя смотрят неотрывно, нужно же что-то сказать. Наверное.
Привратник кивнул, имея в виду, что не возражает. Хочешь туалет — вот тебе туалет. Пока что.
Через некоторое время Кудрявцев вышел из туалета неверной походкой, с мокрыми волосами. Привратник приблизился к нему и интимным голосом произнес,
— Девушку желаешь? Самое время. Вон, посмотри, за стойкой сидит. Недорого.
— Нет, не сейчас, — болезненно поморщился Кудрявцев. Потом о чем-то подумал. — А сколько? — все-таки спросил он.
— Совсем недорого. Девяносто долларов, и она твоя на целый час. Очень хорошая девушка, мягкая.
— Нет, спасибо, у меня столько нет.
— А сколько есть?
— Долларов двадцать всего.
— Да? — удивился привратник менее интимным голосом. — Двадцать… Ну, за двадцать она может тебе отсосать. Не желаешь?
— Не сейчас.
— Ну, хорошо.
И привратник отпустил Кудрявцева. Дневная регистраторша начала клевать носом. Привратник строго на нее посмотрел.
Из бара вышел Эдуард, оперся спиной о ровно выкрашенную цементную стену, и тяжело вздохнул. Привратник проследовал к нему.
— Девушку не хочешь, парень? Недорого.
— Недорого — это сколько?
— Триста долларов. На целых два часа. Что хочешь, то с ней и делай.
— А где она сейчас, эта девушка?
— А вон за конторкой сидит.
— Нет, не хочу.
— Может, просто отсосать? Тогда сто долларов всего.
— Отвянь, мужик. Не до тебя сейчас.
Эдуард обернулся. Из бара вышли Аделина и Стенька. Втроем они направились к лифтам.
— Развратники, — неодобрительно пробормотал привратник, снова занимая место у дверей.
Минут через пять появился долговязый негр, остановился, и сунул руки в карманы, раздумывая. Привратник отделился от входа и пошел к нему по диагонали.
— Эй, мэн, — сказал он, подходя. — Ю лайк герлз?
Некоторое время негр глядел на него не мигая.
— Гуд герлз. Ю лайк факинг вайт герлз? Кам он.
— Пошел на хуй, — быстро и четко, и очень чисто, ответил негр, еще немного постоял, и направился к лифтам.
Привратник слегка опешил.
Еще через десять минут регистраторша окончательно погрузилась в зыбкую регистраторскую дрему. Привратник подошел, взял ее за волосы, и вернул в сидячее положение.
— Спишь, сука, — сказал он без особой злобы, и также без злобы шлепнул ее по щеке. — Никто тебя не хочет, — добавил он задумчиво. — Потому что спишь все время. А ты не спи, блядь. Время такое, переходное. До конца смены хуйня какая-то осталась, час всего, никто ничего не хочет. Ладно, вставай, пойдем в Два Бэ, я сам тебя выебу. Раз такое дело. Час всего, блядь, до конца смены.
Регистраторша встала и без энтузиазма пошла за привратником. Некоторое время вестибюль оставался пустым.
* * *— А вообще-то интересно все это, — многозначительно произнес Стенька, шляясь по номеру Аделины. — Я, правда, в истории не разбираюсь. Но предки мои из Новгорода, и я тоже чувствую — вот нет во мне ничего рабского. Совсем. И ведь не случайно же. Надо бы подумать. Жаль, что связи нет — поискали бы в сети, может нашли бы… чего-нибудь… Ты, Эдуард, откуда родом?
— Из Бердичева, — сказал Эдуард. — Закрой-ка ниппель пока что.
