Виктор Голявкин - Избранные
— Будет сделано, товарищ!
— Действуйте, товарищ!
Мотор тарахтит, пробиваем себе дорогу дальше сквозь колонну.
Я приподнимаюсь в коляске, грандиозная картина перед глазами: море людское движется, колышется. Знамена горят на солнце, как костры. С улицы Коммунистической, с Ольгинской, с Базарной плывут колонны.
Песни, песни со всех сторон.
— «…Ты к сердцу только никого не до-пускай!..»
Продвигаемся с трудом, медленно, люди невольно расступаются. Несколько мальчишек идут за нами вплотную, хлопают, стучат по коляске, пытаются влезть на мешки, забавляются. Викентий Викторович оборачивается, злобно кричит на них.
Одна песня вливается в другую, одна заглушает другую, много цветов, да здравствует Первое мая!
— «…Вставай, иди, кудрявая, на встречу дня!..»
Уткнулись в разукрашенную машину, не можем ее объехать, дети совсем осмелели, буквально лезут мне на голову. Неловкость моего положения очевидна: неприглядная роль разъезжать по праздничным улицам с такой целью. Знакомых бы не встретить. Так вот почему его жена была против!
— …Руководителя колонны ко мне!
Сую руку в мешок, протягиваю пачку, чувствую неловкость. Таким образом всучивать значки…
Дети мне мешают все больше, полные мешки значков привели их в неописуемый восторг, количество детей молниеносно увеличилось, они напирают твердо и непоколебимо, недосчитаемся мы пачек, если так будет продолжаться… Бросить все, пусть сам торгует, я к нему не нанимался продавцом, ни о чем таком не договаривался, так вот она какая операция!
Нет, я не соскакиваю, не бросаю пачки, над которыми я сутками трудился. Не в силах я бросить столько работы, потраченное время, дни…
Стоим на месте. Хоть бы тронулись. Маленькое удовольствие сидеть на этих мешках, всем на посмешище! Не можем ехать, пока впереди машина не двинется.
Машина двинулась, мы за ней, дети за нами.
С трудом объезжаем. Все время отгоняю ребят, они виснут на мотоцикле.
— В сторону! В сторону! — кричит Штора.
Две девочки прыгают, хлопают в ладоши, только что запустили в небо воздушные шары, не замечают мотоцикл. Викентий Викторович тормозит, орет на них. Голос его тонет в песне.
— Руководителя колонны ко мне! Где у вас руководитель колонны?
Третья колонна, которой мы собираемся всучить значки, ссылаясь на несуществующее постановление. Руководитель колонны, молодой парень, твердо отвечает, что не слышал такого постановления.
— Не слышали? — повышает голос Штора. — А надобно бы слышать! Не мешало бы!
— А я не слышал, — спокойно отвечает тот.
— Но сейчас слышите? Надеюсь, сейчас вы в курсе? Деньги соберете, на обратном пути заберем.
— Я не слышал такого постановления, — твердит парень.
— Значок стоит рубль, вы меня поняли? Соберете, следовательно, с каждого по рублю, и не надо нервничать.
— А я и не нервничаю, — говорит парень, — просто я не слышал такого постановления.
Нет, Викентий Викторович так просто не отстанет.
— Возьмете значки или нет?
— Я же вам сказал: не слышал такого постановления.
Двигаться нет никакой мочи. Нас окружили кольцом, сдавили. Какой-то мальчишка уже сидит на мешках, сталкиваю его, но он лезет обратно или сзади на него напирают — не пойму. Руководитель колонны кричит, чтоб двигались, его оттеснили. Соседняя колонна ушла вперед, мы стоим на месте, образовали пробку. Меня так прижали, не повернуться. Кричат: «Что продаешь? Почем яблоки?»
— Начинай продажу! — орет мне Викентий Викторович и в толпу: — Значки! По рублю значки!
Заставляет меня тоже рекламировать товар. Не очень-то у меня получается, непривычное для меня дело!
— Мешки! — ору растерянно. — Мешки!
— Сам ты мешок! — кричит Штора.
— Значки! — ору. — Значки! — повторяю за ним, как обезьяна.
Покупают охотно, суют рубли, некоторым нужно сдачу, путаюсь, сжали меня крепко, с трудом вытаскиваю пачки, сую деньги необдуманно в мешок, не успеваю торговать.
— Значки! Значки!
Скорей бы, скорей опустели мешки, но нет, значков много, громадное количество, туго набиты мешки, не скоро они опустеют…
Торговля идет полным ходом. Постепенно появляется азарт, интерес, энергично ору:
— Не напирай! Всем хватит!
— За деньгами следи, — шепчет мне Викентий Викторович, он тоже вовсю торгует («Вова, подай пачку! Вова, подай пачку!»).
Вхожу в азарт все больше и больше, напряжен до предела, спокойно, только спокойно, так… «Вам сдачи… Вы мне сколько дали? Получайте значок!»
— Езжайте! Не задерживайте! — кричит кто-то.
Да разве тут тронешься с места! Попробуй поезжай! Торговать, торговать! Не прерывать торговлю!
— Вы поедете или нет?! Поезжайте, кому говорят!
Сейчас поедем! Черта с два мы поедем! Никуда мы не поедем. Нужно быть идиотами, чтобы уезжать в такой момент. Сейчас, сейчас поедем! Ждите, как же, нашли дураков! Только дело пошло, тут и бросать? Не выйдет, шиш! Быстрее, быстрее! Сейчас, сейчас! Поедем, поедем! Никуда мы не поедем. Не волнуйтесь, поедем…
Народ расступается, двигаемся дальше. Обидно уезжать. В другом месте может так не получиться. Если б нам еще немного постоять!.. До того вошел в свою роль, так разошелся, удивительное желание торговать и торговать, рубли как будто сыплются с неба, только хватай, собирай да считай!
— Будем с ходу действовать, — шепчет мне на ухо Штора, — отменяя первое решение, выдвигаем второе, без всякого шантажа…
Я киваю головой. Я чувствую себя умным, серьезным, энергичным, деятельность так и прет из меня, я чувствую себя очень деловым человеком, наше общее дело, наше дело…
— Психологическая атака, бальзак, — шепчет мне на ухо Штора, — никому даже в голову не придет задавать нам каверзные вопросы… Настроение у людей праздничное… Ты за деньгами следи, не волнуйся…
Я не волнуюсь. Я вошел в свою роль, сейчас остановимся, я продемонстрирую свою способность, свое умение! Вперед, главное — вперед!
— Значки! Великолепные значки! Праздник на носу, а значок на груди! Девушка без значка — не девушка!
— Да ты талант, бальзак!
— А вы что думали!
Нет, теперь меня не оттащишь, не свернешь, раскрутился, что называется, на полную катушку, — рубль, два, шесть, семь, двенадцать, сую деньги куда попало, за пазуху, в мешок, в карман, потом разберемся!
Да здравствует Первое мая! Яшасын Бир Май!
Эй вы, кони, вы, кони стальные,
Боевые друзья трактора,
Веселее гудите, родные,
Нам в поход отправляться пора! —
гремит над ухом оркестр. Кто-то давит меня в бок локтем, — «осторожно, товарищ! Получите свой значок, пока нет сдачи. Не нажимайте, товарищи! Значков много, товарищи! Всем достанется, девушки!»
Да здравствует Первое мая!
Нужно обратно. Взять деньги с первых колонн. Разворачиваемся с трудом, народ расступается нехотя.
Снова вперед. Догонять передних. Быстро собрали, молодцы! Удачно получилось. Р-разойдись!
— Следи за деньгами, бальзак!
— Слежу, Викентий Викторович!
— Будь внимателен, Володя!
— Есть!
— Да здравствует Первое мая!
Вдруг я увидел Ирку. Она протягивала мне рубль. Я сунул ей значок, а рубль не взял. Она никак не могла вылезти обратно, держа значок высоко над головой, волосы ее растрепались, а на лице гримаса, — крепко ее, видимо, прижали. Пока она вылезала, я ей в другую руку второй значок сунул, и все равно мне казалось, что мало ей значков дал, нужно было ей пачку дать. Она меня увидела, растерялась, не ожидала, а потом ничего, улыбнулась и рубль мне протянула. Не буду же я у нее рубль брать! Мне казалось, я ей как-то не так, плохо, глупо, идиотски улыбнулся, и это меня мучило. На какое-то время она меня совсем сбила, весь торговый интерес куда-то провалился, даже Штора заметил, — «пошевеливайся, — говорит, — спать дома будешь». Ну, я выровнялся, и все пошло в прежнем русле.
Все шло хорошо, а потом значки почему-то стали хуже покупать, без всякого энтузиазма. Викентий Викторович объяснил, что демонстрация заканчивается, пыл поугас, значки, мол, стали ни к чему, может, и верно. Он и волновался, чтобы раньше выехать, предвидел. Но он и тут не растерялся. Набил мне карманы значками, послал в толпу, а сам на мотоцикле остался. Деньги у меня все забрал, все как есть проверил, не спрятал ли я чего. Хотя я никогда бы не посмел копейку взять. Когда он меня обыскивал, я его все-таки спросил: «Вы мне не доверяете?» — «Да ты что, — говорит, — бальзак, с ума сошел, как можно тебе не доверять! Но порядок должен быть во всем, ты не можешь со мной не согласиться». Я с ним согласился. Может, он прав, порядок ведь должен быть, да и ни к чему мне с чужими деньгами таскаться. Но все-таки что-то главное, значительное, что мне так льстило и придавало гордости, — необычность операции, азарт, — все это провалилось, и появилась пустота.
