Andrew Лебедев - Все голубые фишки
Ну и еще проституток показывали, как они уныло стоят возле дороги, или беспризорных детей, или жалких пенсионеров, живым забором перегораживающих железную дорогу…
Правильно сделал, что из этой страны дураков свалил, в очередной раз увидев такой сюжет, думал про себя Дима Минаев.
Но теперь, выйдя в Шереметьево из самолета, Дима увидал совершенно другую страну.
И совершенно других людей.
И эти люди абсолютно не выглядели неудачниками.
Наоборот, они щеголяли в одеждах из самых дорогих европейских бутиков, они светились самыми обаятельными жемчужными улыбками здоровой дентальности, какая бывает только у очень преуспевающих людей, они садились в дорогие красивые машины…
Ах, да такого парка новых дорогих машин он не видел даже в Америке…
Неужели это его Родина?
И неужели он был неправ, когда покидал ее шестнадцать лет тому назад?
Предательская мыслишка болталась теперь в голове и холодком страха об упущенных возможностях холодила душу.
Из Шереметьева в Быково Дима ехал на такси.
Это было совсем другое такси, нежели то из девяностого года, что из Быково доставило его – счастливого обладателя американской визы в международный аэропорт Шереметьево.
Тогда это были какие-то частные жалкие Жигули – драные-передраные, обшарпанные латанные и перелатанные.
И шофер тогда был какой-то жадный, жалкий рвач, торговавшийся за каждый свой деревянный рубль.
Теперь Дима ехал на заднем сиденье новенького корейского автомобиля бизнес-класса, в котором работал кондиционер и тихо играла приятная музыка. И водитель производил куда как более приятное впечатление, чем все эти афроамериканцы из Кливлендской шоферни.
В Быково его ждал большой Боинг кампании "Сибирь".
Неужели я напрасно уезжал? – снова подумал Дима Минаев, – нужели прогадал? …
– Вот так я живу, – с широкой улыбкой по-хозяйски за талию полуобняв своего заокеанского гостя, сказал Богуш, завершая самый поверхностный обход дома и прилегающих к нему территорий.
– Вот так вот скромно я живу, там у меня летний бассейн, там у меня оранжерея и зимний сад, там крытый бассейн и зимний теннисный корт…
Антонов, тоже улыбаясь, шел чуть поотстав.
– Ну а ты, Дима, там в Америке, тоже имеешь большой дом? – поинтересовался Антонов.
– Ну, что-то вроде этого, – как-то неопределенно ответил Дима.
– А знаешь, – снова заговорил Богуш, – мы когда еще в девяносто третьем в Москву ездили на выставку стройиндустрии на бывшей ВДНХ, мы там с американцами встречались из какой-то калифорнийской строительной компании, так вот у нас один строитель из так называемых новых русских из Пензы, так перед американцами расхвастался, что стал выпендриваться, де вот у них в Пензе на парковке перед его строительным трестом пятьдесят машин стоит-паркуется, дескать вот какой уровень жизни у них там в Пензе… И этот пензяк или пензюк, не знаю, как правильно, спрашивает американца из Калифорнии, дескать, а вот сколько у тебя перед офисом машин на парковке стоит?
Тот подумал и отвечает. Машин не знаю сколько, а вот вертолетов у меня в компании четыре штуки… Тогда пензяк тот и потух…
Антонов с Минаевым вежливо похихикали над Богушовским анекдотом.
– Ну так что, может и пообедаем? – предложил Богуш, – поедем в ресторан, или организуем здесь что-нибудь, как там это у вас называется? Барбекю?
Решили все-таки ехать в ресторан.
– У нас в районе Сиреневой Тишани ресторанчик новый открылся русской кухни, – уже в машине пояснял Богуш, – мы с Антоновым и с Вадиком Столбовым там частенько обедаем.
В машине у Димы совсем сердце заныло.
Такие дорогие машины там в Кливленде он видел только издалека.
На таких лимузинах там в Америке ездили только президенты банков и директора крупных компаний.
– А Вадик как живет? – едва скрывая ревнивую дрожь в голосе, спросил Дима.
– А мы к нему может и заедем не сегодня, так завтра, – ответил Антонов, – хорошо Вадик устроился, он на берегу Каменки участок три года назад купил сорок соток с куском леса, ну и дом себе хороший поставил, увидишь еще!
В ресторане им отвели целый зал.
Как же!
Всё ресторанное начальство знало начальника департамента по строительству в их городском правительстве в лицо. Да и Богуша – управляющего треста Универсал в ресторане тоже знали в лицо. Так что шесть официантов в белых смокингах выстроились в ряд, словно на разводе караула в Кремлевском дворце.
И это построение официантов тоже оценило ревнивое Минаевское сердечко.
Неужели зря уезжал?
А если бы, да кабы остался? Неужели так же запросто догнал бы Антонова с Богушом? И тоже ездил бы на "лексусе" с шофером и жил бы в доме, которому позавидует иная голливудская кинозвезда? ….
Борис Эрданович Чуваков был по большому счету мужчиной обидчивым.
И по еще большему счету – злопамятным.
Он помнил все свои детские обиды.
До сорока четырех, усугубленных лысиной и хроническими болезнями лет своих – помнил, как в школьном тубзике его мучители что были из старших классов делали ему смазь по лицу или давали обязательную ежедневную саечку за испуг, чтобы не смаргивал от замаха. И еще обязательно отнимали у Бори двадцать копеек, что давала ему мама на коржик и стакан кефира в школьном буфете.
От сумасшествия и детского суицида – маленький Боря тогда спасался только мечтаниями и молениями.
Он выдумывал всем своим туалетным истязателям страшные кары и казни – одна мучительнее другой.
И еще он молился своему выдуманному им божку, чтобы тот не валял дурака, а спасал бы его и вообще сделал бы Борю очень властной и влиятельной персоной, в воле которого вершить суд и судьбы людей. Особенно судьбы мучителей из школьного тубзика, которых в Бориных мечтах всегда ждала гильотина или клетка с дикими животными. Но также и не менее – хотелось подростку Боре вершить судьбы красивых статных грудастых училок, которых Боря вожделел покруче своих одноклассниц.
Со временем Боря потерял надежду на своего Божка – потому как тот явно валял дурака и ничего не делал – палец о палец не ударял ради избавления Бореньки от ежедневной саечки за испуг и от бесконечных унизительных поборов.
Ни хрена этот Божок не делал для того, чтобы отправить старшеклассника Вову на гильотину или в клетку со змеями.
И еще меньше Божок этот радел о том, чтобы сделать так, чтобы училка английского – грудастая и ногастая Эмма Викторовна взяла бы да и пригласила девятиклассника Чувакова к себе домой – чтобы там в своей спальне заголить перед ним свои прелести и дать их потрогать.
Так что в какой-то момент наступило отчаяние.
Боря низверг своего Божка и решил, что станет сам себе Божком.
И принялся готовиться в юридический.
Приняв такое решение, Боря Чуваков рисовал в своем воображении красочные картинки того, как он засудит старшеклассника Вову, замучает его на следствии…
Все равно по какому делу, был бы человек, а статья найдется…
Ха-ха-ха…
И Эмму Викторовну тоже постигнет кара за то, что не догадалась тогда в девятом классе пригласить его – Борю Чувакова к себе домой и показать там ему свои грудки.
Не догадалась показать ему грудки тогда – покажет ему их на следствии.
Он заставит ее…
Вот он – грядет!
Борис Чуваков – блестящий следователь прокуратуры…
Нет, доблестный майор милиции и инспектор уголовного розыска…
Нет, еще лучше – подполковник КГБ!
Вобщем, так или иначе, но выбор профессии стал результатом детской обидчивости.
И злопамятливости.
А потом.
А потом была рутина зубрежки и каких-то ненужных ни уму ни сердцу дел, вроде выездов на картошку, рисования факультетской газеты или дежурств в добровольной народной дружине. Смази по лицу здесь в тубзике уже не делали и саечек за испуг не давали, да и двадцати копеек не отнимали, но в том не было заслуги Божка.
Просто одни унижения сменились другими. Теперь, например, богатый студент-старшекурсник на факультетском вечере танцев мог запросто оттеснить Борю от понравившейся ему девушки, да еще и осмеять его более чем скромные костюм и бюджет на пиво-воды-сигареты.
Куда тебе за девушками волочиться! Накопи сперва на машину-жигули и на шампанское!
И Боря глядел вслед отъезжавшей от университетского клуба машине, в которую только что богатый старшекурсник усадил возбужденно хохочущую девушку Раю – предмет вожделенных мечтаний юного Бори, предмет, пришедший в его мозгу на смену той англичанке Эмме Викторовне, что так и не дала потрогать свои восхитительные грудки.
А за рутиной студенчества пришла рутина рабочих будней.
Никаким майором КГБ он не стал.
И никаким следователем прокуратуры тоже не стал, чтобы засадить всех этих мучителей его – Вову старшеклассника, и богатого старшекурсника с Жигулями…
А стал Борис Эрданович сперва простым юрист-консультом в тресте Спецстрой, которым в бытность еще руководил папа Игоря Александровича Богуша – Александр Александрович Богуш.
