Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 1 2010)
Он думает: будить — не будить… И не решается. В цеху все работает. Гудят моторы, качают насосы, вращается буровая труба — вся эта разумная механика живет своей самостоятельной жизнью по-прежнему, без перебоев, и если б не стрелка, все было бы в точности как всегда. В норме.
В общем, рабочему Агафонову удается в очередной раз уговорить себя, что ничего опасного не происходит. Но все же он не успокоен. Поэтому он направляется в моторное отделение в надежде отыскать второго рабочего, с которым раньше поделился своими опасениями. Не сразу находит его. Тот занят привинчиванием ерундового красного краника на трубу водоснабжения.
— Коль, она еще ползет…
— Вишь, я занят.
— Но когда освободишься, глянешь?
— Слушай, на своем месте ты отвечаешь. Хочешь — скажи Широкову.
— Да спит он.
— Ну и что, что спит. Будить неохота? Делика-атно мы работаем.
А если… — И он издает рвущийся, кромешный звук, имитирующий развал и крушение всей нефтяной механики.
Агафонов бледнеет.
— Обосрался, что ли? — посмеивается Колька. — Не бзди, ерунда.
Он заканчивает завинчивать какую-то гаечку, лихо дает скользнуть ключу в карман спецовки:
— Пошли.
Они подходят, смотрят.
— Ползет, — суховатым голосом говорит Колька.
— И чё?
— Не знаю я. Это Петрович знает, мастер, он утром выходит. В первую смену. Утром скажешь ему… Тут автоматика…
— А бог ее знает, автоматика… Чего он показывает? Может, Петровичу позвонить?
— Я телефон его не знаю. Там, в дежурке у Широкова должен быть. Только сейчас полвторого, если он тебя пошлет — не обижайся. Да и чё ты скажешь? Только опозоришься…
И Колька, верный своему пофигизму, в очередной раз уходит.
Агафонов долго стоит, обреченно слушает гудение буровой, смотрит на вытянутые сверху вниз тросы — и вдруг приборы (медленно, но зато — все) начинают менять свои показания, как будто все они уже поняли, что произошло, и только люди еще не догадываются…
Рабочий кидается к своему прибору и видит, что стрелка давно перевалила «alarm» и уперлась в конец шкалы. И рядом мигает красная лампочка… И у всех приборов датчики показывают не то, что было до. До этого вот момента.
— Господи, спаси, — кидается он в дежурку, — Кольк-ааа!!! Спаси, Господи… Кольк-ааа!!! Где ты есть?! Сейчас же всех к чертовой матери…
Вбегает в дежурку, после перебранки с заспанным Широковым, которому он ничего объяснить не может, звонит Петровичу.
— Петрович, говорит Агафонов, там прибор зашкалило, сначала, вишь, на красное, а потом вообще на предел.
— Что за прибор? — орет в трубку Петрович. — Какие показания?
— Я не знаю, Петрович, дорогой, там все по-иностранному… Сначала белое, потом красное, и стрелка до конца… Я Кольке говорил, давай, мол, Петровичу позвоним, а он — автоматика, а теперь там все приборы на разное показывают, лампочка сигналит и газ из моря рвет… Не то что-то, батюшка Петрович, что делать-то?! Чего нажать, какой кран…
— Какой кран, вашу мать?! Какой газ?! Сволочи! Дежурного!
Агафонов с выпученными глазами сует трубку Широкову, и тот принимает ее и слушает не то что с изменившимся лицом, а с лицом неправдоподобно изуродованным ответственностью и ужасом:
— Слушаю…
Голос Петровича:
— Вы что там… Почему не звонили мне?! Отвечай, сволочь!
— Слушаю…
— У тебя там на пульте кнопка. Видишь? Красную?
— Какую?
— Красную, мать твою! Она одна. Видишь?
— Да…
— Нажми ее. Нажал? И больше — ничего не трогать! Щас еду!
Звуки гигантских механизмов буровой постепенно затихают, как будто испустило дух какое-то доисторическое чудовище. Снаружи видно, как снизу, из черной воды моря, всплывает еще один пузырь газа…
Петрович выезжает из далекой Астрахани, ему надо проехать сто километров.
sub XVII /sub
Пока Петрович поспевает из Астрахани, Федька и Саша забрасывают второй невод. Глубокая ночь. Мирно светится в отдалении своими огоньками буровая…
Федька гребет, Саша стравливает сеть и вдруг говорит:
— А мне что, кажется или пахнет чем-то?
— Да и я не пойму: пахнет или кажется… Канистра, что ль, подтекает…
Ощупывает канистру.
— Нет... Да и запах другой, как керосин…
На веслах тихонечко они обводят круг.
Федька не может сдержаться — травит рыбацкие байки:
— Здесь на раскатах взяли мы белугу килограмм на шестьсот. Лет десять назад. Эх, время золотое! Все было наше: и море, и рыба, и рыбоохрана. Такую вот вытянули рыбину: это, брат, было даже не бревно — настоящее чудовище. Я голову помогал ей отрубать. Мне голова досталась: так не поверишь, она в багажник не влезала, вот те крест…
— Крест… — говорит Саша. — Вы все в крестах, как в мухах, — не противно?
— Ты что?!
— Да ничего. Иди вон с багром своим, проверяй. Только и знаете: чего да сколько… Душа у тебя — жадная. Браконьерская…
Федька смотрит на него изумленно, но молчит. Переползает на корму, где Саша выбирает невод.
— Что-то не тянется на этот раз…
— Не тянется?! — радостно шепчет Федька — Значит, полный весь! Взяли мы яму нашу!
— И на руках чернота какая-то… — вдруг говорит Саша. — Все руки в тине, что ли… в мазуте?
— Черт…
Тут и Федька, крутившийся возле сети, замечает, что его плащ тоже весь перемазан.
— Что за напасть такая… Тина не тина… Эй, Саня, не зевай, вот он первый — да здоровый какой!
Он всаживает в осетра крюк, но перевалить его через борт не может. Чуть ли не орет Саше:
— Что смотришь: багри его и тащи!
С какой-то отчаянной злобой, то ли на себя, то ли на Федьку, Сашка вонзает в тело осетра еще один крюк, и вдвоем они переваливают его в лодку. Отдышавшись, они оглядывают рыбину, которая едва не на пол-лодки протянулась, и вдруг Федька в недоумении проводит по осетру рукой — и ладонь у него делается черная.
— Блин, и рыба тоже! Да что ж это? Нефть! Сашка, зуб даю — нефть это. И вокруг вода, вишь, замаслилась… Вся рыба провоняет… А эти хоп што! — со злобой шепчет Федька. — Все море уж нефтью заплыло — а им хоп што!
Сильно бьется в сети еще одна рыба.
— Саш, ты сеть-то не спутал? Там вон еще рыбина у нас! Дай-кось я ее… Потом отмоем… — И Федька с крюком пробирается на корму…
sub XVIII /sub
По пути мастера Петровича тормозит гибэдэдэшник.
— Ваши документы.
— Молодой человек, там авария на буровой, вы понимаете, что это такое?
— У вас превышение скорости на пятьдесят километров, значит — штраф. Документы!
— Штраф? — выкрикивает вдруг Петрович, скомкивая и бросая тому под ноги сторублевую бумажку. — За каждую минуту моего простоя с тебя будет штраф от четырех до шести тысяч долларов, недоумок несчастный! По миру пойдешь — милостыню просить! — И, ничего не объясняя, уходит в ночь на скорости, предельной для его «Жигулей».
На пристани он видит нефть, которая плещется у самого борта поданного к его приезду катера. В освещенном огнями пирса пространстве видно, что нефть уже под пирсом, на песке берега, в тростниках, везде, кругом… Молча, как будто потеряв дар речи, он садится в катер, который по черной жиже мчит его к буровой. Сжав зубы, поднимается по лестнице, так же молча, в сопровождении Широкова, проходит по палубе в цех. Оглядывает освещенное, но совершенно затихшее, омертвелое пространство.
В коне концов располагается в дежурке и тут, наконец, начинает орать генеральским голосом:
— Откуда тут подушка?! Кто спал?! — Орлиным глазом ожигает Широкова: — Ты, сволочь! — Задыхаясь. — Ну, ответишь за это... Теперь: срочно сообщить губернатору области! Краевому представителю Компании: буровая переведена в аварийный режим. Вызвать из Астрахани суда для сбора нефти. Площадь разлива не установлена. Еще что мы можем сделать? Так: осветить площадь разлива, как далеко это зашло. Что стали? Бегом к прожекторам! И того, кто мне звонил, Агафонова, — этого умника с прибором — ко мне, срочно!
sub ХIХ /sub
Луч прожектора с буровой бьет прямо в глаз командиру пограничного катера, несущего дежурство по охране рыбных запасов в устье Волги. Лейтенант заслоняет глаза ладонью и изумленно произносит:
— Чего это они?
Впрочем, в следующий миг луч прожектора рыскает, зарывается в камыши, ищет, а потом снова находит воду. На палубе двое: лейтенант и дежурный. Лейтенант открывает пачку сигарет, спокойно и с удовольствием закуривает, глядя на происходящее на вышке как на своеобразное световое шоу.
Дежурный:
— Спятили они, что ли? Пуляют во все стороны…
И правда видно — три прожектора мечутся по сторонам, как сумасшедшие.
— По морю шарят, — говорит лейтенант. — Может, у них за борт кто упал?
