Кэтрин Райан Хайд - Любовь в настоящем времени
— Ну, они наверняка будут ее искать не там, где надо.
Про полицию я толком ничего не знаю. Но мне известно кое-то другое. Вы когда-нибудь видели, чтобы полицейские искали кого-то в капле дождя или в брызгах волн? Или, положим, в воробье?
МИТЧ, 25 лет
Люби мою жену
В доме Гарольда Столлера — тридцать пять комнат. На площади в четыре акра. Дом самодовольно расселся на холме, с одной стороны — океан, с другой — огни города. Мужик срубил деньжищ на программном обеспечении. В принципе, я занимаюсь тем же самым. Только у него получилось лучше и быстрее. Впрочем, это сразу видно.
Парковщик ставит куда положено мой ржавый «вольво», а я направляюсь к двери дома в своем единственном парадном костюме и при единственном шелковом галстуке. Галстук мне подарила Барб после того, как я пожаловался, что мне нечего нацепить на шею, если вдруг приспичит. У уха сопит отглаженный Леонард. На нем самая новая и чистая пижама. Одеяло, в которое он завернут, вполне пристойного вида.
А что мне было делать в сложившихся обстоятельствах?
Я стучу. Дверь открывает горничная в черно-белом наряде.
Ну дела. Просто сюрреализм какой-то. Вот это жизнь. Только к чему все это?
— Митчелл Деверо, — представляюсь я.
— Добро пожаловать.
Проникаю в холл. Что делать дальше? И тут я вижу ее. Я как раз собираюсь спросить у горничной, куда пристроить ребенка. Удобно ли будет сунуть ей пару долларов, чтобы она уложила спиногрыза спать? Не пойду же я на тусовку к мэру с Леонардом на плече! Или пойду? А если он проснется в незнакомом месте и напугается?
Тут-то из кухни и появляется Барб, останавливается в конце длиннющего холла и смотрит на меня. Не слишком консервативная прическа — само очарование, облегающее платье — чуть длиннее обычного пиджака. И ноги. Вот это ноги!
Барб идет ко мне через холл. Горничная куда-то исчезла. Интересно, смогу я два слова связать, когда Барб наконец окажется рядом?
Она уже совсем близко. Две ступеньки — последнее, что нас разделяло, — остались позади. Ну, давай. Произноси свою речь.
— Я приношу свои извинения. Ханна обещала посидеть с мальчиком, но что-то случилось. Она позвонила за полчаса до выхода. Я уже не успевал пригласить никого другого. Прямо не знаю, что делать. Не прийти я не мог. Просто безвыходное положение.
Говори четко. Не бормочи. Веди себя как светский человек.
Она касается моего рукава:
— Не волнуйся. Разберемся. Идем.
Я поднимаюсь по устланной ковром лестнице и иду по коридору. Барб стучится в закрытую дверь, и мы чего-то ждем. Чувствую запах ее шампуня, хочется протянуть руку и дотронуться до ее волос. Но я не могу себе этого позволить.
Дверь открывает полная латиноамериканка средних лет. За ее спиной мерцает телевизор, слышится испанская речь. Какая-то мыльная опера, не иначе.
— Марта, — говорит Барб. — Quiero que el nino duerme en tu cuarto. Vamos a pagar extra, no te preocupes. Si tienes problema, dime.[3]
— Си, — отвечает Марта. — Си, миссис. О’кей.
Марта принимает у меня мягкий сверток, укладывает на диванчик, подтыкает одеяло. Гладит мальчика по щеке.
— Грасиас, — говорит Барб.
— Пор нада, миссис. Все о’кей.
И вот мы опять в холле, только мы двое. И никого больше.
Она осматривает меня с головы до ног, будто впервые видит.
— Хорошо выглядишь. Такой красавчик. Никогда раньше не видела тебя в парадном костюме.
— Ну, не каждый же день его надевать.
— Красивый галстук.
— Мне нравится.
Ее улыбка будит во мне жгучее желание затащить ее в ванную комнату под лестницей и содрать с нее это шикарное платье. Или хотя бы попробовать.
Она достает у меня из нагрудного кармана носовой платок и обмахивает плечо костюма.
— Капля слюны. Теперь все в порядке.
Носовой платок складывается и засовывается обратно в карман.
— Извини за это, — я показываю головой в направлении Мартиных апартаментов.
— Она позаботится о малыше. Ничего страшного. Перед уходом дай ей двадцать долларов.
Пожалуй, дам ей две двадцатки.
Мы с Барб пересекаем холл и направляемся к гостям. И к Гарри. Вид у меня, наверное, как у мультяшного мышонка, на башку которому только что свалилась наковальня. Такое чувство, будто направляюсь на плаху и топор у палача уже в боевой готовности.
Она просовывает руку мне в рукав и сжимает запястье. Быстрым, незаметным движением.
— Успокойся, Митчелл. Все будет хорошо.
Ступени ведут вниз, и теперь уже не до телячьих нежностей.
Ведь я на приеме у мэра.
— Вот и он, — ревет Гарри. А может, рычит. — Иди-ка сюда, молодец.
В море уходит помост. На нем, как на палубе корабля, и расположились Гарри и еще три незнакомых мне человека. Солнце садится, вдоль береговой линии поднимается туман. Гарри раскидывает руки, и солнце оказывается у него под мышкой. В одной руке у Гарри стакан — при других обстоятельствах меня бы близко к нему не подпустили. Руку он мне не жмет. Поднимай выше — он стискивает меня в объятиях, что донельзя меня смущает и пугает. При этом жидкость из стакана проливается мне на спину.
Затем он отодвигает меня на расстояние вытянутой руки и осматривает с головы до ног.
— Молодец, — повторяет он. — Так и должен выглядеть человек с большим будущим. А оно у тебя есть.
Гарри — крепкий плотный мужик за пятьдесят с седыми волосами и дубленой кожей. Политик как плод работы целой команды специалистов виден за версту. Улыбка у него прямо с предвыборного плаката. Интересно, сколько денег он грохнул на зубы? Такой идеальный оскал сам по себе не появляется. Я пытаюсь представить себе его дантиста. На шикарной импортной машине, наверное, раскатывает.
— Знакомьтесь, — рокочет Гарри. — Это Мартин Броуд, менеджер моей предвыборной кампании. Отличный менеджер, между прочим. С Брюсом Стагнером вы уже знакомы.
— Да-да, — бормочу я. — Мистер Стагнер. Конечно.
В жизни не видел этого господина.
— А это, — озаряется Гарри, — моя дочь, Карен.
Карен берут за локоть и выталкивают вперед.
— Ваша дочь, — мямлю я.
Лицо мне заливает краска, и я молюсь, чтобы это никому не бросилось в глаза. Передо мной сногсшибательно красивая девушка на пару лет моложе меня, в облегающем платье. Волосы до задницы, плечи обнажены, в декольте провалишься и не выберешься. Я, конечно, в курсе, что дочери Барб уже взрослые и не живут с родителями. Только они представлялись мне нескладными первокурсницами. А тут…
— В сторонку, джентльмены, — мурлычет Гарри. — Пусть молодые люди пообщаются.
Вот ведь сводник, черт бы тебя побрал. Не хочу.
— Вот, значит, вы какой. — Карен длинным ногтем, покрытым красным лаком, касается льда в бокале с коктейлем. — Знаменитый Митчелл.
— Разве я знаменитый?
— Мама и папа очень высокого мнения о вас. Папа говорит, вы очень талантливый молодой человек. И очень красивый. Он ничуть не преувеличил. Странно, что вас еще никто не захомутал.
Чтоб мне провалиться. Сквозь вот этот самый помост из красного дерева. И убиться до смерти.
Только этому моему желанию никогда не исполниться.
За столом Гарри стучит ножом о бокал с водой, пока все четырнадцать глаз не устремляются на него.
Завладев вниманием, Гарри говорит:
— Наверное, вы ломаете головы, зачем я пригласил вас?
Барб сидит за столом прямо напротив меня. Изо всех сил стараюсь не смотреть на нее. Не получается.
Гарри объявляет, что намерен пробиваться в конгресс.
— Это долгосрочная задача. На посту мэра я всего один срок, и город у меня не самый большой в Калифорнии. Кресло в конгрессе уже три срока занимает республиканец. Прямо мертвой хваткой вцепился. Самое время порядочному демократу-полутяжеловесу ввязаться в драку и отнять у него теплое местечко. Может, именно я — такой демократ. А может, и нет. Но в моей команде замечательные ребята, и это дорогого стоит. Вот чем вам предстоит заняться, мои уважаемые профи.
Он говорит еще долго. Все смотрят ему в рот, включая меня. Только я не слушаю. Я думаю. Если он победит, вся семья переберется в Вашингтон. Хотя нет… Если он выиграет выборы, то восемьдесят процентов своего времени будет проводить в Вашингтоне. А она останется здесь.
Интересно, когда все это окончательно прояснится?
И крепко ли спит Леонард?
Кто-то нежно наступает мне на ногу. Ступня маленькая, женская. Сначала мне показалось, Барб. Но тут она привстает с места и переставляет вазу с цветами, чтобы не загораживала мэра. Полагаю, она не на одной ноге стоит.
Когда Барб наклоняется вперед, вырез ее платья приоткрывается, и я запускаю глаза куда не следует. И не отвожу их. Не могу. Мое тело немедленно реагирует. Его ведь не убедишь, что сейчас не время. Что ему доводы разума?
Карен, черт, усадили рядом со мной. А как же иначе. Так что чья нога, гадать не приходится.
