Патрик Модиано - Кафе утраченной молодости
В тот раз он не пригласил меня внутрь, но на следующий день мы встретились снова. В тот же час и в том же кафе. Он предложил мне работу. Нужно было составлять тексты о различных организациях, с которыми он был так или иначе связан и которые прибегали к его услугам. За работу он предложил мне пять тысяч старых франков. Сочиненные мною тексты он подписывал своим именем. Он предоставлял мне только материалы. Я же был для него кем-то вроде «литературного негра». Так я написал для него около десятка брошюрок: «Минеральные воды Бурбуль», «Поездки на Изумрудный Берег», «История гостиниц и казино в Баньоль-де-л’Орн», а также работы, посвященные банкам «Иордаан», «Зелингманн», «Мирабо» и «Де-маши». Каждый раз, стоило мне только сесть за свое рабочее место, как я буквально засыпал от скуки. Впрочем, работа была несложная — следовало только лишь придать литературную форму заметкам Беро-Бедуина. Впервые очутившись в конторе «Французских изданий», я был немало удивлен: это была комната на первом этаже, без окон. Но в моем возрасте как-то неловко задавать вопросы. Нужно верить в себя. Потом прошло два или три месяца — от моего работодателя не поступало никаких вестей. Из обещанных денег он дал мне половину суммы, и на жизнь мне в принципе хватало. Когда-нибудь, почему бы не завтра, — думал я, — если хватит смелости, мне придется бродить по улицам Сайгон и Шальгрен, по этой нейтральной зоне, где растаяли вместе с прошлогодним снегом Беро-Бедуин и его издательство. Но нет, подумав, я понял, что смелости мне не хватит. Иногда я спрашиваю себя: а существуют ли еще эти места, не поглотила ли их темная материя?
Я люблю прогуляться по Елисейским Полям весенним вечером. Теперь их тоже нет, но в сумерках кажется, что они все же существуют. Быть может, именно там, на Елисейских Полях, услышал я твой голос, который звал меня по имени… Ты продала свое меховое пальто и колечко с изумрудом, а у меня оставалось еще около двух тысяч фраков. Мы были богаты, будущее лежало у наших ног. В тот вечер ты вернулась ко мне. Это было тем летом… тем самым, когда я ждал вас с Мертвой Головой на набережной. На углу улицы Франциска I и Марбеф был ресторанчик, и мы отправились туда вместе. Столики были выставлены прямо на тротуаре, и вечер еще не наступил. Машин почти не было, слышались лишь голоса прохожих да стук их каблуков по мостовой. Часов в девять мы вышли на Елисейские Поля, и я ждал наступления ночи, темной ночи, не такой, как в России и северных широтах. Мы шли без определенной цели, впереди была вся ночь. Солнечные отблески еще играли где-то на верхних этажах домов на улице Риволи. Лето только начиналось, и мы собирались отправиться в путешествие. Куда? Мы пока не знали. Может быть, на Майорку, а может быть, в Мексику. В Лондон или в Рим. В принципе не важно куда. Города и страны смешались между собой. Истинная же цель нашего путешествия лежала в сердце лета. Там, где время остановилось и стрелки часов показывают всегда полдень.
Когда мы дошли до Пале-Рояль, уже стемнело. Мы недолго постояли на террасе у Рюк-Универ и двинулись в путь дальше. За нами увязалась какая-то собачонка и сопровождала нас до Сен-Поль, где забежала в открытые ворота церкви. Мы совсем не чувствовали усталости, Луки сказала, что готова прошагать хоть всю ночь. Потом мы прошли через нейтральную зону прямо у Арсенала — несколько пустынных улочек, которые казались необитаемыми. В одном из домов на первом этаже мы заметили два больших освещенных окна. Тогда мы уселись на скамейку напротив и стали наблюдать. В глубине комнаты горела лампа с красным абажуром, распространяя приглушенный свет. На стене слева можно было различить зеркало в золоченой раме. Остальные стены были голыми. Мне показалось, что в окне мелькнула чья-то фигура… но нет, комната была пуста. Интересно, что это — спальня или гостиная?
— Надо бы позвонить в дверь, — произнесла Луки. — Уверена, нас там ждут…
Скамейка, на которой мы расположились, находилась на некотором возвышении, образованном на пересечении двух улиц. Двумя годами позже я проезжал здесь на такси, направляясь в сторону Арсенала, к набережной. Я попросил водителя остановиться: мне захотелось найти ту скамейку и дом. Я надеялся, что те два окна будут освещены, как и тогда. Но вместо этого я заблудился в лабиринте улиц, что выходили к воротам Целестинских казарм.
Я сказал Луки, что позвонить в дверь большого труда не составит. Но дома никого нет, к тому же нам было неплохо и на скамейке. Я даже расслышал журчание фонтана.
— Фонтан? Ты уверен? — удивилась Луки. — Я ничего такого не слышу.
— Все очень просто — это наша квартира, там, напротив. А мы, уходя, забыли выключить свет. И куда-то подевались ключи. А дома нас должна ждать собака. Она заснула в нашей спальне и будет ждать нас до скончания веков.
Потом мы двинулись на север. Чтобы не сбиться с пути, мы выбрали для себя ориентир — площадь Республики, но все равно не были уверены, что идем в правильном направлении. Впрочем, это неважно. В любой момент, если мы потеряемся, можно сесть на метро и добраться до улицы Аржантин. Луки сказала, что она много раз бывала в этом квартале, начиная с детских лет. Где-то здесь держал свой гараж приятель ее матери Ги Лавинь. Да, неподалеку от Республики. Мы останавливались у каждого гаража, но все время ошибались. Луки не могла найти дорогу. В прошлый раз, когда была у этого Ги Лавиня, надо было бы взять у него точный адрес. А теперь он исчез вместе со своим гаражом. Вроде бы пустяк, но на самом деле это было очень важно. Если так пойдет и дальше, то не останется ни одной точки пересечения в этой жизни. Луки рассказала, что мать и Ги Лавинь водили ее на пасхальную ярмарку. Они отправлялись туда пешком, по какому-то бульвару, который, как ей казалось, тянулся бесконечно. Очень похож на тот, по которому мы шли. Конечно, это тот самый. Только теперь мы шли по нему от площади Республики. А Луки с матерью направлялись к опушке Венсенского леса.
Странно посреди ночи вдруг оказаться перед решеткой зоологического сада. В сумраке можно было различить слонов. Но впереди уже виднелась освещенная площадь с фигурой в центре. Это была площадь Республики. По мере того как мы приближались к ней, музыка звучала все громче и громче. Бал? Я спросил Луки, уж не четырнадцатое ли июля сегодня? Но она знала не более моего. С течением времени дни и ночи смешались между собой. Музыка доносилась из кафе, расположенного на углу бульвара и улицы Гран-Приере. На террасе сидело несколько посетителей.
Метро уже давно закрылось. Напротив кафе мы заметили отель. Крутую лестницу освещала голая лампочка. Ступени были выкрашены черной краской. Ночной портье даже не поинтересовался, кто мы такие. Он просто указал на дверь номера на первом этаже.
— С этой ночи мы могли бы жить здесь, — сказал я Луки.
Кровать была односпальная, но мы прекрасно уместились на ней вдвоем. На окне не было ни занавесок, ни ставней. Было жарко, и мы оставили его открытым. Музыка внизу умолкла, и теперь нам были слышны лишь раскаты хохота. Луки прошептала мне на ухо:
— Ты прав. Здесь стоит остаться навсегда.
Мне вдруг показалось, что мы находимся далеко-далеко от Парижа, где-нибудь в маленьком прибрежном городке на Средиземном море. Каждое утро в один и тот же час мы идем на пляж… Я запомнил адрес: улица Гран-Приере, дом 2. Отель «Иверния». В последующие годы, если меня просили назвать мой адрес или номер телефона, я обычно отвечал:
— Вы можете только написать мне. Пишите в отель «Иверния», улица Гран-Приере, два. Мне передадут.
Надо бы сходить туда посмотреть, сколько там накопилось адресованных мне писем, на которые я до сих пор не ответил. Да, я был прав — надо было бы остаться там навсегда.
~~~
Прошло несколько лет, когда я снова встретил Ги де Вера. Я шел по улице в сторону «Одеона», и рядом со мной остановилась машина. Я услышал, как меня зовут, причем по моему старому имени. Я узнал, кто это, даже не оборачиваясь. Ги де Вер высунул голову поверх опущенного стекла и улыбнулся мне. Он совсем не изменился, только волосы стал стричь немного короче.
Дело было в июле, часов в пять вечера. Было довольно тепло. Мы присели на капот его машины и разговорились. Я не осмелился сказать ему, что мы находимся в нескольких метрах от «Конде», от той «темной» двери, через которую всегда входила Луки. Правда, двери той уже не было. С той стороны блестела витрина с выставленными сумками из крокодиловой кожи, сапогами и даже седлами и хлыстами. Магазин кожгалантереи «Принц Конде».
— Итак, Ролан, что ж вы теперь?
Все тот же ясный голос, который объяснял нам смысл самых заумных текстов. Я был весьма тронут тем, что он помнит меня и даже мое имя, которое я тогда носил. А ведь в квартире на площади Ловендаль побывало столько народу! Кто-то приходил всего один раз, случайно, а кто-то оставался. Такой оказалась и Луки. И я. При этом Ги де Вер не пытался сделать нас своими учениками. Мы не воспринимали его как учителя, а он не допускал покровительственного отношения к слушателям. К нему просто приходили, даже когда он и не просил об этом. Иногда мы догадывались, что ему хочется побыть одному, наедине со своими мыслями, но он не мог отказать. Именно благодаря Ги де Веру многие смогли больше узнать о себе.
