Виржини Депант - Teen Spirit
Если панк-рок был катастрофически непригоден для подготовки к реальной жизни, поскольку не учил ни послушанию, ни состязательности, ни покорности, ни подавлению собственных чувств, то он оказался подходящей школой общения с юной девицей. Во всяком случае, я не пытался подрезать ей крылья, чтобы потом втиснуть ее в соответствующую ячейку общества. Я не хотел ее ломать, не заставлял молчать, но умел заткнуть, если это реально требовалось. В целом я справлялся неплохо.
Меня, конечно, пугал ее возраст, я боялся, что она вдруг отвяжется. Как будто она сидит в поезде, поезд должен вот-вот тронуться, а я в окно наспех пичкаю ее советами, которые могли бы пригодиться в дороге. Я желал ей проскочить между струями дождя, овладеть золотым ключиком, найти потаенные сокровища, желал ей сориентироваться в этой жизни лучше, чем я и ее мать.
В каком мире будут жить сегодняшние дети, когда повзрослеют?
— Пойдем в японский ресторан?
— Нет, там слишком дорого. Найдем пиццерию.
Подобные ограничения ее поражали, казались экзотическими и привлекательными.
Среды с Нанси стоили мне уйму денег. Каждый вторник Сандра собирала пачку CD, и я шел их продавать.
Я был шокирован ценами на всякую фигню для детей: шмотки, игры, книги, DVD, плееры, кроссовки, сумки, любая мелочь стоили целое состояние. Почему не делают витрин с тонированными стеклами и не пишут крупно над входом: «Только для богатых»? По крайней мере дети не презирали бы нас за то, что мы не имеем средств приобрести фишки, которые сует им под нос реклама на улице и по телевизору. А так приходится объяснять, что не можешь купить самую, казалось бы, элементарную вещь.
Нанси рвалась в магазины «Колетт», «Анжелина» и даже в бутики «Прада». Я дергал ее за рукав:
— Ты что, спятила? Я в такие места ни ногой, там от жлобья не продохнуть.
Она косилась на меня озадаченно и с интересом. Мои слова западали ей в голову, и в следующую среду она брякала на всю кондитерскую, указывая на довольно суровую с виду даму:
— Видал, папа, как это старое жлобье пытается пролезть впереди нас?
Любая мелочь осмысливалась ею и где-то там оседала, она поглощала информацию с удвоенной скоростью и, переработав ее на свой лад, тут же пускала в обращение. Подобно тому как маленькие дети быстро осваивают новые слова и запоминают их раз и навсегда, подростки вроде Нанси жадно впитывают новые идеи, и эти идеи налагают на них неизгладимый отпечаток.
В этом возрасте все видится в увеличенном масштабе, фильмы кажутся потрясающими, диски — апокалиптическими, книги меняют жизнь.
Я нашел безотказный способ заставить ее читать, что я хочу:
— Только не говори маме, что я купил тебе эту книгу. Обещаешь?
Время от времени у меня в телефоне раздавался раздраженный голос Алисы:
— Нанси сказала, что ты позволишь ей проколоть брови. Брюно, ты НЕ ВПРАВЕ решать такие вопросы.
Она артикулировала чуть ли не по слогам, а я смеялся в душе, что она попалась на удочку:
— Алиса, только не делай вид, что ты этому поверила.
Раздосадованная своей ошибкой, она продолжала с ходу:
— Она должна перестать врать.
— Она пользуется ситуацией, это нормально в ее возрасте.
— Откуда тебе знать, что нормально?
Алиса злилась, что я, едва появившись, легко поладил с Нанси. Уже через две недели девочка стала получать приличные отметки; таким способом она показывала миру, что ей хорошо.
Еще Алису бесило, что я не работаю. Что я свободен по средам, разгуливаю руки в карманах и без мобильника. Что у меня есть время смотреть кино, читать книги, фланировать. Она не представляла, насколько это для меня мучительно, унизительно, несносно. Ей казалось все так клево: никакой ответственности, свобода, вечное безделье, защищенность от неприятностей взрослой жизни.
Со своей стороны, я очень скоро перестал воображать, что она чего-то там достигла. Она усаживала свою тощую задницу в тридцатитысячные кресла, отоваривалась в «Фошоне», а не в «Ашане», лопала устрицы, как я сандвичи. Но чувствовала она себя все равно голимо, это было ясно как день.
В сущности, жизнь у нее была хуже, чем у кассирши. Дерьмовая жизнь, адское расписание, всегда у телефона, всегда поблекшее под слоем косметики лицо, вечно без сил от усталости, вечно на нервах, душевная пустота вокруг.
В прежние времена люди из состоятельных семей, вроде нее, вели красивую жизнь и ничем другим не занимались. Женщины не жертвовали своим очарованием и не горбатили, как прислуга. Алиса получила воспитание, ни в коей мере не сообразное с тем, с чем ей предстояло столкнуться в реальной действительности, она выросла в иллюзии, что мир все такой же, как прежде. Ее ни к чему не подготовили.
Класс, к которому она принадлежала, оправдывал свое существование — оправдание сомнительное, отвратительное, жестокое, но все-таки оправдание — наслаждением. Демонстрацией хорошего вкуса, утонченности, умения жить… Эта махонькая привилегированная прослойка была фицджеральдовской «точкой схождения» изнуряющего труда людей всей планеты. Весь мир вкалывал ради того, чтобы несколько человек проводили время красиво, со вкусом, стильно. И, разумеется, не гнули спину.
А теперь даже эти люди, собственно они-то в первую очередь, ишачили, как рабы, тянули лямку без всяких гарантий, не имея времени ни на что. Эксплуатация стала жестче, но уже не служила ничьему счастью.
Вот за что Алиса на меня злилась. Она воображала, что я оказался хитрее. Алиса, делавшая все как положено — слушавшаяся родителей и католическую церковь, запрещавшую аборты, работавшая не жалея сил, верившая в материальные ценности, исполнявшая все, что требовалось для того, чтобы иметь все, что нужно, — чувствовала себя обманутой. И вымещала обиду на мне, что, понятно, глупо.
Я же не показывал ей, что мне не сладко без дома, без кредитки, без каких-либо доходов, без перспектив. Делал вид, что мне все ха-тьфу, — из удовольствия ее побесить.
Среди пустопорожней болтовни Нанси регулярно раскладывала бомбочки, владела этим искусством в совершенстве:
— Но ты все-таки любил мою мать?
Я искренне отвечал «да», рассказывал, что Алиса была милой, трогательной, о других же ее качествах умалчивал. Говорил, что любил, но недолго, а потом все забылось.
— Вы расстались из-за переезда?
— Ну да, ты была еще червячком, присосавшимся к материнскому чреву.
— Получается, как Ромео и Джульетта.
— Приблизительно, только мы не умерли.
* * *Просыпаясь по утрам, я каждый день принимал целую серию радикальных решений. Если честно, в глубине души я все еще надеялся поразить Катрин, когда она позвонит и захочет со мной увидеться. Весело насвистывая, провести по модным ресторанам, дать ей читать мою книгу, написанную с радостью и вдохновением, познакомить ее с дочерью, с которой у нас установятся близкие дружеские отношения, предложить, как бы между прочим, пойти в субботу после обеда за покупками с моей кредитной картой… И тогда она пожалела бы, что бросила такого мужика.
Пока я потягивался на разложенном диване, мне казалось, что выкарабкаться наверх проще простого: надо только найти издателя, который даст мне переводы, параллельно поискать других заработков, заняться спортом, выбрать приличный бассейн, где можно плавать ни на что не натыкаясь, стрельнуть у кого-нибудь денег, чтобы в следующую среду сводить Нанси в кино. В самое ближайшее время обзавестись маленькой квартиркой и, само собой, начать книгу… Я радовался, что так хорошо все спланировал. И главное, верил в реальность своих планов.
Но, встав с постели, я готов был рыдать как мальчишка, поскольку совершенно не понимал, с чего конкретно начать.
Тогда я забивал косяк. Потом начинал метаться по дому, что-то искать, меня обуревали какие-то неясные мысли, от которых через пять минут не оставалось и следа. Сандра дала мне телефон знакомого издателя. У меня ушло трое суток на то, чтобы ему позвонить. Утром в день встречи мне свело шею. Но Сандра упорно долбила мне, что идти все равно необходимо, и в итоге я сдался, замышляя про себя, что пересижу это время в баре, никуда не пойду и не позвоню. Потом, правда, сам осознал дикость такого поведения.
И потащился на встречу, проклиная Сандру: «Я не мутант, не приспособленец, у меня, прошу прощения, есть чувства, а также остались еще некоторые левые идеи». Я прождал этого парня полчаса в стреме, что он вообще не явится и придется мне платить за чай самому. Я вовсе не жаждал знать, сколько стоит горячая вода в заведении такого рода.
Позади меня какой-то мэн излагал жалостливым тоном:
— Он, я знаю, начинает смекать, что я вступаю в когорту Великих. Я на верном пути. Мне все об этом говорят.
Ему отвечала дама с хриплым голосом, его, типа, ободряла, выказывала участие чуть ли не материнское, но высокомерия ей это не убавляло:
