Виржини Депант - Teen Spirit
Движения ее были неторопливы: церемониал здесь не менее важен, чем все остальное.
Я словно перенесся на годы назад, мы тогда с ней часто пыхали вместе. Помнится, я бывал счастлив в эти минуты, как будто бы это не я, а персонаж какого-то фильма. Мрак развеивался, я жаждал разговоров и душевного общения. Из кайфа рождался другой я, более удачливый.
Присев на корточки возле ночного столика, Сандра насыпала две дорожки, потом поднялась и галантно пропустила меня вперед.
Я опустился на колени, наклонился, вставил трубочку в ноздрю и вдохнул.
Знакомое едкое и приятное ощущение на нёбе. Я встал и засмеялся:
— Сколько сразу всего вспоминается!
Сандра кивнула в знак того, что хорошо меня понимает, втянула свою порцию, распрямилась:
— Мы хорошо жили в юности. И этого у нас никто не отнимет.
— В какой момент все обломалось? Что мы сделали не так?
— Не мы сделали, Брюно, нет… Я давно хотела тебе сказать: не нужно корить себя и думать, что ты в чем-то лажанулся. Дело не в нас, Брюно, в этом мире никто не счастлив. Никто. Сам посуди. Разве что очень маленькие дети.
— Так было всегда.
Она потерла себе нос перед зеркалом, смачно втянула воздух, чтобы все пошло куда надо. Потом призадумалась, снова развернула крошечный бумажный пакетик и насыпала немного порошка на столик.
— Вторая всегда лучше идет.
Внезапно я почувствовал себя жутко в нее влюбленным. Мне захотелось обнять ее, приласкать, обладать ею. При этом реально, физически я бы не перенес даже прикосновения.
Короче, я не двинулся с места.
Когда мы вышли из комнаты, мне было как-то не по кайфу, я ощущал странную подавленность. Я не достиг того, к чему стремился, не знаю, чего именно. В общем, привычная неудовлетворенность. Зато теперь я уже не скучал, и время полетело с дикой скоростью.
Сначала я направил свое внимание на блондиночку, которую заприметил на кухне. Она стояла, прислонившись к холодильнику, и сочиняла целый роман из эсэмэсок. Дешевая маникюрша, светло-каштановые волосы забраны в пучок, губы по контуру обведены коричневым карандашом. На подбородке и на лбу полно прыщей, кое-как замазанных тоном. Розовый джемпер, оканчивающийся выше пупка, расклешенные брюки, здоровенные бутсы на толстой подметке. В целом вид какой-то замызганный, но трогательный. Влекущий. Чем-то она меня привлекала: свежестью, добропорядочностью, что ли. Может, грустью. Хотелось быть с ней, приголубить, защитить. Вместе с тем толика вульгарности обещала, что в постели она будет хороша. Архетип девушки доступной, но достаточно закомплексованной, чтобы это демонстрировать. Я подошел к ней, преисполненный доверия, и сказал в простоте:
— Ты мне нравишься. Думаю, ни один парень не видел тебя такой, какой вижу я. Мне хочется в тебя влюбиться.
Должно быть, мне не хватило убедительности, или темперамента, или еще чего-нибудь. Она взглянула на меня растерянно и потрясенно. И поспешно вышла из кухни.
Тогда я прибился к какой-то рыжей телке, фантастически тупой, но бесподобной внешне. Я ее хорошенько разглядел, пока с ней говорил: у нее все было натуральное. Она такой отпадной родилась. Глупа в высшей степени, так, что это даже становилось поэтическим и волнующим. Одна мысль, что она брошена в этот мир со своими куриными мозгами и обалденными сиськами, делала ее возбуждающей. Опасности подстерегали ее со всех сторон, ей необходим был мужчина рядом. Она ловила каждое мое слово, от души смеялась любой отстойной шутке, я было даже подумал, что она принимает меня за кого-то другого. Уже убедил себя, что ничего тут не выгорит, буду охмурять ее до утра, а потом она меня отошьет, окажется, что у нее нет квартиры, а у меня — денег на гостиницу, или еще какая дурацкая отговорка. В общем, я уже намеревался на нее плюнуть, но она за меня уцепилась и попросила ее проводить.
Я ушел с ней под руку, вполне довольный собой. Перед уходом нашел Сандру, предупредил; она оживленно беседовала с каким-то долговязым татуированным придурком. Слушая его, она крутила дурь в ладошке и элегантно втягивала. Я ощутил своего рода гордость от того, что знаком с ней. К тому же мне приятно было показать татуированному кретину, с какой телкой я ухожу, полагая, что его это заденет.
Она жила в комнате для горничной, звали ее Стефани. Удивительная девушка. Проще и скромнее, чем можно было ожидать при ее внешности. Мы с ней курили огромные косяки, слушая Бьорк, Бека Хэнсона и «Дафт Панк». Я уже настолько забалдел, что даже и эта музыка катила. Ночь пролетела как во сне. Только я не кончил. Впрочем, ничего удивительного: вот уже несколько дней, когда я рукоблудствовал, мне удавалось кончить лишь с большим трудом, доведя себя до боли. Стефани отнесла это на свой счет и была очень трогательна. Ее старания не увенчались успехом, но все-таки приятно.
На другое утро у меня болело в носу. Когда я проснулся рядом с ней, меня накрыло чудовищно. Она была мила, весела, как девочка, соблазнительна и в постели не притвора. Короче, всем хороша. Кроме одного — не Катрин. И потому, когда это восхитительное создание прижималось ко мне, я лишь с большей остротой вспоминал, что потерял женщину, с которой хотел быть вместе.
* * *Мы стали видеться с Нанси каждую среду. Шатались по городу: ничего лучшего я не придумал, но ей, похоже, нравилось. Всякий раз, когда я предлагал ей сходить в кино, она отвечала: «Я это уже смотрела». По большей части врала. Она вообще кучу всякой бредятины сочиняла. Поминутно играла какую-то роль. К реальности это имело смутное отношение. Предпочитала небылицы. Меня, в отличие от ее матери, это не раздражало и не беспокоило. У нее вообще-то здорово получалось, она выдумывала множество разных персонажей, изображала их, описывала. Все это лишь свидетельствовало о ее богатом воображении, и я говорил себе, что оно ей в дальнейшей жизни пригодится.
Мы всякий раз обследовали какой-нибудь новый квартал. Я помнил их с того времени, когда мальчишкой шлялся по улицам без гроша в кармане. Торчалово научило меня городской жизни. Оказалось, я знаю уйму уголков, внутренних дворов, диковинных скульптур, закоулков, садиков. Иногда мы шли, задрав носы, и выискивали, где квартиры пошикарней.
Еще мы посмеивались над прохожими, Нанси рассказывала мне эпизоды из «Баффи» и про то, как изгонять вампиров. Я показывал ей, что Нотр-Дам похож на гигантский космический корабль, который вот-вот взлетит, она кивала, чтобы меня не огорчать.
Она любила, заслышав знакомую мелодию, влететь в магазин и начать танцевать между рядов. Она и меня пыталась втянуть, раздувала щеки, выделывала потешные па. Я уже привык, что она вертит задом, как сучонка; вообще-то выглядело прикольно.
— Как ты думаешь, мы будем когда-нибудь потом жить вместе?
— Я думаю, потом у тебя будут занятия поинтересней, чем жить со старым отцом.
Она меня боготворила, и это было приятно. Она непременно желала идти со мной под руку, что меня несколько выводило из равновесия. Я боялся, что прохожие станут на нас коситься, заподозрят во мне отвязного педофила. Но ничего такого не случалось.
Я был ее героем и очень старался не ударить в грязь лицом. Но ее любовь была настолько цельной, безоговорочной, прочной, всеобъемлющей, что мне нечего было особенно опасаться. Ее привязанность не требовала доказательств, не зависела от того, что я сделаю или скажу.
— Так что, ты книгу закончил?
— Почти. Скоро дам тебе почитать.
Я действительно хотел написать эту книгу, не начинал, правда, еще, но был тверд в своих намерениях как никогда.
Мне хотелось написать ее для Нанси. С другими не получилось. Мать говорила, что ей это скучно. Подруги — что я их утомляю. Зато тут я собирался взять реванш.
В одну из сред шел дождь, и мы поехали на метро до станции «Ле-Алль». Спускаясь в тоннель, она заметно нервничала, хотя старалась не подавать виду:
— Я вообще-то уже ездила на метро, и не раз.
Она очень трогательно храбрилась. Я взгрустнул, что в столь юном возрасте ее уже мучают страхи, и это избавило меня от моих собственных. Постепенно я начинал понимать, что ее отделяет от реального мира целая пропасть. Ее приучили бояться самых обычных вещей, опасаться всего, что может случиться мыслимого и немыслимого, ее представления замыкались каким-то обрубком жизни. Взяв ее за руку, я совершенно безбоязненно спустился в метро.
С ней я становился другим человеком, она придавала смысл моим поступкам, моему возрасту. Я чувствовал, что выполняю определенную миссию, что-то делаю наконец и в кои-то веки у меня это получается. Я знал, как ее ободрить, умел ее рассмешить, да и кое-что объяснить. Мы гуляли, развлекались, оттягивались. Впервые в жизни я ощущал, что поступаю хорошо, без жульничества и обмана. Что имею право на эту роль и что она мне нравится.
Если панк-рок был катастрофически непригоден для подготовки к реальной жизни, поскольку не учил ни послушанию, ни состязательности, ни покорности, ни подавлению собственных чувств, то он оказался подходящей школой общения с юной девицей. Во всяком случае, я не пытался подрезать ей крылья, чтобы потом втиснуть ее в соответствующую ячейку общества. Я не хотел ее ломать, не заставлял молчать, но умел заткнуть, если это реально требовалось. В целом я справлялся неплохо.
