Полумрак - Книга Натаниэля
– Ты меня в споре победить пытаешься? – сказал Натаниэль. – Ты подумай, кто я – и кто ты.
– Я уже подумал. – сказал Дарвин. – Ты – тот, кто лишён любви. А у меня её много – вон, почти двести страниц. И ещё иллюстрации будут.
Сатана хмыкнул.
– Или кстати, 13:34, у Иоанна… – сказал Дарвин задумчиво.
– Всё, всё, я понял. – сказал Сатана. – Но поверь мне, я при этом присутствовал. Движущая сила живого – это не любовь.
– Ну это пока только теория… – сказал Дарвин. – Я её наверное ещё немного переделаю. И знаешь – что я подумал?
– Что? – спросил Сатана.
– По-моему академическая наука пока не готова к такой идее. Я думал начать с популяризации…
– Это всяческие брошюрки и публичные лекции? – уточнил Сатана. – С продажей чая по полпенни и показом картинок?
– Ну да, – покивал Дарвин, – я думаю, может – добавить музыки и танцев? Чтобы было нагляднее. Сперва я чуть-чуть рассказываю, потом вступает хор, потом я снова рассказываю, снова хор, полуголые девицы танцуют в перьях… Представь афишу – «Чарльз Дарвин и его Галапагосские Вьюрочки!»…
LXXXIV
– Привет! – сказал Натаниэль дружелюбно.
Атлас обалдело уставился на него.
– Слушай, ты тут неба не видел? – сказал он, – Большая такая штуковина, куда деться могла…
– Вон оно! – сказал Натаниэль, показывая пальцем вверх.
Атлас вздёрнул голову, потом разочарованно вздохнул и уставился в землю.
– Да нет, это не то. Оно хрустальное, понимаешь… тяжёлое… – сказал он. – Куда деться могло?… Ну ведь только что же тут было!
– Его никогда и не было. – сказал Натаниэль. Он сорвал с ближайшего дерева яблоко и начал жевать.
– Да ладно, – сказал Атлас, подумав. – Было, было. Ты так не шути. Вон, видишь? Я там стоял. А оно, значит, сверху…
– Его уже двадцать три минуты, как никогда не было. – сказал Натаниэль. – Точнее, двадцать четыре.
– То есть? – сказал Атлас, подумав ещё немного. Кожа на его лбу собралась в монументальные складки.
– Ну оно как бы было. Но теперь его никогда не было. В этом всё дело, понимаешь? – объяснил Натаниэль. – А после того, как стало так, что его никогда не было, оно, разумеется, исчезло. Потому что не могло же оно возникнуть ниоткуда?
Атлас подумал ещё.
– Это бюрократия. – объяснил Натаниэль. – Его просто упразднили. Списали.
– Кто? – спросил Атлас.
– Да уж известно Кто… – вздохнул Натаниэль. Он сорвал ещё яблоко.
– Положи фрукт. – сказал Атлас. – Так я что, безработный теперь?
– Ну некоторым образом да. – сказал Натаниэль.
– Тогда ешь… – сказал Атлас. – И что мне теперь делать? Это была моя лучшая работа.
– Но тебе ведь не платили, и выходных у тебя не было! – сказал Натаниэль.
– Ну и что? – сказал Атлас. – Зато я по-настоящему умел держать небо. Никто больше не умел, даже Геракл. Я проверял… А теперь его нет, а вместо него вот это… – он презрительно махнул рукой. – Кому сдалось такое небо, которое никто не держит?
– Мне-то откуда знать? – сказал Натаниэль. – Мне оно вообще никак не сдалось, будь оно хоть розовым с прозеленью.
– Нет, как такое может быть! – воскликнул Атлас. – Только что я каждую секунду самим фактом своего существования спасал мир, жизнь на этой планете, возможность свободно дышать полной грудью для каждого создания…
– Гипотетическую. – вставил Натаниэль.
– И вот я уже никому не нужен. Как ветеран труда.
– Боюсь, что не совсем так. – сказал Натаниэль. – Вообще-то, я думаю, для людей ты будешь чем-то вроде бездельника.
– Как это?! – взревел Атлас. – Я, стоя на месте, делал больше, чем каждый из них!
– Ну ведь неба-то никогда и не было. – сказал Натаниэль. – Для людей парень, который держал небо, которого никогда и не было, некоторым образом ничем и не занимался. Это называется «синекура».
– Какая кура?! – воскликнул Атлас. – Что мне теперь делать-то!
– Ну я не знаю… – протянул Натаниэль. – Можешь стать губернатором Филистии. Можешь стать священником. Или охотником. На слонов. Целый мир возможностей.
LXXXV
– Ты прекрасно знаешь, чего я хочу. – сказал Паганини…
– Что, на скрипке уметь играть? – нервно сказал Натаниэль. – Ты и так умеешь!
– Ну да, – кивнул Паганини, – но я-то хочу жить скрипкой. Я хочу играть так, чтобы все говорили – «он продал душу дьяволу, чтобы так играть на скрипке».
– А чем ты сейчас живёшь? – осведомился Натаниэль.
Паганини задумался.
– Может, золота всё-таки? Женщину там? – сказал Натаниэль.
Паганини покачал головой.
– Мужчину? Детей? – продолжал Натаниэль.
– Что?… Нет! – воскликнул Паганини. – Скрипка! Я хочу играть на скрипке!
– Да умеешь ты играть на скрипке! Лучше всех! – воскликнул Натаниэль.
– Ну я хотел бы лучше! – сказал Паганини.
– А ты тренируйся! – сказал Натаниэль. – Работай над собой.
Паганини фыркнул.
– А ты тут причём тогда? – спросил он. – Это я душу за советы продаю?
У Натаниэля начался нервный тик.
– По-моему ты чего-то не понял. Ты не можешь продать мне душу в обмен на умение, которое у тебя и так есть. Ты можешь продать мне душу в обмен на золото, женщин… и их аналоги, власть…
– А что ты с моей душой будешь делать? – поинтересовался Паганини. – На кой она тебе?
– Ума не приложу. – признался Натаниэль. – Но вроде как надо… Есть такая профессия – души покупать. Ну что? Давай, выбирай.
– Я уже всё сказал. – ответил Паганини. – Это моя мечта. Я играю на скрипке, а люди говорят «он продал душу дьяволу, чтобы играть так на скрипке». Какой смысл продавать душу, если никто не сможет оценить?
– Ладно, уговорил. – сказал Натаниэль внезапно спокойно. – Ты будешь играть, а они будут говорить. Подпиши тут. Нет, вот тут. Теперь тут. Тут полная расшифровка подписи. А теперь тут. Тут поставь дату. Спасибо. А теперь – одна контрамарка на твой следующий концерт.
Паганини протянул ему тонкую пачку.
– Извини, особого выбора нет. Все раскупили. Тебе куда, партер, ложа, галерка?
– В бельэтаж, – сказал Натаниэль, – сплетницы никогда не сидят в партере – ничего не слышно. Из-за музыки. И редко сидят в ложе – слишком мало народу вокруг…
LXXXVI
– Ну уже чуть получше. – сказал Господь. – Руки ниже, это раз. Чуть интенсивнее – это два. И когда ты говоришь ей «Я люблю тебя» – она должна чувствовать твоё теплое дыхание. Ты же зубы почистил?
Адам долгим, пристальным взглядом посмотрел на Господа.
– Тебе обязательно смотреть? – сказал он.
– То есть? – удивился Господь.
Адам приподнялся и сел. Ева тоже села и сорвала травинку.
– Ну Ты же говорил, что секс – момент единения двух душ. – сказал Адам, разводя руками. – Нигде не говорилось, что при этом должен ещё кто-то присутствовать. Я думал, единение подразумевает уединение.
– Так Мне тут! – сказал Господь недовольно. – Я Вселенная! Как вы уединитесь от Вселенной?
– Может, шторы сделать? – предложила Ева. – Или хотя бы за кустом.
– Или можно шалаш построить! – сказал Адам.
Господь оторопело переводил взгляд с Адама на Еву.
– Вы что, действительно хотите чтобы Я не смотрел? – сказал Он тихо.
Адам и Ева закивали.
– Но Я же Всемогущий и Всевидящий! – воскликнул Господь. – Какой же Я тогда буду Всевидящий?
– Какой же Ты Всемогущий, если не можешь просто не смотреть? – сказала Ева. – А Всевидящий – это вообще ужасно. Бог-вуайерист – это же кошмар просто…
– Да как хотите! – воскликнул Господь. – Делайте как хотите! Меня не волнует – правильно, неправильно! Решайте дальше сами! Можете хоть всю жизнь неправильно сексом заниматься! Да хоть чего стесняйтесь дальше! Только от Меня больше помощи не дождётесь, молите – не молите. Всего хорошего.
Он исчез.
– Так, отлети от него! – раздался Его раздражённый Голос с некоторого отдаления. – Кто так опыляет? Топчешься как бегемот! Я бы пальцем лучше справился! Бери пример с пфсссс. Так. Аккуратно подлетай… Коснулся пестика… Коснулся тычинок. Улетаешь. Ну вот, видишь как просто?…
LXXXVII
– Не знаю, – сказал Голиаф, задумчиво глядя на Давида, – по-моему это не по правилам.
Давид пожал плечами.
– Мы же разные весовые категории! – сказал Голиаф. – Может, правила поменяли?
Давид снова пожал плечами.
– Правило, по-моему, всегда одно. Кто победил, тот победитель. – сказал он.
Голиаф хмыкнул.
– Ну я понимаю, ты весь такой белокурый, красивый, молодой. И плащ там, шлем, сандалики, стиль «милитари»… Только вот сюда посмотри…
Голиаф слегка напрягся и его мышцы вздулись огромными валунами.
– Вот, смотри. – Голиаф провёл пальцем по плечу. – Знаешь, что это?
– Рука? – сказал Давид.
– Это годы. Годы усилий и тренировок. – сказал Голиаф спокойно. – Это то, что будет оценивать судья. Вложенные усилия. Вот что ты сделал, чтобы быть молодым, белокурым и красивым?
