Роберт Уильямс - Корень всех зол
Я гонял на велосипеде по пустырю, думая, чем бы занять день, когда появился Рис. Он жил в одном из новых домов наверху Хоторн-роуд и учился на класс старше. Хотя в школе Рис никогда со мной не заговаривал, по выходным и в каникулы мы время от времени сталкивались на улице и вместе шатались там и сям, пока он не начинал строить из себя невесть что — тогда я потихоньку сматывал удочки.
Он был из богатеньких. Его отец ездил на серебристой спортивной машинке самой последней модели, и летом они, бывало, проносились вдвоем по дороге — с опущенным верхом, оба в солнечных очках, глядя прямо перед собой с таким видом, будто им принадлежали все дома на нашем пригорке. У Риса всегда водились деньги — как раз подвернулся грузовичок с мороженым, и он взял себе рожок с шоколадными хлопьями и банку газировки. Мы бросили велосипеды и уселись, прислонившись к углу гаража. Рис принялся за свое мороженое и напиток. Для развлечения мы швыряли камнями в мусорный бак у одного из гаражей напротив. Рис злился — я попал уже дважды, а он все мазал и мазал. Он ненавидел проигрывать, тем более кому-то вроде меня. Доев мороженое, Рис поднялся — мол, вот теперь я возьмусь всерьез. Но тут я попал в третий раз, терпение у него лопнуло, и он принялся швыряться камнями в меня. Было больно, я просил его перестать, но он делал вид, что это просто игра, еще и обозвал меня плаксой. Я уже хотел схватить велосипед и дать деру, когда до нас донесся слабый жалобный писк откуда-то из-за гаражей. Рис сунул оставшиеся камни в карман, и мы пошли разведать, что к чему. Пока мы туда дошли, звук прекратился. Покрутившись на месте, мы ничего так и не обнаружили и собирались уже уходить, когда писк повторился, где-то прямо у моих ног. Я встал на четвереньки и увидел в высокой траве серого котенка. Он сидел примерно в футе от гаражной стены, неподвижно, как статуя, обернув хвостик вокруг лап. Рис тут же опустился рядом со мной и протянул руку, чтобы его погладить, но не успел дотронуться, как получил острыми когтями. Отдернув ладонь, он поднял ее к лицу — маленькая ранка пузырилась крохотными капельками крови.
— Вот злобная тварь, — пробормотал Рис.
— Он, наверное, просто напуган, — возразил я. — Видать, маму потерял.
Рис окинул котенка взглядом.
— Ошейника на нем нет. Думаешь, дикий?
К нам иногда забредали дикие кошки с полей и лугов и копались в мусоре на задворках.
— Скорее всего, — сказал я.
Рис наклонился и снова протянул руку. На этот раз коготок вонзился еще глубже. Вскрикнув от боли, Рис со злости пнул котенка ногой. Тот отлетел, ударился о стену и остался лежать на земле, оглушенный.
— Не трогай его! — крикнул я.
— Я ему покажу, — прошипел Рис, оттолкнув меня.
Поднимаясь, я увидел, как он сморгнул выступившие на глазах слезы. Вид у него был такой, будто ему досталось не меньше котенка. Посмотрев на ранку, кожа вокруг которой наливалась красным, он ударил ногой в стену и выкрикнул какое-то незнакомое мне слово. Я понял, что дальше будет только хуже и пора сматываться, и стал потихоньку отступать к велосипедам. У меня еще оставалась мысль поскорее избавиться от Риса, а потом вернуться посмотреть, что с котенком, и, может быть, даже забрать его к себе и спасти.
— Пойдем, — проговорил я. — Тебе нужно домой, промыть руку.
— Ну нет, так легко он не отделается. — Рис поднял ладонь, словно там у него была разверстая рана. — Не будь идиотом, Дональд.
Он швырнул в меня камешек и двинул в плечо.
— Мало ли на кого эта тварь могла еще наброситься? А если бы это был мой младший братишка?
Видел я его брата — кудрявый четырехлетка с большой головой и толстыми руками-ногами. Еще неизвестно, кто бы кого сильнее напугал, котенок его или он котенка.
— И вообще, бродячие кошки только заразу разносят. Мне, может, придется уколы в руку делать. Может, даже в больницу положат. — Рис снова пнул гаражную стену. — Нужно с ним покончить, пока он еще на кого-нибудь не напал.
Вытащив из кармана камень, Рис швырнул его в котенка. Тот пытался ковылять на непослушных лапах, однако удар оказался слишком силен, и он все еще не мог оправиться.
— Давай, тащи еще камней, — приказал мне Рис. — Что, мне одному все делать? Надо положить этому конец.
— Ему же больно. Давай уйдем. Нам влетит. — Я услышал хныканье в своем голосе, и Рис тоже наверняка его ощутил. Он повернулся ко мне.
— Ему больно? Это мне больно! Тебе что, какой-то шелудивый бродячий котяра дороже друга?
Он снова ударил меня по плечу, уже сильнее, и, обхватив за голову, начал тереть по макушке камнем, пока я не расплакался.
— Иди и притащи еще камней, — велел Рис, приближая свое лицо к моему и дыша на меня сладковатым холодом от мороженого.
— Лучше не надо, — проскулил я.
— Тащи еще камней! — повторил он.
Когда я не двинулся с места, он толкнул меня, и я упал. Мы начали бороться, но Рис был гораздо сильнее. Встав коленями мне на руки и удерживая запястья, он собрал харкотину и плюнул мне прямо в лицо.
— Иди и притащи камней!
Я побрел в обход гаражей, на ходу, как мог, вытирая слюну рукавом. Мой велосипед лежал на земле. Бросив взгляд вдоль улицы, я увидел крышу своего дома и окно спальни. Я был готов уже задать стрекача, когда сзади появился Рис. Вывернув мне руку так, что казалось — сейчас переломится, — он прошипел:
— Хочешь, чтобы я всем рассказал, какой ты ссыкун, Дональд?
Он отпустил меня, и я, зачерпнув горсть камней с гравийной дорожки, последовал за ним обратно. Я молился про себя, чтобы котенок убежал, но он был все там же. Даже когда Рис со всей силы запустил в него первым камнем, я еще думал, что смогу как-то остановить это.
Несколько месяцев спустя, уже после гибели маленького мальчика, вернувшись в школу, я услышал краем уха ходившие обо мне сплетни. Рис рассказал всем о случившемся, только перевернул все с ног на голову — якобы это я хотел убить животное, а он пытался остановить меня. По его словам, я размозжил котенку голову здоровенным булыжником, а потом бросил тельце в ручей. Всего несколькими днями раньше никто бы Рису не поверил, но теперь, когда в глазах других я стал чудовищем, про меня были готовы выслушивать любые небылицы. За пару суток я превратился из обычного мальчишки, который не может даже за себя постоять, в убийцу детей и котят. В маньяка-убийцу.
Глава 18
Вернувшись домой под утро, я вскоре был разбужен мамиными воплями — она обвиняла меня в пьянстве, наркомании и во всем, что только приходило в ее затуманенную гневом голову. Я старался отмалчиваться, однако односторонняя схватка маму не удовлетворила. В конце концов я тоже взорвался, и мы начали орать друг на друга, пока не охрипли и не исчерпали все возможные аргументы. Когда мы закончили, нас обоих трясло. У мамы даже не хватило сил как следует хлопнуть дверью. Опустошенный, я повалился на кровать, где и провел весь день, не прикасаясь к книгам и наплевав на уроки. Из головы никак не шел Джейк.
В понедельник я перехватил его по дороге из школы на Пикап-стрит, у входа в парк.
— Вернулась она?
Он застыл на месте, удивленно на меня уставившись. Я слишком поторопился, нельзя же так, без предисловий. Нужно успокоиться. Иногда я чересчур погружен в свои мысли и забываю, что все остальные не могут следить за их ходом. Я зашагал рядом с Джейком, расспрашивая его о школе. Он радостно сообщил мне, что футболисты наконец решили прогнать Гарри, и тот вернулся обратно под дерево с поникшими ежиными колючками на голове и в истершихся кроссовках. Так что оба теперь снова проводят время вместе, болтают и играют, а главное, Гарри больше ни разу не сказал, будто у Джейка воняет изо рта или что одежда у него старье. Я был рад за Джейка, правда рад, но в то же время не мог отделаться от мысли, какой же свиненок этот Гарри — так вести себя с другом. Сперва бросил его, чтобы присоединиться к футболистам, а потом, когда им надоел, приполз обратно. Однако мне приятно было видеть Джейка хоть капельку более счастливым, похожим на прежнего себя. Дослушав про Гарри, я сделал новую попытку.
— Так значит, твоя мама вернулась домой тогда, в воскресенье?
— Да, вернулась. И мы с ней потом ходили ужинать в закусочную, — ответил он.
— Когда же она пришла?
— Почти к обеду и сразу спать легла. Потом встала, сказала, что умирает от голода, и повела меня в закусочную. Я ел гамбургер.
На какое-то время повисло молчание, и Джейк добавил:
— Нет, все нормально. Я ничего.
Я знал, что он врет. Он старался вести себя по-мужски, не показывать, что боится, и я гордился им, но одурачить меня ему не удалось.
— Это неправильно, Джейк. Ты же понимаешь, она не должна тебя бросать. Ты ведь еще ребенок.
Он ответил не сразу.
— Мне не нравится оставаться одному. Днем ничего, а ночью, когда темно и всякие звуки, не очень. Хотя я оставляю в комнате свет, вокруг-то все равно темнота, и страшно — что там может быть такое.
