Анатолий Тоболяк - Денежная история
— Почему чушь? Говорите, говорите. Очень интересно.
— После выпускного вечера я его не встречал… до последнего времени. Я поступил в Дальневосточный университет, недоучился и вернулся сюда. Где был Игорь и что с ним, знать не знал. И, честно говоря, не интересовался. Кто-то что-то о нем мельком говорил… но это вылетело. Потом вдруг узнал, что он в городе. Занимается коммерцией. Я здесь курю изредка тайком. Не заложите меня?
— А я, пожалуй, сам закурю, — подхватывает этот Чиж. — Форточку откроем. Сегодня тепло. А дверь закрою. Если кто зайдет, возьму на себя, — компанейски смеется он.
Закрывается. Открывает окно. Угощает своими. «Мальборо»!
— Ну-с, продолжим. (Понравилось ему мое «эс».) Диктофон работает.
— Все.
— Как все? — поражается этот Чиж.
— Все, что я о нем знаю. Остальное касается больше меня, чем его.
— То есть?
— То есть связано с моими семейными делами.
— Но и с Яхниным тоже, я так понимаю?
— Да, и с ним тоже, — неохотно, привычно кривясь, отвечаю я. — Вы же в курсе! — вырывается вдруг у меня.
— С чего вы решили, что я в курсе? И в курсе чего?
— Вы знаете, что я был у него дома и занимал деньги. Иначе зачем сюда пришли и вообще как вы узнали о моем существовании? — злобно говорю я.
Чиж смеется. (А золотые коронки блестят.) Такой дружелюбный, компанейский сыщик.
— Ну, в логике вам не отказать. Кое-что я действительно знаю. Но интересно от вас услышать. Значит, вы с Яхниным в последнее время встречались?
— Встречался. Один раз. И дважды говорил по телефону.
— Вот об этом, Андрей Дмитриевич, хотелось бы услышать. Вы не слишком устали?
— Нет, я не устал. Мне просто неохота выворачивать себя наизнанку.
— Но в интересах следствия, сами понимаете…
— Понимаю. Ладно. Словом, я узнал случайно, что он здесь, и пошел к нему домой.
— С целью? Просто встретиться со старым приятелем?
— Нет, не просто встретиться со старым приятелем. Просто ради встречи я к нему бы не пошел. Я говорю, нас мало что раньше связывало, а сейчас вообще ничего. Я пошел, чтобы занять денег.
— Деньги, значит, понадобились? — раз-другой пыхнул сигаретой узколицый, тонкогубый Чиж.
— Да. Я влез в долги. Не лично я, а вся семья.
— Кстати, какая у вас семья?
— Жена и маленькая дочь. Это вы наверняка знаете, — опять обозлился я.
— Ладно, ладно… беру вопрос назад.
— Ну вот. Влезли в долги. Работаю я один. Зарплаты не хватает. Я решил отправить жену и дочку на время к теще. Ну, чтобы как-то разрядить обстановку… Одному проще выкрутиться, чем троим. Это вроде ясно?
— Куда уж ясней! Сам тащу семью, — живо откликнулся он. Пых-пых.
* * *Тут небольшая вставка. Заглядывает без стука санитарка — не из молоденьких прелестниц, а старая здоровенная бабища — и сразу вопит: — Это что еще такое! С ума посходили, что ли! В палате уже курят! — и долго бы, наверное, орала, но живой и ловкий Чиж мигом вытесняет ее в коридор. Минуты через две возвращается, покачивая стриженой головой: — Ну и мадам! Зверь. Ну, ничего. Конфликт улажен. А дымить все-таки больше не будем. Давайте ваш окурок. Уничтожу улику.
И снова с каким-то жадным интересом — на что он способен, этот золотозубый, что у него в поверхности, а что в глубине? — я смотрю, как, ловко двигаясь, он гасит окурки о спичечные коробки и выкидывает в форточку.
* * *— Перебила! — заглядывает в крохотное стеклышко диктофона, проверяя его работу. — Вы решили отправить жену и дочь к теще и пошли к Яхнину за займом. А почему именно к нему?
— А кто мне мог, по-вашему, занять сто тысяч? У меня знакомых миллионеров нет.
— Сто тысяч?
— Не сегодняшних сто. Майских.
— Ого!
— Да, порядочно. Но хватило всего-то на билет в один конец до Новосибирска, кое-какие мелкие покупки, задолженность по квартплате…
— Понимаю, — сочувствует он, вздохнув. — Сгорают денежки, как в топке.
— Вот именно! А отдавать их оказалось нелегко.
— Подождите, подождите! Мы еще с этим эпизодом не покончили. Мне интересно, как встретил вас Яхнин, о чем вы беседовали.
— А на хрена вам это знать? — грубо спрашиваю я. — Диктофонных записей мы не вели, как вы. Я вам могу любую лапшу на уши навешать.
— А вот этого не надо делать, Андрей Дмитриевич, — вдруг становится он серьезным.
— Встретил по-приятельски. Предлагал выпить, но я отказался. Сам он был с похмелья. В комнате спали какие-то гости. Какие-то девки. А говорили… о чем говорили? О чем могли говорить! Вспомнили старых приятелей, школу. Но он сразу понял, что я пришел исключительно ради денег.
— И все-таки занял? Не оскорбился?
— Помучил меня.
— То есть?
— Ну, поиграл со мной, как кошка с мышкой, — опять кривлюсь я. Непроизвольно кривится и Чиж, словно ему передалась моя боль.
— Плохо себя чувствуете?
— Ничего… уже привык.
— Все-таки, значит, одолжил?
— Одолжил.
— А на каких условиях, интересно?
— На божеских.
— А конкретно?
— На два месяца по десять процентов в месяц.
— Та-ак. Вы, следовательно, должны были вернуть…
— Сто двадцать штук.
— И вернули в срок?
— Не получилось. Я попросил отсрочки.
— Опять к нему домой ездили?
— Нет. Звонил в фирму.
— И какую отсрочку он вам дал?
— Полмесяца. До пятнадцатого.
— Та-ак. С этим ясно. А скажите, Андрей Дмитриевич, на какие доходы вы рассчитывали, занимая у него такую сумму? — задумчиво спрашивает мой мучитель. Щеголь. Чиж.
Вопрос ожидаемый, и с внезапной яркостью, словно вспыхнуло что-то в памяти, я вижу Яхнина в его кухне. Светловолосый, русобородый, в голубой пижаме. Сидит боком на краешке стола, щурится против света и весело спрашивает: — Слушай, старичок, а каким образом ты думаешь рассчитаться за два месяца? Банк возьмешь? — на миг закрываю глаза, и видение пропадает.
Отвечаю я так же, как ответил тогда Молве. Издательство. Книжка предполагаемая. Аванс предполагаемый.
— С авансом не получилось, — устало заключаю я. В самом деле устал и измучился, будто он, этот пришелец, ковыряется без наркоза в моем черепе. Профессионал, конечно. Умеет казаться неосведомленным, хотя ничего нового, ему неизвестного, кроме, пожалуй, издательских перипетий я ему пока не сообщил… Разумеется, у него были предварительные беседы с секретаршей Яхнина, с этой Юлей, с отцом Яхнина… и касались они окружения генерального директора, его знакомств и контактов, его деловых и неделовых встреч, его телефонных разговоров… и когда всплыло мое имя, может, — может быть, случайно, мельком, — он, несомненно, побывал в редакции, чтобы навести справки обо мне, и не исключено, что беседовал с Радунской, которая лучше других меня знает. А верней всего, у Яхнина была записная книжка, которую они обнаружили, а в ней, предположим, список его должников, среди которых оказался и Кумиров — 100000, и вот, взяв след, они теперь идут по этому списку.
Пожалуй, ему известно даже о моей бездарной торговле на «Семеновке», если он основательно расспросил Радунскую о моем финансовом положении, а та припомнила, что я спустил машинку. Но темнит, темнит, профессионально темнит, ходит кругами.
— С авансом в издательстве, следовательно, сорвалось, — жалеет он меня.
— Сорвалось. Да.
— И что вы предприняли, Андрей Дмитриевич?
— Стал искать другие выходы.
— Например?
— Пошел на барахолку продавать пишущую машинку и еще кое-что.
— А что именно?
— Чайный сервиз. Свадебный подарок.
— Ай-я-яй! Вот до чего вас поджало. Продали?
— Продал.
— И сколько выручили, если не секрет?
— Немного. В общей сложности сорок пять тысяч.
— Да-а, негусто. А покупателей случайно не помните?
— А это вам зачем? — в лоб спрашиваю.
— Ну, на всякий случай. Вы должны понять, Андрей Дмитриевич, — спешит он объясниться, — что мы отрабатываем разные версии. Для нас сейчас всякая мелочь важна.
— Подозреваете меня, что ли? — опять в лоб спрашиваю я.
— Боже упаси! — пугается щеголеватый Чиж. — Но я от вас не буду скрывать, почему мы на вас вышли. Мы нашли в квартире Яхнина его записную книжку. В ней упоминается ваше имя.
(Правильно я угадал.)
— А напротив нее стояла цифра сто тысяч?
— Совершенно верно.
— Какой-то высокий мужчина в шляпе. И какая-то бабенка в золоте.
— Это ваши покупатели?
— Да.
— Хорошо, — удовлетворенно кивает он. — Спасибо. (За что, интересно, спасибо?) Это когда было?
— В субботу.
— А отдать долг вы когда должны были?
— Пятнадцатого.
— Сто двадцать тысяч?
— Да.
— Плюс проценты за полмесяца просрочки?
— Наверное.
— А у вас на руках было…?
— Сорок пять штук базарных и штук восемь моих.
