Катажина Колчевська - Кто, если не я?
Я немного помолчала, потом, вздохнув, сказала:
– Хорошо, пусть будет еще два месяца. Но только два.
– Спасибо, Аня! У Магды прямо камень с души свалился.
Да, у Магды свалился, а что с моим камнем делать? Неужели у Магды он тяжелее моего? Мне захотелось выпить, но для начала чего-нибудь успокоительного, а потом коньячок. И завтра все начнется по новой.
– Тетя, тань!
– Мммм…
– Тетя! Тань!
– Оля? – Я открыла глаза.
– Тетя. – Оля стояла рядом, обнимая Гав-гава. Она была в той самой одежде, в которой уснула. Мордашка беззаботной трехлетки просто светилась от счастья.
– Тетя! Мой! – воскликнула она и прижалась ко мне. Я уже знала, что «моя» означает у нее высшую степень нежности. Правда, до сих пор она так только Гав-гава называла. – Мой! – повторила малышка.
– Моя Оля, – сказала я и крепко прижала ее к себе. Как же приятно было обнимать это маленькое, беззащитное создание. Оля пахла молоком, ребенком и мочой. Мочой!
– Оля! – Я вскочила.
На ней была вчерашняя одежка, но только верхняя часть. Нижняя куда-то подевалась вместе с подгузником. А на диване выделялось темное пятно.
– Оля, зачем ты сняла подгузник?
– Оля бошая! – заявила она и улыбнулась от уха до уха.
– Да, большая и уже не должна носить подгузники, вот только и писать куда попало тоже не должна.
– Оля бошая! Оля беее!
– Да, бе-бе.
И мы пошли в ванную мыть «Олю беее». Так начался очередной день. Ну, хоть про маму с утра не спросила. Потом мы завтракали, гуляли во дворе, обедали, спали, гуляли во дворе, съели десертик, спрашивали «Где мама?», ужинали, устраивали истерики, опять спрашивали «Где мама?», устраивали истерики, спали, выпивали, глотали таблетки, чтобы уснуть, и наконец засыпали. Так прошел наш день, потом еще один, и еще, и еще…
Олькины истерики начинались после обеда или вечером и могли длиться часа три. Я не могла понять, что их вызывало, – причиной очередной бури могло оказаться все, что угодно. Обычно случались единичные приступы, реже они происходили друг за другом, и после них она чаще всего засыпала. Длились они тоже по-разному и с разными симптомами. Олька орала, плакала, нападала на меня с кулаками, бросалась разными предметами, ее лицо и конечности синели, дыхание нарушалось.
Сначала я чувствовала себя такой беспомощной, вернее, я всегда так себя чувствовала. Однако со временем я перестала паниковать.
Первые дни я с самого утра со страхом ожидала истерического приступа. Ходила вокруг малышки на цыпочках, меня бросало в холод, когда она кривила губы. Боялась сделать что-то, что вызовет бурю.
Но потом поняла, что от меня ничего не зависит, – что бы я ни делала, истерика все равно случится. Я по-разному реагировала на эти приступы: или злилась от своей беспомощности, или на меня просто наваливались апатия и безразличие. Начинало прыгать давление, и приходилось пить лекарства, я глотала успокоительные, запивала коньяком, потом шла спать. Оля засыпала там, где была, а я с трудом доползала до кровати или дивана.
В тот раз, беря телефонную трубку, я была спокойна, чертовски спокойна.
– Привет, Роберт! – поздоровалась я. Хорошо, что он подошел к телефону – говорить с Магдой было бы намного труднее.
– О, привет, Аня. Как поживаешь?
– Все по-старому: истерики, обмоченный ковер и горсти успокоительных. За два месяца ничего не изменилось. Вообще-то, это были два последних месяца, на большее мы не договаривались. Помнишь? – ядовито осведомилась я.
– Да, помню. Мы как раз это обсуждали.
– И что вы решили?
– Нам это решение далось нелегко, – нерешительно начал он. – Понимаешь, у Магды операция через десять дней, и через неделю ей надо ложиться в больницу. Я должен буду ее проведывать, а мне нельзя сейчас отпуск брать, а то будет повод вышвырнуть меня с работы. Нам сейчас как никогда деньги нужны.
Он запнулся, и тут я поняла, что он хочет сказать.
– Аня, мы не можем забрать Олю, – прошептал он.
– Роберт, у меня ей тоже не место, ее надо специалистам показать, психологу какому-нибудь. У нее истерики каждый день, она не контролирует мочеиспускание и плохо разговаривает. Для трехлетнего ребенка это ненормально, – объяснила я ему холодно.
– Может, у нее просто что-то болит? Колики или вирус какой-нибудь? – сказал он. – А может, аллергия? Сейчас все дети ею болеют.
– Хватит! Иоанна ее несколько раз осматривала, мы столько разных анализов сделали. Оля здорова. Ей просто нужны дом и забота. Иногда мне хочется, чтобы Оля на самом деле заболела и ее на пару дней положили к Иоанне в отделение. Но моя так называемая подруженька отказывается принимать в больницу здорового ребенка.
– Так ведь у Оли есть дом. Она сейчас с тобой, Аня, и мы тебе очень благодарны.
– Разве это дом? Мы все это понимаем. Это зал ожидания, и заботятся о ней сейчас, как в зале ожидания. У нее есть еда и крыша над головой. Ведь Магда меня хорошо знает, я даже яйца всмятку варить не умею. Оле три годика, а она ест кашки и супчики из баночек для младенцев. Я не представляю себе, как воспитывать, кормить и ухаживать за детьми. И знаешь что? – Я повысила голос. – Я учиться не собираюсь.
– Аня, ты права. Оле нужны лучшие условия, но мы не видим другого выхода.
– Зато я вижу… – Я осеклась.
Он подождал секунду, потом продолжил.
– Аня, пожалуйста, давай подождем еще немного, – попросил тихо.
– Я не справляюсь. У меня плохие анализы. Давление скачет и изменения в ЭКГ. Спина и ноги болят. Я не высыпаюсь и уже совсем измучилась, – жаловалась я ему, а он молчал.
Вдруг в трубке послышался голос Магды.
– Роберт, а кто это? Аня? Анечка звонит?
Нет, только не «Анечка»! Против этой «Анечки» я никогда не могла устоять. Правда, давно уже Магда так меня не называла. С тех самых пор, когда я была доброй старшей сестрой, а она слабенькой и болезненной младшенькой, о которой надо заботиться. Удар ниже пояса.
– Да, мы уже заканчиваем. Сейчас иду к тебе! – отозвался Роберт. – Пора прощаться, Магда проснулась, – сказал он мне. Пару секунд мы молчали. – Аня, я не могу на тебя давить. Делай как знаешь, только прошу: не говори ни о чем Магде.
– Хорошо, поцелуй ее от меня. Созвонимся.
Следующие пару дней я старалась, как могла. Крутилась вокруг Оли, следила за каждой ее гримаской, отвлекала внимание ребенка от всего, что могло не понравиться или понравиться, а я не могла бы ей этого дать. Кормила ее сладостями и с улыбкой вытирала рвоту. Все без толку. Истерики продолжались. Во время одной из них раздался входной звонок. Я оставила Ольку в комнате и пошла открывать. Ее вопли были слышны даже через закрытые двери.
– Привет, а у тебя тут весело, – сообщила Иоанна, входя в прихожую.
– Да, есть немного.
– Я думала, все уже позади.
– Нет, и позади, и впереди, и со всех сторон. Но сейчас уже получше. Она не задыхается, и конечности не синеют. Пустяки.
Оля, видимо, поняла, что что-то происходит, потому что вопли переместились поближе к запертой двери.
– Долго она так? – спросила Иоанна.
– С полчаса. – Я взглянула на часы. – Хотя нет, уже дольше.
– Здоровая же баба вырастет! – восторженно заявила Иоанна. – А ты неплохо о ней заботишься.
Не знаю почему, но именно в тот момент во мне что-то сломалось. Я уселась на комод, обхватила голову руками и разрыдалась.
– Аська, прошу, помоги, а то я не выдержу. Я старалась, честно. Пожалуйста, помоги мне.
Она подошла ко мне и обняла, а из-за дверей все еще доносились вопли.
– Иди, попей воды и прими ванну. Ты давно не мылась? А я займусь нашей истеричкой.
Я так и сделала. После ванны почувствовала себя намного лучше. Благоухающая и освеженная вошла в комнату. Оля спала на кровати, личико у нее было спокойное, немного опухшее, но спокойное, и дышала она размеренно.
– Что ты с ней сделала? – спросила я.
– У меня свои секреты, – ответила Иоанна с улыбкой.
– Может, поделишься? – спросила, наливая себе конька. – Будешь? – предложила из вежливости, точно зная, что откажется.
– Помнишь, как я лечила Дороту, когда она была маленькая?
Помнила, конечно. Однажды я пришла к Иоанне без предупреждения, как она ко мне сегодня, и увидела жуткую сцену. Она выгибала тело своей маленькой доченьки под каким-то абсолютно неестественным углом. Даже смотреть было больно, а Доротка отчаянно вырывалась у нее из рук. Ей понадобилось два года, чтобы вылечить малышку. Теперь, глядя на эту молодую женщину, никто не поверил бы, что в детстве у нее обнаружили поражение мозга.
– Поделишься своим чудесным секретом?
– Никогда! – воскликнула она. – С твоей склонностью к алкоголю и успокоительным у ребенка тоже зависимость разовьется.
– Ха, значит, это лекарство!
– Ха, я этого не говорила.
– Уже легче! Значит, нет у тебя никакого чудесного секрета?
– Нет, иногда приходится обходиться самым простым.
– Дай мне немного своего средства.
