ВЯЧЕСЛАВ ПЬЕЦУХ - НОВАЯ МОСКОВСКАЯ ФИЛОСОФИЯ
Митя снисходительно улыбнулся и незаметно подмигнул Любе.
Люба сказала:
— А вот моя мама говорит, что главное в жизни — это знать, где что лежит.
— Кстати, — сказал Чинариков, — где твоя богоспасаемая мамаша?
— Она в ЖЭКе, — ответил за сестру Петр. — У них там какой–то кружок. Кройки и шитья, что ли…
Чинариков с Белоцветовым переглянулись и вышли вон. В прихожей Белоцветов сказал, взяв Чинарикова за рукав:
— Знаешь, что мне сейчас пришло в голову? Что, может быть, впервые за всю историю русского народа у нас явилось поколение людей, у которых нет никаких нравственных ориентиров, которые просто не знают, что хорошо, а что плохо, что нужно, а чего нельзя.
Чинариков промолчал.
— В общем, такое чувство, как будто со временем что–то произошло и они первые на земле. Библия, Христос, римское право, Спиноза, энциклопедисты, «свобода, равенство, братство» — это все впереди…
— Я же тебе говорил, что Митька На чалов — неандерталец.
— Ты тоже хорош, как я погляжу! Неужели это правда, что ты, старый кобель, нацелился на Любовь?
— А что я могу с собой поделать? Что я могу поделать, если у меня не кровь, а жидкое электричество?
3
Жилищно–эксплуатационная контора занимала несколько соединенных квартир первого этажа. В отличие от санкт–петербургского варианта, где «лестница была узенькая, крутая и вся в помоях, все кухни всех квартир во всех четырех этажах отворялись на лестницу и стояли так почти целый день», лестница была очень пристойная, а кухонь не имелось, разумеется, никаких. Но зато именно что «духота была чрезвычайная и, кроме того, до тошноты било в нос свежею, еще не настоявшеюся краской на тухлой олифе вновь покрашенных комнат».
Белоцветов толкнулся в одну дверь, в другую и наконец нашел то, что искал: в небольшой комнате с голыми стенами за столиками, похожими на школьные парты, заседала компания женщин, на лицах у которых застыли одинаковые томные выражения. Сначала Белоцветов наткнулся взглядом на старуху в очках, потом на юницу в вельветовых джинсах, потом на какое–то кроликовое манто и только после этого углядел Юлию Голову. Он кивнул ей, и она испуганно улыбнулась.
— Наконец–то хоть один мужчина к нам пожаловал, — сказала Белоцветову незнакомая дама в сером жакете, тонкая и бледная, как стеариновая свеча, — Присаживайтесь, товарищ!
Белоцветов смутился и присел на свободный стул.
— Таким образом, друзья, — продолжала дама, обращаясь уже ко всем, — треугольник Мережковский — Гиппиус — Философов — это треугольник необычный, поскольку его соединяла не только чувственная страсть, попритухшая, к слову сказать, в эпоху реакции девятьсот седьмого — девятьсот девятого годов и наступившего затем экономического бума, но и общие эстетические взгляды, общественно–политические концепции. На сегодня все. В следующий раз мы обратимся к треугольнику Блок — Менделеева — Андрей Белый.
Загремели стулья, и в одну минуту комната опустела. В коридоре Юлия Голова подошла к Белоцветову и спросила:
— Случилось чего–нибудь?
— Да нет, — сказал Белоцветов. —Ничего, кажется, не случилось. Я просто хотел с вами поговорить относительно привидения.
— А–а, — то ли разочарованно, то ли с облегчением протянула Юлия Голова.
— А странный, между прочим, у вас кружок, — заметил ей Белоцветов.
— Ничего в нем нет странного, кружок как кружок.
— Нет, просто я не понял, что вы в нем изучаете.
— Великие любовные треугольники. Самый интересный был треугольник Чернышевский — Ольга Сократовна — весь Саратов.
Белоцветов на это было весело улыбнулся, но тут же попытался спрятать свою улыбку, потому что Юлия Голова говорила более чем серьезно.
— Собственно, я хотел поговорить с вами насчет вчерашнего привидения. Скажите вы мне, Христа ради, как оно выглядело–то, это самое привидение?
— Да я, честно говоря, его толком не разглядела. Напугалась я очень, выхожу из кухни, а он стоит…
— Мужчина?
— Мужчина, но только старый, точнее будет, если я скажу: дед.
— А где именно он стоял?
— В прихожей перед зеркалом, но он в зеркало не смотрелся, а стоял к нему спиной и глядел на меня, как памятник.
Юлия Голова грациозно вздохнула. В ту самую секунду, как она грациозно вздохнула, с Белоцветовым произошла странная перемена: он засмотрелся куда–то вдаль, причем на лице у него обозначились сразу боязнь, негодование и брезгливость. Какое–то время он, видимо, находился во внутреннем борении, которое ёрники иллюстрируют присказкой: и хочется, и колется, и мама не велит, — но потом глаза его как–то решительно потемнели.
— Извините, Юлия, я оставлю вас на минуту, — нехорошим голосом сказал он и бросился на противоположную сторону улицы.
На противоположной стороне улицы возле винного магазина совершалась неприятная сцена: двое парней в черных ватниках, надетых поверх черных сатиновых халатов, отнимали у престарелого идиота авоську пустых бутылок — скорее всего парням было не на что опохмелиться, и они с горя нацелились на бутылки. Идиот что–то лепетал, свирепо гримасничая, и размахивал свободной рукой, но, несмотря на такое резвое сопротивление, было очевидно, что он вот–вот лишится своей авоськи.
Белоцветов подоспел на помощь идиоту, как говорится, в самый кульминационный момент, когда тот удерживал авоську последними двумя пальцами, и неприятная сцена немедленно разрослась в целое уличное происшествие. Впрочем, исчерпано оно было в считанные секунды; идиот ни с того ни с сего упал, и его бутылки раскололись об асфальт тротуара, а парни в ватниках и халатах согласно набросились на заступника, точно они только его и ждали, точно побить его было для них важнее, чем даже опохмелиться; они с молниеносной быстротой отлупили Белоцветова и бросились наутек.
Минуты две–три Белоцветов стоял еще возле винного магазина под неодобрительными взглядами прохожих, поскольку у нас если кому при любых обстоятельствах не сострадают, так это битым, а затем медленно, точн* из последних сил вернулся к поджидавшей его Юлии Голове.
— Так на чем мы остановились? — нарочито серьезно сказал Белоцветов и, морщась от боли, потрогал бровь.
Юлия неприязненно пожала плечами.
— Мы с вами остановились на том, — ответил за нее Белоцветов, — что привидение стояло спиной к зеркалу и смотрело на вас, как памятник. Кстати, вы не разглядели, как оно было одето?
— Одет он был странно, — не сразу ответила Юлия Голова, — это я помню точно.
— Что значит странно? Не по моде, что ли?
— Да нет. не то чтобы не по моде. Просто странно, то есть не по- современному. Вообще, по–моему, он был в форме, потому что я отлично помню светлые металлические пуговицы и еще то ли орден, то ли медаль…
— Чудные дела твои, господи! —проговорил Белоцветов и на некоторое время замолк.
На этих словах они тронулись в обратном направлении, так как за разговором пропустили свой поворот.
— А знаете, на кого смахивает нарисованный вами портрет? — спросил Белоцветов некоторое время спустя. — На прапорщика Остроумова, который застрелился у нас в квартире!..
Юлия от неожиданности даже сбавила шаг, а затем немного подумала и сказала:
— Послушайте, Никита, неужели вы серьезно верите в привидения?
— Да я бы рад в них не верить, но ведь вы–то видели что–то в этом роде, да еще в мундире старинного образца!..
— Это могло быть и не привидение вовсе, а просто чужой человек, который забрался в нашу квартиру. Даже это могло быть не привидение и не чужой человек, а обморок на ногах.
— Прежде чем забраться в квартиру, чужому человеку совсем необязательно было облачаться в старинный мундир. Что же касается обморока на ногах, то, думаю, видение ваше было слишком живописно для обморока на ногах.
— Что да, то да: я его прямо как сейчас вижу — стоит в надменной позе, смотрит, как памятник, и молчит.
— Вот этот момент я совсем выпустил из виду: он так ни одного слова и не сказал?
— Нет, — ответила Юлия и вздохнула. — Тишина в тот момент, когда я его увидела, была исключительная, но зато в этот самый момент я почувствовала какой–то противный запах…
— Час от часу не легче! А какой именно это был запах, вы, случайно, не разобрали?
— Вот если жарить яичницу из несвежих яиц, то будет очень похоже.
— Ну, конечно, как и следовало ожидать, это была жженая сера!
— Жженая сера, это к чему?
— Жженая сера к нечистой силе. Или вы, Юля, меня морочите, или привидения — это такая же горькая реальность, как пьяные наглецы.
— Кстати, зачем вы с ними полезли драться? Вам что, приключений недостает?
— Приключений как раз хватает, — сказал Белоцветов и снова потрогал бровь. — Чего действительно не хватает, так это дела. Я клоню к тому, что между убеждением и поступком у нас почему–то образовалась целая государственная граница.
