Эльмира Нетесова - Забытые смертью
Дарья не отпускала его от себя. И, не стыдясь никого в свете, сама заговорила о любви. Призналась первой.
— Немного подожди. Отец болен. Мне надо спешить к нему.
— Возьми меня с собой, — просила Дарья.
— Не теперь. Не сейчас. Подожди меня.
— Через месяц? Это так долго! Мне совсем плохо будет, если обманешь и не вернешься, — не отпускала Дарья.
— Он не брешет! Это надежно! Ему клепали на уши! Он не подлец! Ты верь ему! — встрял Никитин, заметив, что Килька обнял девчонку.
— Силен ты, Килька, устоял. Я бы взял! Хорошая она у тебя. И верить ей стоит. Она дождется. Лишь бы ты не забыл ее.
Машет с берега девчонка платком. Заодно и слезы им вытирает. Ждать надо.
Глава 3. БРИГАДИР
Никитин возвращался на деляну один. Закупил в магазине курева на всю бригаду, спичек и мыла, кулек пряников для Фелисады, грузинского чая — Ваське, мятную зубную пасту — Митеньке, самую большую слабость человека, банку халвы — одноглазому Лехе, душистый вазелин — Сереге, чтобы руки не кровоточили, остальным — носки да жидкость от комаров. Кажется, ничего не забыл, никого не обошел вниманьем своим.
Вроде всего понемногу взял, а два полных рюкзака получилось. И ничего лишнего.
Да и куда деваться? Как не прячься мужики от людей, жизнь свое берет и приходится когда-то выходить из тайги. Хотя не всегда есть на это время и желание.
Никто из лесорубов не любит покидать тайгу, свое урочище. Терпеть не могут чужих людей. Отвыкли от их вида, голосов. Не терпят общенья с приезжими. Потому и начальство, понимая это, не задерживается у них надолго. Не более чем на полчаса. На большее не рискуют. Лесорубы начинают нервничать. Оно и понятно. Привычный свой уклад менять не хотят.
Нелегко и непросто привыкнуть к тайге. Отойти от прошлого, от друзей и родни, от домов и квартир, от привычных условий. В тайге человеку приходится надеяться лишь на себя самого.
Привыкнув, вжившись в нее, понимают многие, что тайга не просто помогла пересилить многим личные трагедии, но и вернула каждому свое лицо, имя. Помогла не сорваться, не скатиться в пучину человеческой грязи и подлости. Конечно, не обошлось без отсева. Не выдержали иные. Не признала, не приняла их тайга. И, вовремя поняв свою слабость, ушли, отступили люди, уяснив для себя немаловажное: не всяк человек к тайге приспособлен, что не они, а она отсев проводит, отбирая для себя не человеков — мужчин…
Слабость она наказывала, подлость — не прощала. Умела беречь и любить тех, кто поверил ей и пришел сюда не в гости на отдых, а в дом — для жизни, трудной и постоянной.
Федор Никитин пришел в тайгу раньше всех, кто сегодня работал в его бригаде. Сколько лет прошло с тех пор? Уже немало. Думал отойти душой и вернуться. Но человек только предполагает…
Федор пришел в тайгу, не зная ее, не понимая и не разбираясь в ней. Другого выхода для себя не увидел.
Никитин сбавил обороты, повел моторку ощупью, словно на цыпочках, чтобы не напороться на корягу. В этом месте их много. Дальше река будет чистой. Хотя… Гарантий, как и в судьбе, нет…
Никитин никогда не думал, что станет жить в тайге по соседству с медведями. Он родился и вырос в Москве. На Старом Арбате, который считал для себя пупом мироздания, культурным центром, колыбелью гениев. Без него он не представлял своей жизни и любил его до боли ревностно, считая все остальные районы столицы придатками, оформленными к его жемчужине.
Старый Арбат был для него детством и юностью, смехом и песней, мечтою и радостью. Не знал, что именно здесь он встретит свою беду.
Федор был сыном известного во всем городе хирурга. И отец, конечно, мечтал, что сын станет врачом. Пытался с детства привить, передать мальчишке свое особое отношение к людям. У Федора оно уже было. Но не ко всем подряд. К одной…
Настенька была лишь на год моложе Федьки. Жила она в том же доме, подъезде и даже на одной лестничной площадке. А потому знали они друг друга с самого зеленого детства.
Уж так случилось, что дружили их отцы и матери. Часто забегали друг к другу и дети. Вместе играли во дворе. Лишь изредка ругались. Но ненадолго. Вскоре мирились, забывая о причине ссоры. Вместе ходили в школу. Как старший, он защищал Настю от соседских, дворовых мальчишек-забияк. Водил ее в кино, кукольный театр. Родители спокойно доверяли Федьке свою дочь и радовались их дружбе.
Ни для кого не возникал вопрос о будущем детей. Родители были уверены, что Федор и Настя поженятся.
Даже во дворе их дразнили: жених и невеста. Федька этого не отрицал.
Когда он закончил школу, отец хотел отнести документы сына в мединститут, но тут-то впервые вышла осечка, и сын заявил, что решил поступать в летное училище.
— Почему? — удивился отец.
— Я хочу летать…
— Да ты научись жить на земле. Получи специальность. Заведи семью. К чему тебе сомнительное, ничего не дающее на земле образование? Работа должна облагораживать человека! А эта?
Подвергать себя бессмысленному риску? Зачем? Одумайся…
Но… Федька уже решил. Настеньке очень нравились военные летчики, и парень хотел обрадовать подружку. И поступил…
Незадолго до окончания училища они поженились. Настя без горечи рассталась с девичьей фамилией, а через год и с пединститутом, в который поступила по настоянию матери.
Вскоре Федька стал отцом. В день рождения сына, так уж совпало, ему присвоили звание летчика-испытателя.
— Как? Так ты еще испытатель? Я думал, что пассажиров будешь перевозить. А ты и вовсе от рук отбился. Почему не посоветовался, не предупредил нас? Что за мальчишество? Ведь у тебя семья имеется! Сын! Ради него ты обязан беречь себя! — возмущался отец. И спросил: — Настя знает об этом?
— Да, — ответил честно.
Отец еле выдохнул от удивления. Ничего не сказал, лишь сокрушенно покачал головой.
Федька гордился своей работой. Он хорошо зарабатывал, жил легко и красиво, не отказывая ни в чем ни себе, ни жене.
Настя жила, как в сказке. Она родила второго сына. Обоих детей растила нянька, а Настя вела светскую жизнь. Парикмахеры и портные, сапожники и маникюрши, массажисты и косметологи — все стали необходимы ей.
Настя жила словно в постоянном празднике, улыбка не сходила с ее лица. И все друзья-летчики завидовали: какая красивая у Федьки жена…
Она никогда не интересовалась его работой. Не знала, как даются ему деньги и продвижение по службе. Жена даже не заметила седины, проступившей на висках. Он поседел, когда на его глазах загорелся, а потом и взорвался самолет друга. Тот всегда работал в паре с Федором. И Никитин тяжело переживал его гибель. Поначалу даже страх подступил. Боялся своего самолета. Никак не мог отделаться от виденного. Но со временем, с годами, страх прошел, притупилась боль. И Федор уверенно садился в пилотское кресло.
Конечно, прошла романтика первого года, когда, поднимая в небо машину, чувствовал, будто это у него за спиной поднимаются могучие крылья я несут его высоко-высоко, к самым звездам.
Первый год, поднимая самолет в небо, он пел от радости и счастья, переполнявших его. Потом привык. И перестал «пускать восторженные слюни»! А дальше понял, что самолет может стать не только другом, но и гробом. Но потом и этого перестал бояться. Он уходил в испытательные полеты, зная, что нужен на земле, где его всегда ждали дома.
В семье Федькой гордились все. Жена и дети, мечтавшие, как только вырастут, стать пилотами на военных, испытательных самолетах.
Федька ничего им не говорил. Не отговаривал, пока малы. Старшему шел лишь десятый год. А младший едва переступил порог школы и начал учиться в первом классе.
Мальчишки считали, что их отец — главный волшебник и работает в сказке. Они не понимали, отчего так часто вздрагивает и плачет бабушка, когда отец задерживается на работе. Почему она в это время боится телефонных звонков. И, сжимаясь в комок, ждет Федю, прислушиваясь к шагам на лестничной площадке.
Федька и сам подтрунивал над ее страхами. И ничего плохого не ждал для себя. Но… Тот день сразу начался с неудач. Опаздывал штурман. Потом механик подозрительно долго прослушивал самолет. Когда полет разрешили, у Никитина уже было испорчено настроение.
И все же новая машина, легко скользнув по полосе, красиво взмыла в небо. За сорок минут Федор выполнил все фигуры, вгонял в штопор, в пике, крутил «бочку», закладывал крутые виражи. Резко меняя высоту, проверял самолет на всех режимах работы. И когда с земли последовала команда идти на посадку, стал гасить высоту над аэродромом. Все шло как нельзя лучше. Уложился в самый раз. Горючки хватало как раз на посадку. И тут… Заклинило шасси…
Федька снова поднял самолет над полем. Попытался отрегулировать шасси. Но не Получилось. Оно не вышло. Горючее было на исходе.
— Никитин! Федя! Слышишь? Садись на «пузо». Придави скорость, как можешь. Мы тебя встретим! Давай! — послышалось с земли.
