Светлана Шенбрунн - Розы и хризантемы
— Чего не можешь? Подымай, сможешь… — приговаривает тетя Дуся. — Подымай его, домой отвезем. Нельзя ему тут лежать.
Мы втроем кое-как подымаем папу и затаскиваем в лифт. Он даже не стонет.
— Скотина! Не понимаю, как он вообще в таком состоянии дополз!
— Чего дополз?.. Участковый доставил. На улице, говорит, валялся, возле «Тканей».
— Какой ужас, какой позор! Ах!.. Должен был сегодня получить деньги. Верно, ничего уже не осталось, вывернули все… Конечно, разумеется! Какой кошмар!.. Все лицо исполосовано!
— Ничего, заживет лицо, — говорит тетя Дуся. — На живом заживет. Главное, что живой…
— Да, на этот раз… Посчастливилось… Нет, Дуся, нет, только не на постель! Сажайте его на стул. Не хватает только постель изгадить!
Тетя Дуся сажает папу на стул и придерживает, чтобы не упал. Мама подсовывает ему под нос флакон с нашатырным спиртом. Папа дергает головой, открывает глаза, что-то мычит.
— Иди в Боткинскую звони, — велит тетя Дуся, — пускай пришлют кого — перевязку сделать.
— Ах, какая скотина, какой мерзавец! — плачет мама. — Спасибо вам, Дуся. Вы меня извините, я сама не в себе…
— Ничего, — говорит тетя Дуся. — А ты не серчай на него… С кем не бывает? Выпил… Проспится. Живой проспится… Мой-то кормилец не пьет, не гуляет — в земле почивает… Седьмой годок…
— Ах, — стонет мама, — как тут объяснишь? Бесполезно… Никто не поймет. Со стороны всегда все выглядит иначе. Чужую беду руками разведу. Спасибо вам, Дуся. И участковому от меня передайте спасибо.
— Так что же, Павел, — мама поджимает губы, — значит, ты намерен и дальше пьянствовать? Пока вообще не укокошат?
Папа сопит носом — громче, чем обычно, — и молчит, ничего не отвечает. Рука у него перевязана, лицо в ссадинах и синяках.
— Повезло еще, что кости целы. Могли и ребра переломать. Про деньги я уж не говорю, черт с ними, с деньгами… Деньги, в конце концов, дело наживное. А здоровья загубленного уже не вернешь. Да… Тем более жизни… Объясни мне, неужели ты настолько собой не владеешь, что не можешь остановиться?
— Ты прекрасно знаешь, Нинусенька, что я отлично собой владею, — хмурится папа.
— Да, я вижу! Результат, что называется, налицо. Наплевать и на жену, и на работу, и на честь, и на совесть! Наверно, уже весь двор перешептывается. Известное дело — добрая слава дома лежит, а дурная по свету бежит…
— Нинусенька, я не мог этого предвидеть, — объясняет папа и старается здоровой рукой пригладить волосы. — На меня напали грабители. Грабители могут напасть на кого угодно.
— Да, разумеется! Особенно на того, кто по ночам шляется пьяный, как свинья, и с карманами, полными денег. На такого идиота грех не напасть. Разве что ленивый не нападет. Порядочные люди давно спят по домам, а он бредет — без руля и без ветрил, сам не знает куда. Удивительно еще, как этого не случилось раньше!
— Я не брел без руля и без ветрил, я шел домой. И был почти у самых ворот.
— У самых ворот! Скажи спасибо, что на твое счастье милиционер случился, а то бы убили как бобика и никто и не услышал бы! Чудо, что пальто не сняли. Ратиновое пальто! Не каждому жулику и не каждый день привалит такая удача!
Ратиновое пальто… Правда, очень хорошее пальто: пушистое, мягкое. Но почему «ратиновое»? По-французски «ра» — крыса. Разве оно похоже на крысу? Только что серое… А так нисколько не похоже.
— Если человек прилично одет, он должен быть вдвойне осторожен. Ничего, ничего уже не осталось — даже страха! Я не знаю, может, я сошла с ума — ведь это в голове не укладывается… Представь себе: если бы ты сам стал свидетелем подобной картины — лет десять назад. Да ты побрезговал бы приблизиться к подобному типу! Боже, валяться на улице, изодранному, измызганному, как последнему сапожнику! В прежние времена помыслить было невозможно о столь постыдном поведении для нормального человека!
— В прежние времена, Нинусенька… — папа вдруг тоненько всхлипывает, — в прежние времена…
— Что? Что такое?!
— В прежние… времена… Не было… — плечи у него дергаются, дергаются, — ни Майданека… ни Освенцима…
— Какого Майданека?.. — Мама смотрит на него, глаза у нее раскрываются, раскрываются… — Какого Освенцима?.. Что ты имеешь в виду?.. Ты, верно, бредишь… При чем тут это?!
— При том… При том… — Он плачет, рыдает все громче, падает лицом на разбитую руку и принимается кататься головой из стороны в сторону. — При том… что я своими глазами… своими глазами… видел колодец… доверху набитый детскими трупами… Маленькими детскими трупами! Да, представь себе — трупами детей и младенцев! Представь себе… И мы вытаскивали их и раскладывали на земле… Маленьких детей, младенцев!.. Больше ста маленьких трупов…
— Да, и поэтому ты пьянствуешь у своего драгоценного Николая Петровича! Чудесное объяснение. Извини меня, но это уже ни в какие ворота не лезет — не знаешь уже, что приплести — Майданек… Прекрати немедленно эту истерику! Какие-то дети, видите ли, виноваты в его распущенности.
Она права. Права… Он не должен был вспоминать сейчас про этих детей. Не должен был говорить о них… Просто так, из-за того, что у него украли деньги…
Марина Александровна выставила мне в четверти четверку по английскому. Из-за того, что я сделала ошибку в диктанте: вместо river написала rivière. Сама не понимаю, как это вышло… Я, наверно, сошла с ума. Совсем сошла с ума… Из-за этого маминого французского! Надо же — еще и эгю поставила. В английском нет никаких эгю! Ни за что, ни за что не стану больше заниматься французским. Нужно, чтобы Марина Александровна сама сказала маме. Пусть объяснит, что это плохо отражается на моей успеваемости… Что невозможно одновременно учить и английский, и французский. Меня она не послушается, а Марину Александровну послушается. А если не послушается, я возьму и нарочно стану путать все слова. Я должна отвязаться от этого французского. Раз и навсегда! Нет, наверно, это даже хорошо, что я сделала такую дурацкую ошибку. Не было бы счастья, да несчастье помогло!
— Битулева! — вызывает Марья Ивановна.
Аня наклоняется и пытается поскорей натянуть ботинки. Отец вчера купил ей новые ботинки, но они малы. Они ей так жмут, что она не может терпеть. А теперь вот, как на грех, Марья Ивановна вызвала ее к доске. Аня торопится, пихает, пихает ногу и никак не может впихнуть в ботинок. Один кое-как напялила, а второй не может.
— Шут с ним! — говорит она и идет к доске в одном ботинке.
— Так: расскажи про природные богатства Урала, — велит Марья Ивановна.
— Природные богатства Урала… Уральские горы очень богаты природными богатствами… — начинает Аня.
