Альбер Коэн - Любовь властелина
Любимый, несколько дней назад мой дядя прибыл в Женеву, вернувшись из Африки, где был врачом-миссионером. Почему он вернулся и почему сразу принялся за работу, я скажу Вам при встрече, чтобы это письмо не получилось слишком длинным. Изложу это телеграфным стилем, чтобы перейти к дальнейшему.
Я сменила позу, легла на живот на пол и так пишу, это приятно. Короче, начинаю. Агриппа Пирам д'Обль. Шестьдесят лет. Длинный, худой, седые волосы коротко пострижены, галльские усы, честные голубые глаза, монокль, поскольку он близорук только на один глаз. Когда он стесняется, то без конца снимает и надевает свой монокль, и его адамово яблоко ходит ходуном. Похож на Дон-Кихота. Старый костюм черного цвета, отдающего в зелень. Накладной отложной воротничок, тяжелые круглые манжеты. Белый галстук, вечно плохо завязанный. Тяжелые ботинки, подбитые железом, это чтобы не менять набойки, не осложнять себе жизнь, так он объясняет. Однако он совершенно не скуп, наоборот. Но у него мало запросов, он совсем не обращает на себя внимания. Несмотря на поношенный костюм и ботинки с железными набойками, он очень благовоспитан. На следующий день по приезде я уговорила его купить новый костюм. Он и слышать не хотел об одежде, сшитой по мерке, и оставался верен магазину готового платья под названием «Блудный сын». Я отвела его туда, как агнца на заклание. У него мало материальных потребностей, и все же он живет в красивой вилле. Но противоречия тут нет, только видимость. Он — последний мужской представитель ветви д'Облей и потому считает себя обязанным жить так, как завещали предки. Такой у него маленький недостаток. Какой святой был лишен недостатков?
Я забыла сказать, что у него есть орден Почетного легиона и всякие другие награды, но ему до этого никакого дела, дядюшка очень робок, особенно с людьми, которые важничают и набивают себе цену. Просто песня — смотреть, как он протягивает кому-нибудь руку для знакомства. Он волнуется, локоть прижат к телу, протягивает руку так, словно надо засунуть ее в кипящее масло. Он часто напоминает мне потерявшегося ребенка, однако, хотя у него в помине нет важности и манер знаменитого доктора, он, тем не менее, именно таков, его очень ценят собратья по профессии. Он открыл какую-то важную штуку, которую называют синдромом д'Обля. Его избрали членом-корреспондентом Французской медицинской академии, а это, кажется, большая честь для иностранного врача. Как только стало известно о его приезде в Женеву, "Журналь де Женев" посвятил ему хвалебную статью.
Я вновь перебралась за стол, у меня заболел затылок оттого, что я писала, лежа на животе. Любимый, я чахну без Вас. Любимый, мы поедем в путешествие вдвоем, правда? Я хочу посмотреть свои любимые места вместе с Вами. Мы поедем в путешествие, куда-нибудь в Норвич. Вам понравится эта пустынная земля, ее высокое небо, могучий ветер, леса и аллеи с высокими соснами, равнины, поросшие папоротником, и внизу — море. Мы будем бродить по лесам, тихо ступая по густому мху, вспугивая фазанов и шустрых белок, прыгающих по деревьям. А потом мы вскарабкаемся на вершину скалы, подставим лица ветру и будем глядеть вдаль, держась за руки.
Теперь вернемся к дядюшке. Я еще забыла сказать, что он был председателем протестантского Церковного Совета и вице-президентом национально-демократической партии, это партия порядочных людей. Он глубоко верующий человек, и я уважаю его набожность, потому что она глубокая и искренняя. Полная противоположность фальшивой набожности старухи Дэмихи. Я хочу объяснить Вам, почему он поехал в Африку. Много лет назад, узнав о недостатке врачей в миссии в Замбези, он решил записаться добровольцем в организацию Евангелических миссий. В его возрасте, обладая слабым здоровьем и при этом с высоким положением в медицинской науке, он оставил родину, чтобы отправиться лечить негров и нести им то, что на его так любимом мною языке называется благой вестью.
Если я осмелюсь сказать дядюшке, что знакома с Вами, что я вижу Вас очень часто, уверена, он ничего не заподозрит. С доброй улыбкой он посмотрит на меня своими голубыми глазами, не ведающими зла, и скажет, что очень рад за меня, что у меня такая «крепкая мужская дружба». Именно поэтому я не могу набраться смелости поговорить с ним о Вас. Он не какой-нибудь тупица, как раз наоборот. Просто он как ангел. Он настолько правдив, что не способен даже помыслить, что я могу скрывать от него правду. Это настоящий христианин, почти святой, он преисполнен доброжелательности, готов любить и понимать, готов встать на место другого, отбросив всякое себялюбие, готов предпочесть своим интересам чужие. И он еще так благороден! Из гонораров, которые ему платят богатые пациенты — а он только у них и берет оплату, — он сохраняет лишь самый необходимый минимум на свои скромные расходы, а остальное тратит на бедных и на добрые дела.
Когда я была маленькая, каждый раз, приезжая к нам в Шампель, он тайком набивал ящик моего стола шоколадными медальками, которые были такие вкусные, особенно зимой, я клала их на батарею, и они делались мягкими. Давеча он приехал навестить меня в Колоньи. Ну и вот, когда он уехал, я открыла ящик и обнаружила в нем такие же шоколадные медальки!
Дорогой, внезапно мне вспомнились послеобеденные часы на палящем солнце в саду у тетушки. Лежа на террасе, я — худая девочка двенадцати лет — глядела на дрожащий от зноя воздух. В траве проходила кошка, осторожно ступая бархатными лапками, и рождалось чудо. Вымощенная камнями терраса превращалась в пустынную равнину, на которой высились скалистые массивы, огромные и ужасные, подобные чудовищным великанам, а трава вокруг становилась джунглями, откуда невероятно тихо выходил огромный тигр, поедатель маленьких девочек. Потом декорация сменялась, и появлялся целый маленький мир. Под водосточным желобом груженные пряностями каравеллы раздували паруса, устремляясь в многонаселенные шумные порты, располагающиеся возле шезлонга. И десятки миленьких лошадок, не больше блохи, но великолепно при этом сложенных, галопом скакали возле лейки.
А вот еще одно воспоминание той поры, когда мне было четырнадцать лет и дядюшка приехал в отпуск в Шампель, на ту виллу, где он сейчас живет, потому что ему ее завещала тетя. Однажды ночью я не могла заснуть, поскольку проголодалась, я пошла и разбудила его, чтобы он составил мне компанию, и мы украдкой пробрались на кухню, он в халате, я в пижаме, и приготовили наш тайный ужин, переговариваясь тихо-тихо, из страха, что услышит Тетьлери. Это было чудесно. Но вдруг я уронила тарелку, которая разбилась со страшным грохотом. Мы оба ужаснулись мысли, что тетя нас застанет. От ужаса я даже чуть-чуть вонзила ногти в щеки, а дядюшка Гри машинально погасил свет, хотя это нисколько бы нас не спасло, если бы Тетьлери проснулась. Я будто наяву вижу, как мы вдвоем тихонько подбираем осколки, которые дядя потом унес в свою комнату и спрятал в чемодан.
